Миндаугас родился в Шауляйском районе Литвы, раннее детство провел в небольшом поселке. Окончив театральный факультет Литовской академии музыки и театра в Вильнюсе, поехал в Москву и поступил на режиссерский факультет ГИТИСа к Петру Фоменко. Ставил спектакли в «Табакерке», РАМТе, МХТ им. Чехова, «Мастерской Петра Фоменко». В 2011 году стал художественным руководителем Театра им. Маяковского. Интервью, как и любой другой публичности, Карбаускис избегает. Накануне юбилея мы поговорили с актерами Театра им. Вл. Маяковского, которые в последние годы сыграли впечатляющие роли в его спектаклях.
Светлана Немоляева рассказывает о совместной работе с необыкновенной нежностью, а ей есть с чем сравнить.
— Не раз доводилось разговаривать с Някрошюсом, Будрайтисом и Туминасом об особом сознании литовцев, близком к природе, которое они сами называли крестьянским, или хуторским. Вы десять лет работаете с Миндаугасом. Почувствовали это?
— Я не очень понимаю, что это за сознание, но Миндаугас, безусловно, не похож на других. Есть люди очень коммуникабельные, любящие вечеринки. Не могу сказать, что Миндаугас такой. Он немножечко закрытый для меня человек. Может быть, с другими все иначе. Он не любит выходить на сцену и кланяться. В нем нет того, к чему мы привыкли в театре: собраться, посидеть. Я отношусь к нему с большим пиететом. В отличие от тех, кто в угоду себе, любимому, готов проявиться на фоне чужих роскошных мыслей и придуманных классиками диалогов, Миндаугас никогда этого не делает.
— Тут сказывается внутренняя культура.
— Я с вами согласна. Думаю, это привито в семье. Папа у Миндаугаса большой театрал.
— Насколько Карбаускис современный человек?
— Его голова повернута в сторону современного мира, который мне совершенно чужд. Я дитя другой эпохи, мне очень много лет. А Миндаугас — современный, сообразительный и очень одаренный человек. Каждый его спектакль своеобразен. Я поняла за десять лет, что если он берется за какого-то автора, то точно знает, что будет делать. Мне импонирует то, что он любит русскую классику, не расправляется с ней, как это делают люди его поколения. Миндаугасу важно по-своему раскрыть автора, будь то «Обломов» Гончарова или пьесы современного литовского драматурга Марюса Ивашкявичюса. Вот в чем его современность. С радостью работаю у него в «Канте». Карбаускис хорошо чувствует форму. На меня произвел впечатление его спектакль «Школа жен» по Мольеру. Интересна точка зрения на такой известный для театральных людей сюжет. Казалось бы, что там можно нового для себя найти? А он решил его своеобразно и с психологической точки зрения, и внешне оформил точно. У нас не так много совместных работ, но каждая дорога. Особенно первая — «Таланты и поклонники», где я сыграла Домну Пантелеевну. Я ему благодарна за эту работу. Не устаю повторять, что Миндаугас протянул мне руку помощи, когда пришел в наш театр. У меня в тот год ушел из жизни муж, и новая серьезная работа стала спасением. Хотя я гораздо старше своей Домны Пантелеевны. Миндаугас мог бы и не дать мне эту роль.
— Долгие разговоры предшествуют выходу на сцену? Или же «застольный» период краток?
— Миндаугас все-таки ученик Фоменко и косвенно Андрея Гончарова, потому что Петя Фоменко был в свою очередь его учеником. Карбаускис — выпускник ГИТИСа, серьезной школы, где преподают на высоком уровне. Поэтому «застольный» период у нас есть. Без него может обойтись разве что совсем легкая антреприза, где раз-два — и вышли на сцену. А серьезное театральное произведение невозможно без разбора.
— Была у вас роль, которой вы не ожидали, а Карбаускис удивил, предложив ее?
— Скорее это я его удивила, а не он. Миндаугас решил поставить «Плоды просвещения» как апофеоз спектакля Пети Фоменко, в котором когда-то играла и я. Шел он лет пятнадцать, никогда не отменялся. Всегда ведь кто-то из актеров может заболеть. С каждым может случиться что-то непредвиденное. Но с «Плодами просвещения» ничего подобного не происходило. С ними связана радость существования на сцене. Карбаускис прежний спектакль видел, а когда поставил новый, то первый акт сделал абсолютно самостоятельным своим произведением. А во втором многое оставил от Пети и никогда этого не скрывал, рассматривал как поклон в сторону учителя. Я уже не могла играть Анну Павловну, как это было у Фоменко, — в силу возраста, в силу того, что моим партнером был мой муж Александр Лазарев. Как-то мы сидели и разговаривали с Миндаугасом, и он сказал: «Я бы очень хотел, чтобы вы сыграли в спектакле, но ума не приложу, какую роль предложить». Я ответила: «А давайте похулиганим — я сыграю кухарку Матрену». Он пошел на этот эксперимент. Я ничего подобного не играла. Мы репетировали душа в душу, хотя в «Талантах и поклонниках» тоже были на одной волне. Миндаугас деликатен и терпим ко мне. У него была задача — снять штампы, которые есть у любого актера. Они как скорлупа, и надо иметь мужество их сбросить. Я спросила: «Чего вы хотите? Объясните! От чего отталкиваться?» Он ответил: «Прочтите внимательно Островского. У него все написано. Ваша героиня говорит дочери, как им трудно живется, как замучила бедность. Оттолкнитесь от того, что это драматическая жизнь». И я пошла за ним, поверила, хотя это была первая работа Карбаускиса в нашем театре. Рада, что так разумно поступила, слушалась его, хотя он такой молодой, моложе моего сына. Можете себе представить? У Миндаугаса юбилей, и я присоединяюсь ко всем пожеланиям здоровья и огромного успеха, всего, чего только можно пожелать дорогому человеку.
* * *
Анатолий Лобоцкий чаще других занят в спектаклях Карбаускиса, а его недавняя работа в «Школе жен» доказала, какой он большой и серьезный артист.
— Как Миндаугас работает с актером?
— Он работает с разными артистами, и, очевидно, у него есть какой-то свой подход к каждому из нас, описать который я не смогу. Это очень индивидуально. Наверное, он сам лучше сформулирует, а мне это не под силу. Если нужно много разговаривать — разговариваем, хотя он больше человек дела. «Застольный» период минимален, насколько это возможно при наличии определенного материала.
— Всегда все получается гладко или же строится на сопротивлении?
— Сопротивление, безусловно, может быть, но поверьте, Миндаугас очень убедителен. Я сказал вам про сопротивление, а теперь задумался. Не припомню, чтобы, репетируя вместе несколько спектаклей, ощущал его явное присутствие. Может быть, в «Пунтиле» («Господин Пунтила и его слуга Матти» по Брехту. — С.Х.) я его ощущал, но это было сопротивление не режиссеру, а драматургии. Дискуссии приветствуются, поскольку это совместное творчество актера с режиссером, а не театр марионеток. Иначе я себе не представляю работу.
— Если режиссер вас постоянно выбирает, значит, находит что-то близкое себе. Можно сказать, что вы стали артистом Карбаускиса?
— Он выбирает меня, если я, по его мнению, подхожу материалу или материал подходит мне. Мне не дают играть все подряд. Я не знаю, что такое «артист Карбаускиса».
— Ваше общение сугубо профессиональное?
— Надеюсь, что у нас хорошие человеческие взаимоотношения. Мы не друзья, не проводим выходные вместе, не выпиваем в ресторане. 90 процентов нашего общения связано с работой.
— Он строгий человек?
— Да, если на то есть причина, и там, где это необходимо. И это правильно. Он может быть строг при постановке спектакля и как руководитель театра. А как без этого? У нас без строгости не получается. Таков, наверное, менталитет нашего народа, и мой в том числе. Я не отделяю себя от народа. Миндаугас бывает строг и со мной.
— В театре к нему обращаются по имени, как это принято в Литве, или отчество необходимо?
— По имени. Отчество Миндаугаса никто не может выговорить (папу Миндаугаса зовут Чесловас. — С.Х.).
— Часто он вас удивляет? Литовский характер проявляется?
— Конечно, он же литовец. Это его природа. Характер отражается в работе, и это прекрасно. Мистики на репетициях не бывает. Меня удивляет качество его спектаклей. Он никогда не опускает планку.