Елена родилась в Архангельске в театральной семье. Ее отец стал создателем и руководителем Архангельского молодежного театра и Международного фестиваля уличных театров. Елена окончила последний курс Олега Ефремова в школе-студии МХАТ, после чего вошла в труппу в МХТ им. Чехова, где сыграла Соню Мармеладову в «Преступлении и наказании» Достоевского, Мавку в «Лесной песне» Леси Украинки, Катерину в «Грозе» Островского. Еще студенткой в конце 90-х она снялась в фильме «Березина, или Последние дни в Швейцарии» Даниэля Шмидта (Швейцария—Германия—Австрия), где сыграла русскую девушку по вызову, вынужденную доносить на влиятельных клиентов.
Елена — лауреат Госпремии РФ за участие в картине «Граница. Таежный роман» Александра Митты. Снималась в знаковых картинах своего времени — «Бой с тенью» Алексея Сидорова, где тоже сыграла медсестру, «Красное небо. Черный снег» Валерия Огородникова, «Дурак» Юрия Быкова, «Время первых» Дмитрия Киселева. Елена продолжает работать в сериале «Шифр» Веры Сторожевой, снялась в картинах своего мужа Антона Мегердичева «Метро» и «Сердце Пармы», работа над которой продолжается. Но вообще это редкий случай, когда жена-актриса тотально не присутствует в фильмах мужа-режиссера.
— Мы уже не в первый раз встречаемся на «Виват кино России!», что само по себе удивительно, поскольку организаторы обычно приглашают все новых и новых актеров. При этом на других киномероприятиях вы не бываете. Вас связывают какие-то личные обстоятельства с питерским фестивалем?
— Так получается. Раз приглашают, значит, личные. Я действительно нечастый гость на фестивалях и на наших профессиональных мероприятиях. А на «Виват кино России!» побывала уже в пятый раз, в этом году как член жюри игрового конкурса и как актриса, представляющая сериал. Фестивалю 30 лет, и пять из них я так или иначе имею к нему отношение. Там сразу чувствуешь себя своей.
— Чем объясняется ваше отсутствие на светских и кинематографических мероприятиях? Занятостью или отсутствием интереса?
— В свое время я отказывалась от таких мероприятий по разным причинам. Была занята или избегала публичной жизни. Я очень люблю свою профессию, но сопутствующая и вроде бы неотделимая от нее публичная жизнь меня не привлекала. Тебя узнают, и ты должна этому соответствовать. Мне говорили: «Это твоя работа». «Нет! Это не моя работа. Моя работа играть в театре, сниматься в кино», — отвечала я. Видимо, с моим образом мысли все свыклись и уже понимают: Панова — она такая, что с нее взять.
— Вы получили награду за роль в сериале «Спросите медсестру» Дмитрия Петруня. Это важная часть жизни — работа в многосерийном кино с постоянной группой?
— Все зависит от совокупности вещей. Может быть интересен материал, режиссер, команда. Когда все совпадает, это счастье. Раньше я ждала выхода сериала. Мне казалось, что мы так здорово поработали, сложилось понимание того, как это должно быть. Но ты уезжаешь с площадки, а процесс продолжается, идет монтаж. Экран по-своему все преобразовывает, и не всегда получается так, как ожидаешь. Или ты находишься в другой точке своих желаний и возможностей, куда-то движешься, меняешься. Сейчас тебе роль интересна, а в следующем году уже нет, и хочется попробовать что-то новое. Для меня важнее сам процесс. По крайней мере, здесь я отдаю себе отчет в том, что происходит. А когда еще и результат хорош, то это приятный бонус. Значит, все было не зря, и не только мы хорошо провели время на съемочной площадке, но и зрителям передалось наше настроение.
Я не люблю возвращаться. Особенно в первые годы работы в театре ощущала, что состоялась премьера, какой-то путь пройден, и через полгода спектакль зазвучит иначе. В жизни что-то произойдет, но ты будешь его играть, увидишь по-другому своих партнеров, иначе почувствуешь материал. Тем не менее уже есть общая концепция, и ты можешь в нее что-то добавлять, проживать вместе с героем собственную жизнь, но все-таки это уже свершившийся факт. Поэтому, когда спектакли снимали, я не испытывала серьезного огорчения.
Конечно, было жаль с ними прощаться, если это интересный материал, работа с хорошими партнерами. При этом я понимала, что нужно идти дальше. Так же происходит и с продолжением сериалов. Все зависит от ситуации, наполнения жизни, того, что тебе сейчас предложено. Иногда предлагают менее интересные вещи, чем продолжение сериала, который уже получился, дошел до зрителя. Мы сняли два сезона «Шифра» и уже собирались на съемки новых серий. Если все сложится, то будет продолжение. Конечно, острота восприятия теряется, когда все сложилось и группа сработалась. И тут режиссеру важно сохранять чуткость.
— Вас видят в основном как актрису современного репертуара, героиню сегодняшнего дня? Классику не предлагают?
— Классики у меня нет. Но «Шифр» — это все-таки 50–60-е. Казалось бы, недалекое ретро, но это уже не мы — не так себя ведем, не так одеваемся. Это другая история, требующая не только личной органики.
— В 90-е вы снялись в картине «Березина, или Последние дни в Швейцарии». Когда она вышла, это было так необыкновенно и изысканно, сложился ореол актрисы, работающей на Западе.
— Для меня все тоже было необыкновенно и изысканно и до сих пор так. Я училась на четвертом курсе Школы-студии МХАТ, и меня отпустили на съемки в Швейцарию. Была возможность там остаться, выучить языки, но я решила вернуться. Хотя речь шла о работе, возможности попробовать себя профессионально в Европе. Джеральдин Чаплин предлагала мне координаты тренера, работавшего над хорошим произношением. Но это такое рисковое дело, а я была ученицей Олега Николаевича Ефремова, и он взял почти весь наш курс в театр, что для меня было важно. Мы полагали, что будем студийно существовать внутри театра. У нас были прекрасные педагоги — Алла Борисовна Покровская, Дмитрий Брусникин, Роман Козак. С нами работали специально приглашенные режиссеры. В театр впустили новую кровь. Мы играли в спектаклях МХТ и при этом существовали отдельно, экспериментально. Но все быстро закончилось, когда пришел Олег Павлович Табаков. У него были свои представления о том, как все должно быть.
— У нынешних молодых актеров, имеющих шанс сниматься в других странах, вопроса — ехать или нет — просто бы не возникло, кто бы ни руководил театром, в котором они работают. Раз шлюз открыт, то выбор однозначен.
— Я же девочка из советского пространства. Но тоже почему-то предполагала, что буду жить не в России. Мой папа проводил в Архангельске международные фестивали уличных театров под знаком ЮНЕСКО. Это было яркое событие для города. Оно и для Москвы было необычным в то время. В Архангельск приезжали иностранные труппы, и это было очень смело, с шествиями, перформансами в трамваях, сценками в витринах магазинов. Город оживал. Все говорили, что надо девочку учить английскому языку, отправить на учебу в Англию. Но мама была занята, папа тоже, и я была предоставлена сама себе. Казалось, что все произойдет не сегодня, так завтра. Но завтра стало сегодня. И все-таки выпал редкий шанс — меня взяли в кино без знания иностранного языка. Швейцарский режиссер Даниэль Шмидт пошел на риск, сделал пробы — это были сцены без слов. Он нарисовал схему: куда зайти, что сделать. Если и были слова, то их было немного. Когда я уезжала с проб, с Даниэлем даже поговорить не могла. Агент, организовавшая мое участие, она же переводчица, куда-то ушла в тот момент. Я подумала: ну и ладно, по крайней мере, приобрела ценный опыт. А потом мне позвонили и сказали: «Если стоишь, сядь». В общем, меня утвердили. Все было прекрасно, но стресс невероятный, ощущение, что уезжаешь в другую реальность. Я подписала договор на иностранном языке, толком не зная его содержания. Это был подарок судьбы, сказка. По сути, ничем не подкрепленные мечты вдруг стали реальностью.
Я занималась немецким языком. У меня был помощник Олег, уроженец Минска, давно живший в Европе. Он тренировал меня, занимался со мной текстом, решал все вопросы, и когда я уезжала, то могла уже как-то изъясняться по-немецки. Думала, что выучу язык и тогда у меня все начнется. Но опять все откладывалось на завтра. Я была занята репетициями, и все потихонечку растаяло. Когда мне что-то предлагали, отвечала, что пока не готова, потому что не чувствовала уверенности, что нахожусь в хорошей профессиональной форме и могу отправиться в самостоятельное путешествие. После нас пришли ребята, поступившие через четыре года, и они были в этом смысле покрепче. А мы жили еще с оглядкой — то ли делаем. Не хочу, чтобы в моих словах была нотка сожаления. Его нет, потому что тогда я действительно была совершенно не готова. Чего уж там!
— В «Сердце Пармы», которое, надеюсь, мы скоро увидим, вы сыграли главную роль?
— У меня роль не очень большая, но хорошая, а главную играет замечательная молодая актриса Елена Ербакова. В кино она еще мало известна. И там очень сильный мужской состав — это в большей степени мужская история.
— Когда у актрисы муж режиссер, то другие побаиваются ее приглашать. Так было у Инны Чуриковой и Юлии Высоцкой.
— Мне об этом никто не рассказывал. У Инны Чуриковой были такие знаковые и мощные роли, да и время было другим. А сейчас нет общего понимания, что такое кино. Существует много разных течений, платформ, телеканалов с разными нишами. Мы как-то рассуждали про одну историю, про то, где она могла бы состояться, и мне тут же называли канал, на котором это возможно.
— Придает вам уверенности то, что ваш муж режиссер?
— Хорошо, что нам как минимум есть о чем поговорить. Антон пришел в кино с телевидения. Он не из этой среды. Часто говорят, что людям одной профессии вместе некомфортно, а у нас как раз все гармонично. Антон в последнее время делает фильмы («Движение вверх», «Сердце Пармы». — С.Х.), которые снимаются небыстро, требуют длительной работы.
— Ваша трудовая книжка лежит в каком-нибудь театре?
— Она лежит в МХТ, но я там уже десять лет не работаю. В труппе «Табакерки» я никогда не числилась, была приглашенной актрисой.
— Почему все так сложилось?
— Произошел целый ряд событий, сложилась цепочка, не совсем мне понятная. Не могу сказать, что я проявляла себя в театре как человек, который хотел бы в нем существовать. Никакой инициативы с моей стороны не было. Я часто сомневалась, надо ли мне это вообще, поэтому и случилось расставание. Со мной расторгли договор. Когда этот вопрос только возник, у меня состоялась беседа с Олегом Павловичем, и мы решили вернуться к разговору чуть позже. А потом я подумала, зачем это все, если не складывается. МХТ — большое производство, завод, а я могла уехать на съемки, которые для меня тогда были приоритетны. Но успевала выпускать спектакли, которые мне были по-настоящему интересны. Случались моменты, когда меня по полгода не было в театре, и про меня стали забывать.
— Какие у вас были отношения с Олегом Ефремовым?
— Олег Николаевич очень внимательно к нам относился. Он уже был серьезно болен, и в театре у него были постановки, требовавшие постоянного присутствия. Но мы точно не были брошены. У нас были прекрасные педагоги, которые с нами плотно занимались. А потом появлялся Олег Николаевич. На первом курсе мы делали этюды и упражнения, и он по-настоящему, с горящим глазом во все включался, мог поучаствовать, если у кого-то что-то не получалось. Он приходил на репетиции, работал над отрывками, помогал, брал нас в свои спектакли. Мы играли народ в «Борисе Годунове». Массовка, но тем не менее мы включались в процесс. После окончания Школы-студии играли дипломный спектакль «Бабье царство» в постановке Аллы Борисовны Покровской в Мелихове. Олег Николаевич приезжал туда. Мы как-то неожиданно сыграли там спектакль со взрослым пониманием того, что делаем на сцене, и Олег Николаевич произнес: «Мне надо вам кое-что сказать. Через несколько дней мы с вами встретимся». Но через несколько дней его не стало. У нас есть фотография, одна из его последних, а может, и последняя, где все мы в Мелихове, а он на стульчике сидит.
— То есть вы стали его последним курсом?
— Да. У него их было, кажется, всего три, включая знаменитый, где учились Роман Козак, Дмитрий Брусникин, Николай Скорик, Полина Медведева. Очень жаль, что так рано ушла Алла Борисовна Покровская. Ее родители были долгожителями (режиссер Борис Покровский дожил до 97 лет. — С.Х.), и казалось, ей еще жить да жить. Алла Борисовна — уникальная и прекрасная. Очень ее люблю.
— Из чего помимо работы в кино состоит ваша жизнь? Мы с вами случайно встретились на улице, и у вас была такая бурная сцена с дочками. Какие же они интересные. Сколько им лет?
— Старшей Марианне десять, младшей Лиде шесть. Мы возвращались со спектакля актерской мастерской Николая Иванова в Булгаковском доме, который нам понравился. Была проблема с вызовом такси, и я сказала девочкам, что мы поедем на метро. Они замерзли. А я вдруг стала встречать знакомых, не могла от этого места оторваться. Сначала поговорила с другом, и девочки сказали, что хотят есть и до дома голодные не доедут. Потом мы встретились с вами, и младшая Лида спросила: «Мама, ты опять будешь разговаривать?» Так что на вопрос, скучаю ли я по театру, могу ответить: «У меня дома театр». Зрителей только нет. Мы сами друг другу зрители. В этом смысле у меня стопроцентная реализация. Никаких пустот. Мне интересно проводить время со своей семьей. А к концу пандемии я стала заниматься танцами, и сейчас это важная для меня часть жизни. Пока не перегорела.
— Занимаетесь бальными танцами?
— Нет. Это джаз-модерн. Я еще время от времени хожу заниматься у классического станка. Просто для себя. Я не люблю заниматься спортом. А танец — это всегда что-то новое, смена танцевальной разминки, комбинаций. Это хорошая эмоциональная разгрузка, помогающая выживать в нелегкое время, встряхнуть себя, привести мысли в порядок, сбросить грусть-тоску. Кроме того, я хожу на пробы, мне присылают сценарии, иногда даже интересные. Весной было такое настроение, что ничего не хотелось. Приглашали на пробы, но было непонятно зачем. Мы оказались в другом мире, но делать что-то надо.
В нашей профессии нет стабильности. Сегодня у тебя есть работа, а завтра ее нет. Сегодня все звонят, а завтра нет предложений. У меня так часто складывается. Лето будет активным. Все время ждешь, что произойдет что-то интересное, не знаешь, какая роль может прийти в твою жизнь. Не все от нас зависит. Работа — часть моей жизни, но не вся жизнь. Желания, конечно, есть. В труппу я бы, наверное, не стала возвращаться, но в хорошем спектакле поучаствовала бы. Сюрприз возможен, и его ожидание присутствует. Хотя сейчас все не так остро ощущается — все-таки какой-то путь пройден. Чего бы я хотела? Есть одна история, которую пытаюсь разработать. А поскольку никогда этим не занималась, то попробую силы в неведомом мне русле.