Когда в 2019 году провожали в последний путь его однокурсника 93-летнего Марлена Хуциева, Владимир Наумов вспоминал, как они сидели рядом во ВГИКе, как учились у Игоря Савченко, который им говорил: «Я набрал конгломерат безумствующих индивидуальностей». Курс действительно был уникальный. Вместе с ними, например, учился легендарный Сергей Параджанов. Наумов, провожая Хуциева в последний путь, горевал, что не успел его снять в кино, говорил, что из конгломерата остался только он один, и пообещал, что тоже скоро уйдет, что Марлену Хуциеву осталось ждать его недолго.
Владимир Наумов родился 6 декабря 1927 года в Ленинграде, но уже детские годы провел в Москве. Его отец Наум Наумов-Страж был оператором, снимал легендарный фильм «Мы из Кронштадта». Переехав в Москву, семья Наумовых поселилась в знаменитом кинематографическом доме, где жили Михаил Ромм и другие классики. Так что среда обитания у Владимира Наумова была благодатная. Спустя годы он и сам, вместе со своим знаменитым соавтором Александром Аловым, пополнит ряды выдающихся кинематографистов. А сошлись они при драматических обстоятельствах. Оба учились у Игоря Савченко, только Алов был старше, прошел войну. Когда их мастер заболел и уже не мог закончить картину «Тарас Шевченко», они ее вместе завершили.
А потом была долгая и яркая совместная работа. Как-то удалось пересмотреть в Госфильмофонде на большом экране первоначальную авторскую версию фильма «Мир входящему» о Великой Отечественной войне. Он производит сильное впечатление! В 1961 году этот фильм получил спецприз на Венецианском кинофестивале. Вместе с Аловым они сняли «Павла Корчагина» по роману Островского «Как закалялась сталь», «Бег» — по Булгакову, «Скверный анекдот» — по Достоевскому, «Легенду о Тиле» — по роману Шарля де Костера, «Тегеран-43».
Когда Алова не стало, Наумов снимал один. Его картины — «Белый праздник», «Тайна Нардо, или Сон белой собаки», «Джоконда на асфальте» — были связаны с Италией, которую Наумов очень любил. Он мечтал поработать с Марчелло Мастроянни, в расчете на которого Тонино Гуэрра написал сценарий, но графики не совпали, а потом актер умер.
Наумова не раз критиковали, особенно за его последние картины, но он умел держать удар и как-то сказал своим ученикам: «Не избегайте неудач». В профессии оставался долго, когда другие уже сошли с дистанции. «Джоконду на асфальте» закончил накануне 80-летия и работал над ней несколько лет. В последних его картинах постоянно снималась дочь — актриса и режиссер Наталия Наумова. А прежде он всегда находил роль для своей прекрасной жены Наталии Белохвостиковой.
С двумя Наташами Владимир Наумов не расставался, всюду они появлялись вместе, и смотреть на них было одно удовольствие. Впервые Наталия Белохвостикова появилась у них с Аловым на картине «Легенда о Тиле», где сыграла Неле. Долгие годы ходили разговоры о том, что она предпочла Наумова своему однокурснику и красавцу Николаю Еременко, который был в нее влюблен.
Многие годы Владимир Наумов был президентом Национальной академии кинематографических искусств и наук, вручающей премию «Золотой орел». И, хоть многих она раздражает, поскольку придумана Михалковым в пику «Нике», на Наумова зла не держали. Он сохранил до глубокой старости особенную стать. Каким был в молодые годы — высоким и стройным — таким и остался. Об этом можно было судить, посмотрев фильм «Гори, гори, моя звезда» Александра Митты, где он сыграл штабс-капитана, стрелявшего по живой мишени.
Наумов рассказывал удивительные вещи об особенностях и трудностях режиссерского дела, о том, как высока смертность в этой профессии — второй после летчиков по потерям. Но долгой жизнью опроверг свои слова. Да, трудная профессия, говорил он, зато жизнь увлекательная. «Лучше нее нет. Запоминайте все, что нестандартно, складывайте в саквояж записки и наблюдения. Помните, что сны не менее реальны, чем окружающий вас мир», — этому он учил начинающих режиссеров. А сам умел использовать в новых картинах снятый прежде материал и уже использованный в других фильмах. Тогда это удивляло.
Он был на редкость образованным человеком, и образы, навеянные полотнами старых мастеров, могли найти отражение в его собственных работах. Как слепые Брейгеля, превратившиеся у него в бомжей постсоветской эпохи.