Данный обзор вообще не про политику, потому что авторы из, казалось бы, «враждующих лагерей» встречаются на страницах литературных журналов. Взять для примера «Знамя», № 3 за 2022 год (это март, как вы понимаете). Здесь в разделе «сюжет судьбы» ₋ Гандлевский, а в рубрике «поэзия» ₋ Светлана Кекова, не раз проводившая вечера в поддержку «Новороссии». И если называть имена «китов», на которых всё держится, первой стоит упомянуть Кекову, поскольку она создает настоящие шедевры:
Наши судьбы на небе решаются,
и любая судьба — как звезда…
Но когда в декабре совершается
в мире таинство снега и льда,
мы, как сказочник Андерсен в Дании,
в заколдованный прячемся лес —
и трепещут сердца в ожидании
неожиданных, странных чудес.
И сквозь таинство вечного холода,
сквозь незримый морозный туман
видим мы, как на площади города
плачет Андерсен, Ганс Христиан.
Но русские поэты XXI века отнюдь не пребывают «в заколдованном лесу», делая вид, что за окном их дома (хоть в столице России, хоть в Иерусалиме или Нью-Йорке) ничего не происходит. «Ах, Голливуд мой, Голливуд, /пустой холодный кинозал./ Ты мне так много показал, /ты мне так много предсказал» ₋ пишет поэт Игорь Караулов, выдвигая тезис о том, что диффузия западной масскультуры и отечественной культуры – губительный процесс. Но у Караулова своя версия выхода из ситуации, когда нас продолжают учить любить запретные плоды Америки:
Я поджигаю кинозал,
мне ничего уже не жаль.
Я знаю маленький секрет,
как свечи делают из букв
и башни падают, как будто
не в силах молвить слово "нет".
К каким событиям двадцатилетней давности здесь отсылка, догадайтесь сами.
Понятное дело, что поэты не могли не отразить в своих произведениях происходящее на Донбассе вот уже восемь лет, и такой же по насыщенности нарративный ряд, но впрессованный в сто с лишним дней СВО.
Я ломал это время руками, как сталь,
целовал его в черные губы,
напиши про любовь, не пиши про печаль,
напиши, что я взял Мариуполь.
Эти строки принадлежат популярному преимущественно в социальных сетях поэту Дмитрию Мельникову. В них очевидна параллель с Ильей Кормильцевым («Я ломал стекло, как шоколад в руке»), но уже с другой, актуальной региональной привязкой и рифмой-намеком: «сталь», то есть «Азовсталь».
В преддверии Дня Победы поэт и переводчик Дмитрий Артис создал текст, в пространстве которого земля распахана «украинским градом», и по ней за отступающим неприятелем мчится русская бронетехника:
Бегут без оглядки, кто лесом, кто садом,
теряют портки и портянки,
но мы уже близко, но мы уже рядом
на русском обугленном танке.
Бегите по краю хоть в дальние грани,
поймаем и скрутим в баранку.
За каждую рытвину русских окраин
ответите нашему танку.
Стихотворение Артиса – это как если бы свое «Преследование» Пастернак написал в наши дни. Совпадение здесь в эпичности описания и пафосе веры в справедливость возмездия. Вспомните Пастернака:
В неистовстве как бы молитвенном
От трупа бедного ребенка
Летели мы по рвам и рытвинам
За душегубами вдогонку.
Тянулись тучи с промежутками,
И сами, грозные, как туча,
Мы с чертовней и прибаутками
Давили гнезда их гадючьи.
И еще раз перечитайте вышеприведенное стихотворение. И вы поймете, что 1944 и 2022 годы не разделяет некая пропасть, и нет момента, когда русская поэзия утратила свою внутреннюю силу. Просто произошел хронологический переход одного в другое, сменились имена, как если бы река вылилась в другую реку, но суть потока осталась той же. Этот тезис не нужно доказывать, но вот выдержка из стихотворения Сергея Арутюнова «Жаворонок» о сбежавшем из фашистского плена экипаже тридцатьчетверки (цитируется по публикации в журнале «Наш современник», №2, 2022). Поэт, прозаик, критик, преподаватель Литинститута как бы пересоздал фронтовую поэзию в изначальном виде:
…С полигона машину угнав,
Заграждений сминая осоку,
Не боясь ни кнутов, ни облав,
Потянулись к родному востоку.
Им устраивали Рагнарек,
Посылали которую роту.
Только тридцать четвертый конек
Прорывался к далекому фронту.
Всю-то жизнь то нарыв, то прорыв,
Русский путь и тернист, и колдобист,
На земле наказанье отбыв,
Мы прорвемся, не так ли, герр оберст?
На ту сторону выйдем к своим,
Серебренные вещим знаменьем,
На ту сторону выйти сумеем,
Рядом с Господом, следом за ним.
Для полноты картины нельзя не сказать, что стихотворения создаются и в противоположном, оппозиционном стане – как вещи сиюминутные, так и имеющие шанс в будущем стать частью поэтического канона. Во многих текстах, появившихся после 24 февраля, звучит (или скорее воспевается) «культура отмены». Например, в стихах Татьяны Вольтской (признана инагентом в РФ) возникают «платочек потрепанный синенький» и «пернатый Бернес». И даже такие «лобовые» высказывания:
Россию отменят. Вместе с Пушкиным и Толстым.
Когда рассеется дым
Над Украиной...
Причем далее в списке «отмененных» автором из Санкт-Петербурга попадают Пастернак, Чехов, Мойдодыр, Щелкунчик и много еще кто, если прочесть большую подборку. И что перевесит на чаше истории: написанное Вольтской или получившие неоспоримое бессмертие творцы русской культуры — вопрос риторический.
Явление совершенно иного плана — стихотворения киевского поэта Александра Кабанова. Который, к слову, несмотря на нападки «патриотов», стоически продолжал писать на русском языке и отстаивал право русскоязычной поэзии Украины на существование. В недавний текст «Я сжимаю в троеперстии круглый ползунок луны» Кабанов, лауреат «Русской премии», вложил, и этого нельзя отрицать, антироссийские смысловые линии. Это, к сожалению, реальность, и такой теперь будет чуть ли не вся украинская поэзия. Но здесь же высказано сожаление о том, что кризис в отношениях двух стран получил такое развитие:
вы, двоюродные братия, пригласив встречать рассвет —
заключили нас в объятия и сломали нам хребет.
В первую очередь в этом тексте бросается в глаза упрек (и даже тема национальной мести, если обратиться ко всему тексту), но в тени остается отсылка к «Скифам» Александра Блока, то есть к русской культуре (только у Блока хрустел скелет европейцев в «азиатских» лапах русских). И остаются незамеченными слова о том, что украинцы и русские — братья (двоюродные, троюродные – не важно). И этот тезис можно будет в будущем сделать если не «точкой сборки», то хотя бы «точкой восстановления».
Ну, а если говорить о «стихотворении десятилетия», то уже сейчас можно назвать текст, вобравший в себя все, что мы видим и что проходит через ныне живущее поколение, как ночные поезда идут через потерянный в степи полустанок. О национальной идее России на уровне цитат первых лиц государства, работ философов и документов, определяющих внутреннюю и внешнюю политику, сказано много. Вспоминается толкование государственной символики: одна голова российского орла смотрит на Запад, вторая – на Восток. Но еще не все до конца осознали, что в слепленном из двух частей слове «евразийство» вторая часть давно значит больше, чем первая.
Да, блоковское про раскосоглазых азиатов работает в наше время, но со времен «Скифов» никто так полно не выражал эту идею в поэзии, как якутский автор Гаврил Андросов (отмечен недавно первым местом в номинации «Поэзия» премии «В поисках правды и справедливости»). Его «Современный азиат» вобрал в себя фольклорно-богатырское начало, соединенное с мюнхаузенской фантасмагоричностью:
Могучими ногами,
Как клещами,
Сжимая лошадиные бока,
Готовый богатырскими руками
Враз из болота вытащить быка,
И на лету стрелу
Словить мгновенно,
И победить врага
В любом бою…
«Родовой корень» Андросова идет от «Владыки тюркской канувшей державы», и поэтому:
Я видел сны
О битвах и походах,
О том, что было
Много лет назад,
О гордой силе
Древнего народа.
Я – просто современный азиат…
В моей крови
Живёт азарт охоты
Из тех далёких
Заповедных лет,
Когда за лосем
Шёл из предков кто-то
Или выслеживал
Медвежий след.
В гортанном скрипе лиственниц
Всё чаще
Я слышу песню ветра
Тех времён,
Когда сакральной чашей
В древней чаще
Мой пращур тоже
Не был обделён.
Называя себя единственным наследником «обычаев, которым нет цены», поэт рисует образ общинного братства, где все равны. И видит то самое солнце, встающее с Востока не только символически, но и буквально:
Глядите –
Над солёною волной –
Там, на Востоке,
Вечное светило
Всплывёт, как туесок
Берестяной.
И, конечно же, «ждут его Священного восхода / На Западе Людские племена». Никто не знает, насколько реально нашей стране удастся реализовать историческую миссию. То, что у нас не захотят так, как в Париже – это вопрос почти решённый, а вот захотят ли в Париже, как в Москве – главная интрига эпохи.
И нужно было кому-то артикулировть на языке художественной литературы то, что мы слышим в каждом «Вечере» с Владимиром Соловьевым. Так получилось, что сделал это якутский тёзка Гавриила Державина, убежденного, что Бог неизбежно утвердится как единый справедливый Царь земли по молитвам угнетённых, закованных в оковы. В ключе уже своей мифологии эсхатологическую картину падения земных богов (правителей) как увядшего листа с древа Андросов завязал на образе ворона.
Так верит ворон,
Дрёмою объятый.
При сотворенье мира,
Это он, ей-ей,
В огромном клюве
Притащил когда-то
На твердь земную
Сушу для людей.
И потому с нечистой силой,
Хищной силой
Его легенды
Связывают зря.
Он чутко ждёт,
Когда взметнёт
Светило
Над океаном
Юная заря.
Когда рассвет
Без всякого усилья
Разрубит тьмы
Глухую глубину,
Расправит ворон
Над землёю крылья,
И вещий клич
Расколет тишину!
Ворон-Кутх на Дальнем Востоке России и у североамериканских племен является создателем Земли и прародителем человечества, там же он освободитель Солнца, то есть местный Прометей. Черный не потому, что он отрицательный персонаж, а оттого, что его перья обуглили палящие лучи. Прокричит ворон, пропоет петух, вострубит Ангел, упадет астероид, восстанет Скайнет или прилетят злобные пришельцы – причина гибели цивилизации каждому видится по-своему, в соответствии с его «кальчурал референсес». И это тот масштаб проблем, которые формулирует и пытается осмыслить русская поэзия.