Не спи, не спи, художник,
Не предавайся сну,
Ты вечности заложник,
У времени в плену.
Жизнь Зураба Церетели соотносится с двумя стихотворными озарениями. Одно, Пастернака, приведено в эпиграфе. Сну не предается. Время, отведенное ему, увековечил. Другое, незаконченный отрывок, принадлежит Пушкину:
О сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух,
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг…
На этом цитирование отрывка в известной телепередаче обрывалось. Дальше следовала всего одна строка, но какая!
…И случай, бог изобретатель.
Академик Сергей Вавилов считал, что этот незаконченный отрывок «гениален по своей глубине и значению для ученого». И художника необъяснимые случаи и парадоксы преследуют с первых шагов в искусстве. «Большую картину» отличника академии за импрессионизм снимает с защиты тот, в чье кресло президента Российской академии он сядет спустя сорок лет. Вместо отвергнутой дипломной картины тот представил к защите написанный за считаные дни и ночи портрет, получив за него отличную оценку.
В атмосфере искусства социалистического реализма вырос поклонник Сезанна, авангардист. И надо же такому случиться, что через несколько лет, побывав в мастерской Пикассо, он показал ему картины, выполненные в Париже, и заслужил окрылившую похвалу. Как такое могло произойти в жизни советского человека, ни разу не бывавшего за границей в туристической поездке, даже в Болгарии? Когда Хрущев приподнял «железный занавес», жившие во Франции родственники пригласили за свой счет жену Зураба с молодым мужем в гости. Вдвоем их не выпустили за границу. Предложили ехать кому-то одному. Мудрая жена уступила свое право мужу.
Пораженный Зураб увидел, что Пикассо занимается и живописью, и скульптурой, и керамикой, и витражами: «Тогда в моей жизни произошел перелом».
Улетел одним, вернулся другим художником, которому еще раз пришел на помощь «случай, бог изобретатель». Существовавший на скудные заработки жилец съемной коммунальной квартиры попадает в штат научного академического института на престижную должность художника, которую занимал в прошлом Лансере, расписавший стены Казанского вокзала и гостиницы «Москва». С этнографами и археологами семь лет ходил по родной земле. Рисовал по долгу службы остатки мозаик, фресок, руины храмов, надписи надгробий, иконы. Благодаря такой фундаментальной подготовке, перефразируя знаменитую формулу известного «чудесного грузина», творит искусство национальное по форме и пленительное по содержанию.
Случайно двум маститым московским архитекторам попал на глаза эскиз росписи непостроенного детского кинотеатра, украшавший стену кабинета главного архитектора Тбилиси. Рисунок пленил мэтров, авторов Дворца съездов в Кремле. Что успел к тому времени сделать выпускник академии? Духан в шахтерском городе Чиатуре...
При всем при том мэтры доверили незнакомцу разнообразить построенные ими одинаковые, как куриные яйца, башни курортного комплекса над Черным морем. Волны шторма, ворвавшиеся на первый этаж башен, не дали удостоиться Ленинской премии в тридцать три года. Получил он ее в сорок лет, создав в Адлере детский городок из объемных мозаик — подобных никто никогда не творил. Они поразили Сикейроса, напророчившего грузинскому художнику славу.
На строительной площадке мужчина в белой рубашке с закатанными рукавами с интересом наблюдал, как расцвечиваются цветными хрусталиками серые бетонные стенки. Представился, протянув руку: Косыгин, Алексей Николаевич. Так волею случая произошло знакомство с главой правительства, закрепленное в Москве приглашением в гости с женой, единственной на всю жизнь.
В бывшей Грузинской слободе из русских и грузинских литер сформировал столп «Дружба». Из двух неразрывных титановых колец установили на Военно-Грузинской дороге «Узел». Его взорвали, по словам Церетели, «психи», они же бросили в окно московской мастерской на Тверском бульваре бутылку с зажигательной смесью. Огонь испепелил сто картин, обгорела гитара Высоцкого, на которой он играл на свадьбе с Мариной Влади в тбилисской квартире друга.
Неожиданно для сокурсников и профессоров дипломированный живописец становится ваятелем и дизайнером с мировым именем. Кто сегодня в этом сомневается? А двадцать пять лет назад в либеральной прессе задавали риторический вопрос: «Да кто такой этот Церетели?» — подразумевая, что никто и звать никак. А он к тому времени успел получить в Кремле Золотую звезду Героя социалистического труда, золотую медаль лауреата с профилем Ленина, две государственные премии и почетные звания за дела, о которых мало кто знал в Москве. И сейчас мало знают. Они выполнялись вдали от Москвы — в Бразилии, Японии, США и других странах, потому что Церетели, по словам министра иностранных дел СССР Андрея Громыко, играл роль «главного художника МИДа». Занимался дизайном посольств СССР. Мировое признание пришло к нему на Западе. Там установил первые монументы. Георгий Победоносец поражает дракона и ракеты перед небоскребом ООН в Нью-Йорке.
В преддверии московской Олимпиады Церетели, став главным художником Игр, опоясывал горельефами стены дворца в Измайлове. Пришлось кроме этого с утра до ночи пропадать на двенадцати объектах: в Химках, на Пресне, в Битце… «До Игр весил 85 килограммов, после них — 57. Но все успел». Тогда появились эмали в Международном торговом центре, мозаики и витражи в гостиницах и дворцах спорта, а на олимпийском ипподроме — табун лошадей в бронзе.
* * *
В истории случалось не раз, что содружество просвещенной власти и гениальных художников венчалось появлением уникальных росписей, статуй, дворцов и храмов. Полвека конкурсы на монумент Победе (как в ХIХ веке на памятник Гоголю) ни к чему не приводили.
Обелиск на Поклонной горе, памятники Петру и Шувалову, генералу де Голлю, фонтаны Манежной площади, росписи Новой сцены Большого театра, станций метро «Римская», «Победа», «Дубровка», «Трубная», «Древо жизни» можно было поручить исполнить многим художникам. А посчастливилось одному. Все помянутое осуществил Церетели в Москве, не считая Колумба в Севилье, Гоголя в Риме, «Слезы скорби» в Нью-Йорке, святого Николая в Бари, Петра в Москве и Санкт-Петербурге, князя Олега в Рязани, казака Харько в Харькове, Пересвета на Куликовом поле…
Высота обелиска на Поклонной горе 141,8 метра, колонна Петра на стрелке Москвы-реки — 96 метров, «Яйцо Колумба» на берегу Гвадалквивира — 43,5 метра. «Слеза» на берегу Гудзона — 32 метра. «Колумб» на берегу Атлантического океана — самый высокий памятник человеку, 126 метров. Это искусство для народа, искусство больших пространств.
Церетели называет себя «прорабом». Сколько его помню, всегда что-то строит и переделывает.
Это не все. Дом на Патриарших прудах в Ермолаевском переулке капитально отремонтировал и превратил в филиал музея современного искусства на Петровке. А свою московскую мастерскую на Тверском бульваре, где принимал Буша-старшего и Горбачева, превратил в галерею «Зураб». Отдал ее молодым, не беря с них платы за выставки.
Даже если бы Церетели не установил ни одного памятника в Москве, не написал ни одной картины, то и тогда бы за учрежденные им музеи и галереи вошел в историю искусства.
Нелегко ответить на вопрос, заданный в пору битвы за Петра: «Да кто такой этот Церетели?»
Попытаюсь ответить.
Исповедуя принцип «искусство для искусства», живописец проявил себя монументалистом, дизайнером. Ему послушен любой пластический материал, любая техника. Творит в бронзе, металле, камне, эмали, мозаике, стекле, фарфоре, ткани...
Он породнил объем и цвет, скульптуру и архитектуру. Его картины — сплав русского академизма, грузинского примитивизма и парижской школы — пронизаны фантазией и добродушием, иронией, детскостью.
Художник установил на земле изваяний больше, чем кто-либо, работая во многих странах Европы, Азии, в Африке, Северной и Южной Америке.
Церетели постоянно рисует, где бы ни находился: дома, на заседаниях, в пути, на отдыхе. «Сколько себя помню, я всегда рисовал. Для меня это образ жизни».
Став президентом Российской академии художеств, объединил мастеров всех поколений, направлений и стилей, ветеранов и молодых, патриотов и космополитов, реалистов и модернистов.
* * *
Перед смертью Пикассо сказал: «Когда погибает большое судно, все, что находится вокруг него, затягивается в воронку». Внук Паблито, изгой в глазах деда, после похорон выпил яд. Спился с горя сын Поль. Повесилась подруга Мари-Терез Вальтер, чей образ остался на картинах. Накануне выставки в Мадриде застрелилась вторая жена Жаклин Рок. «Когда мне говорят о гениальности Пикассо, — написала в книге «Пикассо. Мой дедушка» внучка Марина, — мне хочется ответить: «Да, он был гений. Но гений зла». Она считала его виновником преждевременной смерти отца и исковерканной жизни матери.
Зураб Церетели Гений Добра.