— Лев Валерьянович, у вас грядет большой юбилей, с каким настроением встречаете его?
— Настроение достаточно уравновешенное, спокойное. Больше ориентируюсь на то, что происходит вокруг, потому что от этого трудно абстрагироваться. Последняя неделя перед моим юбилейным концертом в день рождения была сложной: шли репетиции, созвоны постоянные, мозговые штурмы, мы придумывали разные ходы. Процесс творческий кипел очень серьезный. А в целом мы полгода где-то были этим озабочены. Огромное количество написали разных вариантов сценария, сценографии, разные коллаборации с артистами придумывали, потому что мне хотелось пригласить как можно больше друзей своих — тех, с которыми я по жизни шел, или тех, с которыми я познакомился в процессе своей работы в последние годы. Никого случайного мне подтягивать не хотелось, идею ради хайпа приглашать кого-то из популярных сегодняшних звезд, особенно среди молодежи, я не очень приветствовал. Так что настроение хорошее, лишь бы никто не заболел да реализовать задуманное. Вот это самое главное.
— Да, у вас такой прямо рискованный выпал промежуток времени на юбилей. Сейчас эпидемия идет волной, просто страшно.
— Много вложено в программу физических сил, это такой стресс! Но люди все подготовлены и все задействованы, а еще раз собрать такую программу я уже не смогу, даже в какой-нибудь еще более знаковый свой юбилей. Потому что это как итог, и я думаю, что после… Понимаете, я не случайно обозначил происходящее как «Созвездие Льва»: потому что это, как капсула времени — все, что было хорошего, доброго, настоящего в моей жизни я собрал и переезжаю в новое созвездие, в новое жизненное пространство. Условно, это как некая виртуальная история. И, конечно, все силы направлены на то, чтобы все это осуществить.
— Лев Валерьянович, вы сказали «я думаю, что после…» и не продолжили фразу…
— Потом я, наверное, все-таки сверну немножко свою творческую жизнь, я поставил себе такие задачи. И, может быть, начну заниматься больше творческими какими-то встречами, которые предполагают разговор со зрителем, размышления, анализ сегодняшней жизни, там будет побольше философии, чем всегда. Потому что эстрада — искусство достаточно простое, а когда ты выходишь за рамки привычной своей профессии, ты все это осмысливаешь несколько по-другому.
— Вот вы смотрите на всю свою творческую жизнь, она пришлась на такие разные исторические промежутки времени, на разных композиторов, на разных правителей, на разных зрителей. Вам в какое время было комфортнее?
— Трудно сказать, хотя это хороший вопрос. А ответить сложно, потому что я жил при девяти президентах, при девяти руководителях нашего отечества. Причем первый раз я выступал в 52-м году как участник хора Дома пионеров — был такой большой сводный хор, — когда на концерте в Театре Советской армии присутствовал Иосиф Виссарионович.
— Ого!
— Все говорили: «Сталин, Сталин, Сталин». Это был какой-то юбилей, праздник то ли армии, ну, что-то такое было… Может быть, это легенда какая-то, конечно, но она осталась у меня в памяти. А потом-то уж точно и Хрущев, и Брежнев, с которым я был немножко знаком, с его семьей. Встречи с другими нашими президентами. В целом, конечно, моя биография очень наполнена каким-то серьезным содержанием. Старые артисты, которые ощущают себя еще и в том, и в этом времени, у них есть вот такое «прохождение», как раньше говорили в армии. Представьте себе: послевоенные годы, школа, работа на производстве, служба в армии, потом институт, работа в театре, работа на Гостелерадио, эстрадный коллектив, потом свое агентство, потом конкурсы, фестивали — ну то есть жизнь наполнена таким количеством событий, что в этом можно просто утонуть. Но зато это биография.
— А вот когда вы смотрите на сегодняшних звезд, которые хайпуют, занимаются продвижением Инстаграма больше, чем творчеством, похваляются: «у нас там миллионные подписчики»… вы как это все оцениваете? Думаете, они дети просто, или считаете: ну да, так изменилось время?
— По поводу того времени или сегодняшнего… сравнивать их не стоит. Я могу сказать, что не бывает времени. Мы размещаемся во времени. И время, которое нам дано, оно и есть реальность, это истина сегодняшнего дня. Как Иешуа говорил: «Истина — это то, о чем у тебя болит голова» — это то, что мы видим вокруг себя. И сегодняшняя жизнь — она очень здорово изменилась, конечно. Безусловно.
— У вас недавно появилась песня «Мы будем жить» — коллаборация с рэпером Loc-Dog. Вы почему пошли на такой эксперимент? Хотели что-то доказать или просто, как сегодня говорят, «прикололись»?
— Я экспериментатор. По жизни. Для меня эстрада не вся моя жизнь, у меня много сопутствующих увлечений, чем я охотно занимаюсь: спортом активно, чуть-чуть бизнесом, немножко преподавательской работой. То есть я не зацикливаюсь, но мне все время хочется двигаться вперед. Движение вперед это же и есть творчество, правда? Это созидание. Надо постоянно куда-то идти, что-то искать. И у меня во время пандемии так сложилось, что я много сделал. У меня есть своя студия хорошая и замечательный звукорежиссер, который там и днюет, и ночует. Мы с ним, во-первых, записали классическую пластинку «Оперные арии и романсы». Винил сделали. Во-вторых, записали четыре диска: там примерно 40 песен, которые появились вот за эти 2,5–3 года (ну, я начал раньше немножко, а в пандемию заканчивал). И из них пяток я прокрутил: «Счастье», «Единое целое», песня Володи Бородина, который ушел, к сожалению, «Режу моря»… Сейчас год-два для песни — это не срок. Она должна отстояться и становится популярной, уже когда проходит испытание временем. Поэтому, когда меня спрашивают «а как вам новые ребята?», я все время говорю: «Замечательно, очень много талантливых исполнителей. И не случайно они занимают какие-то места в рейтингах, плебисцитах и так далее. Но время определяет». Это как однажды моя старушка-редакторша, когда ее попросили мои песни и музыку послушать, сказала: «Когда избранное принесет, тогда и будем ставить». Вот у них ни у кого избранного нет. Хотя у Loc-Dog, по-моему, шесть или семь альбомов. Он уже может этим гордиться.
— Как все-таки сложился ваш союз?
— Как получилось с ним? Дело в том, что у нас есть общие знакомые. И они как-то ко мне подошли, попросили посмотреть его текст — он же пишет много: и для Гагариной пишет, и для Елки. А еще общие друзья попросили, чтоб я в его клипе «Взойдет» сказал пару фраз. Я сказал: «Все это непросто. Надо переварить и жить». И каждый говорил какую-то сентенцию. И вдруг он неожиданно пишет стихи на эту фразу: «Мы будем жить». «Надо жить и продолжать двигаться». И мне понравилось. И я сказал: «Прекрасно. Давай сделаем коллаборацию». Он читает, я пою. Сделали клип, снимали в Ялте, в горах, лазили по скалам, по высокогорьям. И получился, как сейчас говорят, продукт неплохой. И это не сделка с молодыми — сейчас же, знаете, известные артисты пытаются подтащить себя к молодежи, чтобы быть в тренде. Но я это сделал совершенно искренне, лишняя популярность мне не нужна, тем более чужая.
— Если говорить о вашем золотом фонде, на какую песню вы бы променяли вообще все, что сделали? На одну могли бы, на две променять? Вот если бы вас поставили перед таким выбором, вы могли бы сказать: я бы все променял на эту одну?
— Да я даже не знаю. Здесь достаточно объемный такой ответ должен быть. Я долгое время работал на радио и, поскольку был в штате Гостелерадио, писал много мусора, честно сказать. Из тех шестисот песен, которые крутятся в эфире, пусть даже не крутятся, а существуют в этом медиапространстве, в Интернете, ответить я могу песен за 80. Вот за них я могу сказать, что это достойные записи. Это не значит, что они все стали популярными. Скажем, есть такая песня «Нам не жить друг без друга». Гениальная! Она о том, о чем мы можем говорить с самым близким человеком: «Нам не жить друг без друга». Стихи и музыка гениальные. Но она не была хитом никогда. Несмотря на то что ее и Муслим тоже пел. Я ее просто больше пел, и я ее раскручивал. Но она не стала хитом. Это камерный звук, сдержанная музыка, которая не фонтан какой-то. Но зато это глубокая, очень серьезная, по-настоящему большая песня.
— Она очень хорошая, я ее очень люблю.
— И я пою уже 40 лет. Она из тех песен, на которые я в концерте опираюсь.
— Она, по-моему, очень сложная для исполнения.
— Нет, не очень. Но дело в том, что в концерте обязательно нужны пять-шесть песен как опора. Ты поешь какие-то новые песни, пробуешь их, но всегда основой является репертуар, который ты уже создал.
— А дома вы какие-то свои песни поете? За столом, скажем?
— Нет, никогда. Я пою на вечеринках у друзей — тогда да. Конечно, пою забойные песни: «Ни минуты покоя», «Где же ты была», «Прощай», «Роща». Репертуар веселый, эстрадный, песенный, его подпевают, танцуют под эту музыку. Все зависит от аудитории. Аудитория меняется, и ты должен обязательно сфокусироваться на ней… как у нас сейчас говорят, «коллективный иммунитет», «коллективный руководитель». Вот это, знаете, когда зал многоликий такой, ты чувствуешь коллективный настрой и ты должен ориентироваться на него.
— И совсем-совсем ничего дома не поете? Может быть, русские народные?
— Нет, я дома тестирую себя, иногда могу спеть оперную арию, русскую песню, чтобы попробовать, как голос звучит. Так, иногда на улице, где-нибудь на море, выйдешь к друзьям, споешь.
— А в караоке никогда не ходили с друзьями?
— Нет, ходил, почему? Много раз был в караоке. Но у меня репертуар не караокский. К сожалению. Потому что он локальный очень. Хотя в караоке звучат и «Прощай», и другие песни.
— Вы себя пели или кого-то другого?
— Я пою и себя, а иногда в караоке могу спеть Антонова или Добрынина, то, что я не пел. «Не сыпь мне соль на рану», например. Я был первый, кому Слава в свое время предложил спеть эту песню, а я извинился и отказался. Он знает эту историю и пересказывает ее тоже. Я же знал, что будут интерпретировать «не сыпь мне соль на рану»: «не лей мне чай на спину» и прочее. Я сказал: «Слава, это неинтеллигентно. Мы люди достаточно образованные, что нам петь такие песни». Ну, он сам взял и спел — и сделал безумный хит.
— Он не обиделся?
— Нет. Он все это понимает и иронизирует сам над этой песней. Но он написал такой крючок! «Не сыпь мне соль на рану» — это известная фраза, которая существует, и она, как ни странно, определила судьбу этой песни. И сейчас, смотрите, очень много… как бы это сказать… крючков, которые запускают люди, особенно молодежь, — и на основе одной какой-то фразы делают хит. И особенно сейчас любят что-то с матерщинкой, это всегда запоминается, это трендит. А в свое время Лапин (Председатель Государственного комитета по радио и телевещанию при Совете Министров СССР. — Ред.) закрыл целый фильм, который я делал к Олимпиаде, там была строчка: «Видишь, я в глазах твоих тону». И Лапин мне сказал: «Это пошло. Лев, вы же воспитанный человек. Мы вас культивируем. Зачем вам это нужно? Это же пошло». А сегодня это зацепка, как сейчас называется…
— Ну да, пошлости сейчас очень много.
— Пошлость повсюду. Это не только песни, это разговоры, шоу бесконечные. Я, например, не могу сидеть с женой, смотреть ток-шоу, где через слово мат. Когда на камеру нецензурно рассказывают… Я сам на телесъемки, бывает, хожу, но я никогда не буду матом ругаться. Я могу в горячке так сделать, но это как ответ на ситуацию, как реакция на конфликт. Но просто походя все время говорить матом… Хотя мы выросли в таком обществе послевоенном, где все это было естественно. Ну не то чтобы естественно, но мы все это знали и видели. Но все равно были какие-то табу! Поэтому я не очень люблю блатные песни. Ну что делать, если меня преследовали в детстве одни блатняки! Поэтому не люблю я этот жанр, а он вдруг стал жанром. Я не хочу даже примеров приводить. Стоит мне сказать что-нибудь критическое, сразу начнутся комментарии.
— Вас ранят злые, завистливые комментарии в Интернете, иногда ведь пишут такую грязь?!
— Нет, меня не ранят злобные, нарочито гадкие комментарии. Потому что, как однажды моя крестница сказала: «Как можно на это обращать внимание? Вот ты идешь по улице, и какой-то гадкий человек плюнул в твою сторону. Тебя это ранит?» Ну что я, действительно, буду обращать внимание на просто злых и завистливых по сути своей людей, которые сидят и думают только, как осчастливить своим плевком кого-нибудь. Общество стало очень раздражительное и слегка озлобленное. Потому что нет благополучия достойного. Сейчас раздражитель еще и пандемия, ограничения. Вакцинирование, антиваксеры… Идет жуткая свара. Надо остановиться уже. Надо думать о Боге.
— Вы сказали, что у вас крестница? Вы — крестный отец?
— Я много раз крестный отец.
— Вы серьезно к этому относитесь? Близки к вере, к религии?
— Нет, я, увы, не близок к вере. Я даже не знаю, то ли я атеист, то ли агностик, то ли я слабоверующий. Я не пришел по-настоящему в религию. Хотя я православный человек: меня крестили, значит, я православный. Но я не получаю обратной связи, к сожалению. А многие люди получают, они счастливы. И я приветствую этих людей и очень уважительно к ним отношусь.
— А чем вы любите заниматься в свободное время? Как вы сейчас проводите досуг? Изменилось ваше времяпрепровождение?
— В настоящее время я пишу сценарий концерта, статьи какие-то, пишу маленькие короткие эссе. Смотрю Интернет, причем очень много политики. Много смотрю спорта. Ток-шоу — редко. Фильмы хорошие люблю. Читаю книжки. Прочитал два романа Быкова Димы: «Июнь» и «Истребитель», — очень хорошая литература. Пелевина иногда почитываю, хотя не до конца всегда, не выдерживаю.
— Почему?
— Много фантасмагории всякой и фэнтези, которую я, честно говоря, не люблю: что-то интересно, что-то скучно. Вообще я считаю, что угодно может быть, но должно быть нескучно. Бывает, что сидишь и уже конец знаешь. Сериалы не смотрю, хотя в свое время, когда появилась «Игра престолов», я «присел» и посмотрел серий 15. Ну, это развлекаловка — если есть время свободное, когда хочется на диване полежать и что-нибудь бездумно посмотреть. Зато хорошие съемки, хорошая работа операторская, актерская, сюжеты какие-то есть. Так что бывает иногда, бывает.
— А ждать ли нам от вас, может быть, какой-то книги новой?
— Вы знаете, я переиздал книгу свою «Апология памяти». Я попросил убрать все эссе о людях. У меня в первой книге были целые статьи: о Кобзоне, о Тухманове, о Щедрине, о Вознесенском… Вылилось это все тогда в такую литературу. А теперь я сделал автобиографию в стиле одного из моих любимых писателей Катаева. Такое повествование спокойное, тихое, наполненное какими-то событиями интересными, ощущением, анализом. Книжка вышла — тысяч 5 экземпляров. Но никто же сегодня не читает биографические книги. Кто бы ни написал сейчас, вряд ли будут читать. У меня даже такой смешной пример есть. Мне Саша Ширвиндт подарил свою книжку, кстати, очень симпатичную. Подписал ее «моему единственному читателю Леве Лещенко».
— Пошутил?
— Он так пошутил, да. Понимаете, скабрезную литературу можно сейчас раскрутить, запустить какой-нибудь скандал. Можете себе представить: собрать всю грязь, которая существует на эстраде — а я знаю очень много такого, что просто перевернет мозги, — но нужно ли это делать? Нет. Нельзя делать такие вещи. Есть артист обожаемый, есть личность, есть ареол. Лучше придумать что-нибудь хорошее, чем писать гадость. Поэтому книжка, может быть, и будет, но, скорее всего, жизненный роман.
— Это будет очень интересно. А есть ли что-то, о чем вы жалеете?
— Жалею? Шуткой могу сказать: что не стал пожарником. Как-то снимали передачу, и у меня спросили: «Какая кличка у тебя в детстве была любимая?» — «Пожарник». — «А почему?» — «За то, что я много лазил: на Второй Сокольнической были домики купеческие двухэтажные, штук пять, и мы там играли; и я полюбил там пожарную лестницу, мы лазили по крышам. И ребята сказали: «Ты у нас как пожарник».
Жалею ли я о чем? Ни о чем я не жалею. Я, мне кажется, выбор сделал очень такой правильный для себя. И жалею, может быть, что не пришлось записать какие-нибудь хорошие песни, такие, как у Пахмутовой «Как молоды мы были» или как у Тухманова «Чистые пруды». А почему не записал и не пою? А потому что есть образцы. Я поддерживаю многие песни тех исполнителей, которых сейчас нет. Я пою «Команду молодости». Почему? Потому что нет Люси Гурченко. Песня должна жить, я считаю. Или «Трус не играет в хоккей». Рядом с ними пока ничего нового нет. Ну представьте себе: написать «Команду молодости нашей» можно сейчас? Или «Надежду» Пахмутовой? Ну не родилось еще такого композитора. Сейчас массовой песни нет, к сожалению. Хотя у меня в друзьях молодая компания, они продвинутые ребята, но знают все вышеназванные песни и поют их.
— А что вы считаете своей самой большой жизненной удачей?
— Я думаю, мой приход из Театра оперетты на Гостелерадио. Я попал в коллектив людей-профессионалов. Это были удивительные музыканты. Представьте себе, я работал на Гостелерадио, где существовало шесть оркестров, и я с ними со всеми пел. Я пел с Рождественским, с Шостаковичем, с Федосеевым, с Людвиковским, с Карамышевым, с Силантьевым. Какие личности! Я пел песни Пахмутовой, Тухманова, Френкеля… Это глыбы. А поэты рядом со мной были какие: Вознесенский, Евтушенко, Рождественский! Я столько песен Рождественского спел! И музыканты были фантастические. Я попал в коллектив, который меня образовывал, по сути дела.
— А вы кому-нибудь завидовали на нашей эстраде? Было такое?
— Я не завидовал. Муслиму мне нечего было завидовать. Потому что, когда я пришел — а я пришел на эстраду в 70-м году, — он уже 10 лет пел, хотя мы одногодки. Он уже тогда был супермегазвездой! Смешно было бы ему завидовать. Но я эти десять лет тоже не бездельничал: служил в армии, потом учился в институте, служил в театре. Поэтому, когда я появился на эстраде, он уже закрепился и после этого немножко еще попел. Иосиф Кобзон… — у нас был разный репертуар. У артистов тогда огромное количество работы было. Сейчас чему можно завидовать? У тебя пять корпоративов, а у меня ни одного или один — вот единственное, что может сейчас вызвать какую-то зависть. Но меня это не касается. Или рейтинги… Раньше же не было никаких рейтингов. Меня в 78-м году журнал какой-то назвал «Лучшим певцом Советского Союза». Это было просто приятно и все — ну назвали и назвали. А сейчас ведь это «я в рейтинге, там моя песня!»… Это и вызывает у людей какое-то чувство зависти. Но поскольку я в этом не участвую, то и в то время никому не завидовал, и в это время не завидую. Я достаточно самодостаточный.
— Вы действительно единственный человек, которого все любят. Я ни от одного человека не слышала, чтобы к вам кто-то негативно относился. Никогда. Ни среди коллег, ни среди зрителей.
— Месяца два назад я услышал какую-то жуткую песню про Россию, про религию. Я подумал: почему такие ужасные слова? Я сел, за 15 минут написал четыре четверостишия. Одно из них (сейчас дословно не вспомню): «Моя святая Родина… память священна и нетленна…. Я вырос на Руси, но чувств ее к себе не призываю… Любить добро, добром вселять добро, познать успех и не гордиться славой. И верить в истину, и добродетель принести во благо…».
Вот надо добром вселять добро. Вот это мое кредо. Я не хочу ни злобствовать, ни завидовать никому. Я считаю, что надо сейчас просто побольше внимания уделять друг другу. Побольше чувств. И быть немножко поблагороднее.