— Александр Сергеевич, вы прилетели из Франции ненадолго?
— Я думаю, что да. Во всяком случае, буду здесь до сентября. А может быть, до конца года. Сейчас идет работа над мюзиклом «Тайна третьей планеты». Он будет поставлен у Нонны Гришаевой в Московском областном театре юного зрителя. Планируется постановка на следующий год, но уже в этом мы с драматургом Сережей Плотовым работаем. Он создал либретто всех музыкальных номеров.
Собственно, первая редакция мюзикла уже идет в Петербурге, а в Новосибирске вторая. А мы делаем третью: немножко меняем, дописываем некоторые музыкальные номера.
— В создании мюзикла вы принимаете участие как композитор?
— Конечно. «Тайна третьей планеты» — это же не музыкальный фильм. Там просто электроника и инструментальная музыка. А здесь будут номера и песни. Кино и постановка в театре — совершенно разные вещи.
— Раз уже мы начали говорить об этом мультфильме, расскажите, что случилось с оригиналом саундтрека к нему. Известно, что подлинник музыки был утрачен. Как это произошло?
— У меня когда-то была собственная студия, и я там много работал, Пугачеву писал и всех, всех, всех. И «Тайну третьей планеты», и музыкальный фильм «31 июня». Там были пленки, а потом я поехал во Францию и квартиру здесь отдал дочери. Она эту квартиру сдавала. А там, где я жил, была огромная коробка, размером примерно полтора метра на метр. И я подумал: «Ну куда копить? Все уже перезаписано и издано. И я все это выбросил. До сих пор жалею. Но мой помощник Малик Аминов нашел музыку к мультфильму, сделал по ней партитуры. Часть нашли в кинооркестре — когда делался фильм, в библиотеку при нем (Российском государственном симфоническом оркестре кинематографии. — И.В.) все сдавалось. Там партитуры сохранились — по ним мой друг, дирижер Михаил Фадеев, все и воссоздал. А часть пришлось восстанавливать на слух. Мы нашли музыкантов, подобрали тембры синтезаторов, записали заново, свели на студии «Мосфильм».
— Об истории появления синтезаторов в Союзе можно говорить бесконечно. К вам же в руки попадали зачастую чуть ли не первые образцы?
— У меня был единственный синтезатор Minimoog (первый портативный аналоговый синтезатор, выпускавшийся на Западе с 1970 по 1981 год, совершивший революцию в музыке. — И.В.). Он был одноголосный, но с очень хорошим звуком. В СССР ничего подобного не было ни в одной государственной студии. Но я создавал и собственные инструменты.
Расскажу, как появился один. Сначала это была пустая клавиатура. Я ее взял на военном заводе, который выпускал электроорганы. В СССР клавишные электромузыкальные инструменты делали на предприятиях оборонки. Я туда поехал, познакомился с директором, и мне сделали болванку такой, какую я просил, — усложнили. Отдельно я заказал изготовление по моим чертежам устройства, похожего на вертикальный магнитофон. Он на широкую пленку (дюймовую) записывал 48-канальный звук, как раз четыре октавы. Его тоже на военных заводах сделали, потому что это не делалось больше нигде. Процесс тянулся целый год.
Наконец все было готово. Получилось устройство с очень маленьким напряжением, в котором было 48 предусилетелей. Все пришлось делать на транзисторах — микросхем еще не было. Задумывалось так, чтобы усилители располагались очень близко к колонкам — иначе фона не избежать. Но когда я пытался это устройство включать, происходил щелчок. Щелк! И далее пошел звук. При выключении снова щелчок. Что делать? Я вспомнил, что есть такая штука — фоторезистор. Если на него лампочкой посветить, он включает плавно, за 2–3 миллисекунды.
Вот так я решил проблему. А Таня Анциферова (голос которой мы слышим в «31 июня») и Феликс Красиловский напели все 40 звуков: «а-а-а», потом «и-и-и», потом «у-у-у» с закрытым ртом. И вот у меня была клавиатура, на которой можно было играть хор. Звук получался очень интересный.
— То есть у вас получился первый в мире электронный хор? А как вообще делались записи в вашей студии?
— Мне помогал Сергей Рудницкий. Он тогда был руководителем ВИА «Аракс» в «Ленкоме», играл на всех инструментах. Чтобы записывать, нужно было сидеть за пультом. Одной рукой играть, а второй делать запись невозможно. Студия была большая. Я приглашал одновременно 12 скрипачей из ансамбля БТ Юлия Реентовича.
— Какими еще приспособлениями вы добывали необычные звуки?
— У меня были специальные демпферы для рояля, которые прижимали струны. Чтобы изменить звук, струну нужно пальцем чуть-чуть придержать, и звук сразу из тянущегося становится отрывистым в зависимости от того, где эти демпферы поставишь. Я сделал специальные кронштейны, и образовывались различные обертоны. Русский человек, он всегда что-нибудь изобретет.
— В фильмах Леонида Гайдая звучат обычные в нашем понимании мелодии, а как вы пришли к электромузыкальным произведениям?
— Там если и было что-то, то какие-нибудь элементы, как манок для утки. Я покупал специально в военторге свисток для охоты на рябчика. Помните тему к «Кавказской пленнице»? Тадададам-татам-татам-татам-татам-татам — ПИУ! Это я свистел! А вообще много всяких приспособлений было. Но в «Тайне третьей планеты» — космос. Что я мог придумать? Можно было выразить только электроникой, которая малоизвестна нам была и давала какие-то волшебные звуки.
— Как создавалась «Песенка о медведях»? Сначала была мелодия, а потом текст? Или наоборот?
— Почти все мои песни, 98%, начинались с того, что сначала была написана музыка. Потому что я каждый день работал, рождалась мелодия, и я ее записывал. Их много накопилось. И это хорошо, когда мелодия успевает полежать. Пока сочиняешь, забываешь о ней дней на пять, пока делаешь другую, а потом слушаешь. Бывает, что она нравится такой, какая есть, какой сразу получилась. А иногда понимаешь, что можно изменить концовку или что-то переделать. У меня, например, сразу получился запев песни «А нам все равно». А припев не получался. Я написал четыре варианта, но не было такого, чтобы сразу за него схватиться. Казалось, нужны какие-то четыре ноты, но чтобы они запоминались. Потом, конечно, и припев получился, но далеко не с первого раза.
Все тексты писал Леня Дербенев (известный поэт-песенник, работавший со звездами отечественной эстрады. — И.В.). Он как поэт прекрасно чувствовал музыку, все паузы и цезуры соблюдал. Говорил всегда: «Саша, запиши мне десять куплетов и напой своим жалобным голосом».
Я говорю: «Может, тебе наиграть?». — «Нет, напой!». Спрашиваю: «Зачем тебе это?». А он отвечал: «Ты же знаешь, я хожу по комнате, слушаю музыку и пишу».
Он никогда не писал под рыбу — так у нас называлась болванка из слов, подобранных по ритму. К припеву «А нам все равно» это могло быть «Мой родной-родной, милый мой родной». Его рыба не интересовала, поэтому у него каждый слог так точно попадал.
Вспомните песню: «Есть только миг — пауза — между прошлым и будущим». А везде можно было сделать: «есть только да-а-а-льняя что-то там», то есть протянуть. И уже не то.
— Да, все очарование пропадает…
— Понимаете, если исполнитель не академический, он в эту паузу дыхание возьмет. Выразительность будет гораздо больше, чем просто тянуть ноты.
— Фанаты называют вас русским Эннио Морриконе. А насколько вам близок Морриконе или греческий композитор Вангелис?
— Помните, еще до Морриконе была «Тема любви» Нино Роты к фильму «Крестный отец»? Она была эталоном для меня, что не означает, конечно, что это надо копировать. Но я отталкиваюсь от того, что мелодия должна быть яркой. Когда я учился в консерватории в Алма-Ате, еще на первом курсе, кажется, я показывал что-то своему профессору Евгению Григорьевичу Брусиловскому (композитору, основоположнику казахской профессиональной музыки. — И.В.). И вот он играет мое сочинение: «та-да-да-да» — «соль», та-да-да-да» — «соль» и говорит: «Смотрите, у вас тут нота «соль» очень...». Я возражаю: «Ну, здесь же гармония меняется». А он сказал: «Народ гармонии не слышит, народ мелодии поет». Я эти слова помню до сих пор. И действительно, бывает плохая аранжировка, звучит, как в бане, что играют — разобрать нельзя. Но если есть мелодия — люди подхватят.
— Какую из созданных вами музыкальных тем вы считаете главной?
— Трудно вот так сказать. Сейчас я делаю уже пятый мюзикл. Каждая родившаяся мелодия, когда она записана и исполнена, кажется самой хорошей. Это как у многодетной матери — родился самый последний, самый маленький ребенок, и он самый любимый. Из инструментальной музыки мне нравится тема из «Красной палатки». Когда мы сводили эту мелодию, там изначально были шум ветра, волны, шаги, но режиссер Михаил Калатозов сказал: «Все убрать, а музыку оставить». И она сыграла, потому что это подчеркивало одиночество героини, не замечавшей ничего, а только думавшей о своем возлюбленном.
А из мелодий к фильмам я бы назвал «Куда уходит детство». Но и «До свидания, лето» тоже ничего. Или «Ты слышишь, море».
— У каждого композитора есть любимый голос, идеальный исполнитель. Кто это был для вас?
— Из вокалистов-женщин — Алла Пугачева и Татьяна Анциферова. Но Тане не повезло, у нее была операция на щитовидной железе, зацепили связки, испортили голос. На этом закончилась ее карьера — очень жалко. Они обе понимали, о чем песня, что в ней главное. Возьмем «Волшебника-недоучку». Пришла Алла. Она не знала, как лучше, пела своим голосом. А потом послушала запись и сказала: «Ну, нет. Все не так. Александр Сергеевич, я пойду в зал, посижу возле рояля минут двадцать». Вернулась со словами: «Я готова». Спела как мальчишка:
Даром преподаватели
Время со мною тратили.
Даром со мною мучился
Самый искусный маг.
Да, да, да!
Мудрых преподавателей
Слушал я невнимательно.
Все, что ни задавали мне,
Делал я кое-как.
А были такие певицы, которые приходили, совершенно не зная стихов, ноты не те пели, постоянно ошибались.
Из мужских голосов мне очень нравился Валерий Ободзинский. Он очень хорошо, с головой исполнял «Небо мое» из фильма «Небо и земля» и несколько песен мне записал. Еще у меня пел в «Земле Санникова» Олег Анофриев. «Есть только миг…» до него Даль своеобразно пел, очень тепло, по-домашнему. Но начальство запретило: «Таким голосом пьяным — нет! Или вырезайте песню, или ищите другого артиста». Я сначала позвал Валерия Золотухина, но он пел очень свободно. А Олег попал, не с первого раза, конечно, но попал точно, и мы спасли песню.
— Как вообще возникает музыка? Может ли она, допустим, присниться?
— Объяснить трудно. Художница Наталья Орлова, которая придумала образ Алисы, признавалась: «У меня никак не получалась Алиса. А потом я пила чай, и вдруг возник образ». Так и здесь. Когда я главную тему к «Красной палатке» создавал, то прочел сценарий, представил: «Холод. Одиночество. Необычная тишина». Я просто лежал на диване, и тема появилась сразу. Я пошел к фортепиано, записал. Может, две-три ноты поменял, а так все сразу появилось. А то, что ночью приходит, как правило, оказывается ерундой. Я даже видел во сне концерт и как мою песню поет Иосиф Кобзон. Проснулся, записал и снова лег спать. Утром проиграл: «Галиматья!»
— Вы сейчас тоже за фортепиано садитесь?
— Нет, у меня MIDI-клавиатура и компьютер много лет. А мой рояль стоит расстроенный. Я на нем не играю.