Я тоже могу выйти на Красную площадь и заорать: «Долой Никсона!»
Владимир Шлезингер. Легкий, музыкальный, ироничный. Человек-праздник, остроумец №1 — так до сих пор говорят о нем в Вахтанговском театре. Он выходил на сцену со своими друзьями, молодыми звездами 60-х — Ульяновым, Гриценко, Яковлевым, Борисовой, Пашковой, но имя его не так громко звучало, как их имена. И хотя все отмечают, и не без основания, его пана Казика в спектакле «Дамы и гусары», он остается в тени своих популярных друзей.
Однако пройдет немного времени, и о нем заговорят как об уникальном педагоге, а позже — руководителе кафедры актерского мастерства «Щуки». Искрометные музыкальные дипломные спектакли, водевили в училище и в театре — это Шлезингер. Самые остроумные капустники — тоже он. Фразы, брошенные им так, между прочим, гуляли по Москве в виде анекдотов, то есть без авторства.
Кстати, именно Владимиру Шлезингеру принадлежит самая знаменитая шутка политического характера застойных 70-х. Как-то на чье-то эмоциональное высказывание, что, мол, в СССР нет свободы слова (а ее правда тогда и в помине не было), а главное, что никто из советских граждан не может выйти на Красную площадь, как американцы в Вашингтоне к Белому дому, и заорать: «Долой Никсона!», Шлезингер тут же отреагировал: «Почему? Я тоже могу выйти на Красную площадь и заорать: «Долой Никсона!» Выражение тут же стало крылатым и полетело по советской столице, незамедлительно утратив авторство.
Владимир Этуш, знавший его дольше всех, практически всю жизнь (с малых лет они вместе воспитывались в немецкой дошкольной группе) помнит, что шестилетний Вова Шлезингер показывал его тетке, как надо танцевать чарльстон. «Уже тогда в нем просматривались незаурядные музыкальные и пластические способности, которые он спустя годы успешно реализовал», — вспоминал Этуш. Отношения — дружеские и профессиональные — артисты пронесут через всю жизнь, помогая и поддерживая друг друга.
— Непревзойденным остряком в нашей компании был Шлезингер, — вспоминал спустя годы Владимир Этуш. — Он привносил в наше общение бездну юмора. Почти все свободное от спектаклей время мы проводили вместе, и наше единение было основано на любви, дружбе и обсуждении различных гастрольных впечатлений.
Как-то на гастролях в Сочи, валяясь на пляже в компании знаменитого певца и актера Марка Бернеса, друзья занимали себя всякого рода шутливыми импровизациями, сочиняли забавные истории. Их героиня, можно сказать, сквозной персонаж — актриса Академического Малого театра, народная артистка СССР Александра Александровна Яблочкина, которая играла еще в Императорском Малом. Вот одна из таких историй — молодой актер приходит к Яблочкиной в преклонном возрасте и просит ее посодействовать в том, чтобы его не забирали в армию. Яблочкина звонит в военкомат и говорит: «Товарищ военкомат, это говорит народная артистка СФФСМ Яблочкина (она путалась в сложных советских аббревиатурах)! Товарищ военкомат, у нас большое несчастье, Васю должны взять в армию. Помогите, пожалуйста».
Коко Шанель в брюках
Но для студентов и выпускников «Щуки» 70–80-х Владимир Георгиевич — прежде всего великолепный, неординарный педагог, поражающий студентов как своей формой, так и содержанием.
Юрий Шлыков, актер:
— Он очень хорошо одевался: жилеточка, костюмчик. Особым манером держал руки, прижимал локти к бокам и, как было принято в Вахтанговском со времен Студии, обращался к студенту: «Так, мой мальчик…». Я не знаю, что он делал со студентами, но когда он входил в класс или в зал, все тут же почему-то хотели быть занятными, интересными и остроумными людьми.
Шлезингер славен постановками музыкальных спектаклей и водевилей. Но не раз с территории праздника он заходит на территорию современной драмы и однажды поставит самую что ни на есть прогрессивную для 80-х пьесу, предлагающую новый взгляд на Октябрьскую революцию — «Синие кони на красной траве» Михаила Шатрова. Очевидцы того спектакля отлично помнят, что творилось на показах: аплодировали не только в финале или по окончании какой-нибудь удачной сцены, но даже внутри нее, и актеры вынуждены были останавливаться и ждать, пока публика успокоится и установится тишина.
Студенты боготворят его. Мечтают, чтобы именно Владимир Георгиевич сделал с ними отрывок, с которым выпускники «Щуки» показывались в столичные театры. Отрывки Шлезингера гарантируют приглашение в труппу.
На 60-летие Шлезингера, которое торжественно отметит «Щука», юбиляр получит две телеграммы (из неопубликованной переписки):
Первую — от Вл.И.Немировича-Данченко К.С.Станиславскому. 26 мая 1922 года, Москва.
Дорогой Константин Сергеевич!
Из нашей бывшей Третьей студии сообщают, что родился Володя Шлезингер.
Обнимаю Вас. Ваш Вл.Немирович-Данченко.
И вторую от К.С.Станиславского — Вл.И.Немировичу-Данченко. 27 мая 1922 года, Москва.
НЕ ВЕРЮ!
К.С.
А затем студенты в честь юбиляра грянут гимн на латыни.
ГАУДЕАМУС ШЛЕЗИНГЕР
ШЛЕЗИНГЕР ДУМ СУМУС
ГАУДЕАМУС ШЛЕЗИНГЕР
ШЛЕЗИНГЕР ДУМ СУМУС
На курсе своего друга Владимира Этуша он выпустит со студентами своих знаменитых «Трех мушкетеров» и «Мещанина во дворянстве». Последний в 1977 году с учебной перекочует на историческую сцену Вахтанговского, и Этуш сам сыграет в нем свою знаменитую роль — господина Журдена. За три года до смерти Шлезингер осуществит в Вахтанговском постановку французской комедии «Будьте здоровы!» — и снова с Владимиром Этушем в главной роли.
Михаил Ульянов назовет его изящным остроумцем, каким-то «французистым», в котором сочеталось два человека — один как шар порхал, а другой — серьезный профессор. И чтобы тот хоть раз позволил себе повысить голос? Да такого безобразия никто не припомнит.
Юлия Рутберг:
— За глаза мы его называли Коко Шанель в брюках — всегда элегантный, светский, маг и чародей. Что они творили с Этушем и Яковлевым, когда они играли спектакль «Дипломаты»! А в училище он был для нас небожителем. Он входил в аудиторию, и все почему-то замирали — какие манеры, жесты… Помню, как на первом курсе мы придумывали капустник: шумели, галдели и не знали, что в соседней аудитории он репетирует со своими студентами дипломный спектакль. И в какой-то момент нашего ора вдруг открылась дверь, на пороге возник он. Мы оцепенели. «Простите, я вам не мешаю?» — спросил Владимир Георгиевич и закрыл за собой дверь.
Самый знаменитый капустник сделан к 60-летию училища. И снова автор — Владимир Шлезингер.
Павел Любимцев, актер, режиссер, завкафедрой актерского мастерства Театрального института имени Бориса Щукина:
— Самый убойный номер в нем был такой: ведущие представляют выпускников «Щуки», работающих в разных театрах Москвы и обученных уже с учетом специфики этих коллективов. Одного готовили в Театр оперетты, другого — на Таганку, остальных — в Большой, в ТЮЗ или в цыганский «Ромэн». Ведущие объявляли, что зрителям покажут пьесу Максима Горького «На дне», а роли в ней распределены следующим образом: Сатин — будущий артист Большого театра, бас, Васька Пепел — будущий артист Театра оперетты, амплуа — комик-простак, а на роль Актера сразу пять претендентов, которых готовили для дерзкой и вольнолюбивой «Таганки».
Настя — травести из ТЮЗа, — прыгая через веревочку, кокетливо говорила: «Уйду я от вас, голая, без башмаков на четвереньках поползу». А Васька Пепел в ответ ей легкомысленно распевал куплеты: «Пойдем со мною, моя Наташа,/При них с тобой я буду говорить» — «Куда, по тюрьмам?» — на опереточный манер отвечала ему Наташа. «Тебе давно уже сказал я, что брошу, брошу воровать». И после таких куплетов шел неистовый канкан в их исполнении.
Отец из баронов, мать — ссыльная
А между тем у этого легкого, остроумного, праздничного человека была очень непростая, драматичная судьба. Он из так называемых бывших: отец — немец, барон фон Гергенсон, гусар. Мать из обрусевших немцев Шлезингеров. После революции, при большевистской власти, судьба бывших сложится более чем драматично: барон после развода с женой эмигрирует в Америку, а мать — Елизавету Константиновну Шлезингер — арестуют прямо на улице и осудят по 58-й статье, естественно, как немецкую шпионку. В лагерях она проведет 18 лет и 8 лет на поселении в городе Балашове.
Пятнадцатилетнего Володю, в один день лишившегося матери, приютила семья ее подруги по гимназии Елизаветы Шлиппе — тоже из обрусевших немцев. Шлиппе имели три комнаты в подвале дома 19 по Зубовскому бульвару.
Татьяна Волжина, урожденная Шлиппе:
— Этот подвал был настолько глубокий, что там холодно было даже летом. Зимой в коридоре топили две печки, а летом приходилось надевать валенки. У деда моего, Сергея Александровича Шлиппе, и его супруги Елизаветы (урожденной Леман) своих было трое детей, и двоих они взяли на воспитание — мальчика Володю и девочку Надю.
Мальчику к тому времени исполнилось 15 лет. Ему отвели угол за занавеской. Старый Шлиппе, который преподавал немецкий язык в двух технических институтах, не испугался пригреть сына репрессированной подруги своей жены. Судя по всему, бесстрашный был немец: не зря же его предок, Карл Шлиппе, изобрел вещество, заменяющее заграничную селитру в порохе.
И ничего не боялся: когда ему накануне войны предложили уехать из России в Германию, он только и сказал: «Во время революции не уехал и сейчас не уеду». Пару раз его арестовывали, но всякий раз отважного немца выручала обрусевшая соотечественница — прима Художественного театра Ольга Книппер-Чехова. Вот в такой семье рос и воспитывался Володя Шлезингер.
В семье Шлиппе Шлезингер оставался до тех пор, пока не женился. Но даже начав жить своей семьей, будет каждый раз приходить в дом, где вырос в любви, будет приводить туда друзей-артистов. Одного из них — Юрия Яковлева — Володя притащит специально познакомиться со старым Шлиппе, когда молодому актеру в театре поручат роль 60-летнего майора в комедии «Дамы и гусары».
А с матерью он встретится лишь в 1964 году, когда она получит разрешение жить в Москве. Лишенная возможности воспитывать единственного сына, она познакомится уже со взрослым, вполне сформировавшимся человеком. И эти обстоятельства для них обоих станут незаживающей на всю жизнь раной.
Не самые счастливые и многого лишенные в детстве люди интуитивно спасаются и защищаются от прошлого кто как может. Например, остроумием, культивируя в себе и вокруг себя иллюзию радости и праздника. Но для этого надо иметь характер, волю, врожденное чувство юмора, но главное — талант. Талант яркий, искрящийся, но ненавязчивый и шумный. А он у Шлезингера, без сомнения, есть.
Мне удалось разыскать племянницу Владимира Георгиевича — Елену Чаплину, которая много лет живет в Швейцарии. И вот что она рассказала:
— Жизнь у него, как и у моего отца, в детстве была настолько тяжелая, что и до конца оставалась такой. Но только внутри. Внешне же она напоминала праздник, потому что они так хотели жить — вопреки прошлому, легко и красиво. Сколько себя помню, они всегда играли. Жизнь, как праздник — это было их кредо.
Ваше сиятельство, батюшка-барин
Владимир Георгиевич расположен ко всем, независимо, кто рядом — друзья, молодые педагоги, студенты. Он не выносит занудства и скуки и любому случаю, пусть бытовому, самому обыкновенному, может придать шутливую форму, театральность. Друзьям, с которыми собирается в Снегирях на даче у знаменитой балетной пары Владимира Васильева и Екатерины Максимовой, он посвящает застольные куплеты. Вот небольшой фрагментик:
Вова Этуш парень важный,
Узнаёт его любой.
В дыры разные отважно
Едет он за колбасой.
Наш Васильев на пределе —
Он весь мир обтанцевал,
Но хватило еле-еле
Оплатить стройматериал.
В год московской Олимпиады среди друзей он объявляет первые международные Ночные игры в Сан-Снегирях и сообщает, что «Международный Олимпийский комитет одобрил и принял устав первых международных Ночных игр. Впервые в истории олимпийского движения поощряются все виды допинга. Спортсмены освобождаются от сурового режима. Более того, им рекомендуется в процессе Ночных игр прибегать к тем способам тренировок, которые так любил основатель нашего движения Пьер Кубертен».
Или затевает телефонную игру с Юрием Яковлевым, где два друга, два серьезных, уважаемых человека, один из которых еще и режиссер, и заведующий кафедрой в театральном училище, чуть ли не каждый день играть в персонажей прошлого. Один (Яковлев) представлялся «его сиятельством, батюшкой-барином», а другой (Шлезингер) — офицером, причем низшим по званию — унтером каким-нибудь. Вот такие персонажи обсуждали по телефону все произошедшее за день в театре.
— Ваше сиятельство, — начинал, обращаясь к Юрию Васильевичу, Владимир Георгиевич.
— Что, голубчик? — отвечал его «сиятельство» своим неповторимым мягкого тембра голосом — снисходительно и чуть свысока.
Что это? Серьезные люди, а ведут себя как какие-то мальчишки. Наверняка мальчишки в душе, но в такой игре важно другое — нон-стопом у них идет тренинг по актерскому мастерству, и его им не выписывали в режиссерском управлении. Просто они без этого не мыслят своего существования: для них актер и театр — понятие круглосуточное.
У них были общие спектакли, например классика польской комедии «Дамы и гусары» Александра Фредро, которую в 1960 году поставила ученица Вахтангова Александра Ремизова. Для друзей их общие сцены, где много импровизации, — сплошное удовольствие. Юрий Яковлев (пан Майор) играет на интонациях, ловко заполняя ими паузы, а Шлезингер (дирижер полкового оркестра пан Казик) — пластическим рисунком, в котором существует на грани падения.
— Да он глухой, — машет рукой ротмистр при виде дирижера.
— Глухой, да… Но очень музыкальный, — отвечает Майор. И, уже обращаясь к Казику, дважды громко повторяет: «Вы меня слышите?»
А тот с чувством легкой обиды:
— Зачем же кричать? Я вас… вижу.
Этуш расправился с обидчиками своего друга
В историю Вахтанговского театра и школы войдет юбилей, который Владимир Шлезингер поставит к 60-летию его первого ректора Бориса Захавы. Грандиозное торжество он устроит с вахтанговским размахом, изобретательностью и, конечно, юмором.
Итак, 24 мая 1966 года. К подъезду Театрального училища имени Щукина подъезжает автомобиль, из которого выходит его первый ректор. К нему на белом коне и при полном параде подскакивает герой войны 1812 года генерал Багратион (в нем совсем не сложно узнать актера и педагога Владимира Этуша). Он рапортует Захаве-Кутузову, мешая в своем приветствии актерские и воинские звания юбиляра. Площадка перед училищем запружена студентами, педагогами и гостями. Студенты в гусарской форме и с шашками наголо стоят на каждой ступеньке лестницы, ведущей в зрительный зал. Время от времени гусары выдают: «Да здравствует Борис Захава — учитель, ректор, отец!» Карнавальное зрелище с элементами торжественного и в то же время веселого капустника — такое мог сделать только Владимир Шлезингер.
Он замечательно ведет кафедру актерского мастерства.
Елена Дунаева, заведующая кафедрой искусствоведения:
— Я тогда была аспиранткой, читала курс истории зарубежного театра. Ко мне он относился, я бы сказала, доброжелательно-сострадательно. Опекал. Он вообще очень внимательно и уважительно относился ко всем людям, никогда не демонстрировал превосходства, а это — черта истинного интеллигента.
Этот остроумный, искрящийся в своем искусстве человек не знает, что уйдет с должности, которую занимает по праву и по таланту. Но уйдет не по собственному желанию, а став жертвой интриг второго ректора училища — Пелисова и, как рассказывают, кого-то из педагогов, которые не могут пережить популярности Шлезингера у студентов.
Светлана Смирнова, невестка Владимира Шлезингера:
— В тот день он пришел домой и прямо с порога нам сообщил: «Меня отстранили от кафедры». С этого дня он как будто замкнулся в себе.
Этот веселый человек, переживший многолетнюю разлуку с матерью, отправленной в сталинские лагеря, переживший лишения, жизнь в чужой семье, перестал «искрить». Потеряв кафедру, он, по сути, потерял жизнь. Он остался один на один со своим горем. Его он не переживет — уйдет из жизни через год.
Став ректором, Владимир Этуш освободит от работы обидчиков своего верного и веселого друга Шлеза.
Через несколько лет после ухода Владимира Шлезингера в Вахтанговском устроят вечер его памяти. Людмила Максакова положит цветы к его портрету и скажет:
— Владимир Шлезингер — лицо театра. Оно подразумевает ум, вкус, чувство меры, тональность, которая возникала в присутствии этого удивительного человека. В училище он делал нам прививку против зазнайства, каботинства.
А Зиновий Высоковский, игравший в дипломном спектакле, поставленном Владимиром Шлезингером, прочтет стихи:
Я счастлив, что я этой силы частица,
Что он меня вел по школе и без.
Сильнее и чище нельзя причаститься
К великому чуду по имени Шлез.