«Это не траурная дата, это день рождения, радостное событие. Ничего, что человека с нами нет, все равно это радость», - предваряя все вопросы корреспондента «МК» в самом начале сказала Марина Юрьевна. Среди памятных мероприятий этой осени она называет прошедший пару дней назад вечер в Центральном доме литераторов. Его организовали бывшие студенты Литинститута, слушатели семинара Анатолия Приставкина. А также Марина Приставкина упомянула о не менее знаковом событии – выходе в свет итальянского перевода повести «Ночевала тучка золотая», выполненного именитым славистом Патрицией Деотто:
- Патриция сделала все, чтобы успеть к 90-летию. Как ни странно, итальянский оставался единственным европейским языком, на котором у Анатолия не было книг. Также в Берлине переиздали «Тучку» на немецком. А вскоре в России появится новый том его дневников, писем, газетных статей и документалистики.
А всего, как рассказала Марина Приставкина, его произведения переводились на 20 языков, и даже на японский. Причем переводили не только «визитную карточку» писателя, но и его повесть «Кукушата или жалобная песнь для успокоения сердца» (на французский и немецкий), книгу сказок «Летающая тетушка» (на немецкий), роман «Рязанка» (на шведский). А та же «Тучка» прозвучала до этого на английском благодаря выдающемуся подвижнику Майклу Гленни.
- Марина Юрьевна, жена – это всегда носитель какого-то особого, внутреннего знания о писателе. Какую книгу Приставкина вы считаете его главным трудом? А какую книгу главной считал он сам? Совпадали ли ваши мнения?
- Пока не был написан роман «Король Монпансье Мармелажка Первый», мы считали самой ценной повесть «Ночевала тучка золотая». А потом он создал «Мармелажку», где нет ни военного детства, ни страданий. Просто красивая история любви. И мы оба решили, что это главная книга. Слава Богу, что Анатолий успел поставить точку. Последний прижизненный прозаический текст был издан в сентябре 2008 года (земной путь Приставкина оборвался 11 июля того же года, прим. И.В.)
- А как вы праздновали день рождения Анатолия Игнатьевича? Он предпочитал побыть внутри микромира семьи или, наоборот, рвался на встречи к читателям?
- Это всегда был очень семейный праздник. Анатолий, как вы знаете, был детдомовцем. Его мама умерла, отец был на фронте. А я сирота наполовину, выросла с бабушкой и папой. Мы с мужем встречали дни рождения с друзьями и с дочкой. Гостей всегда было много. Мария родилась 15 октября, а ее папа – 17. У нас за большим столом собирались и взрослые, и дети. Гуся жарили, Анатолий сам варил борщ и квасил капусту. Стол был такой, что не вмещался в трех комнатах.
- Тема депортации «неугодных» Сталину народов стала снова востребованной благодаря роману «Зулейха открывает глаза» Гузель Яхиной и одноименному сериалу. Однако на автора книжного и киношного бестселлера обрушилась лавина критики. А как вы оцениваете творчество Яхиной? Достойный ли она продолжатель дела, начатого Приставкиным?
- В этом случае мое мнение частное, как читателя и зрителя. Я всегда считала, что о депортации нужно говорить, писать, снимать фильмы, снова говорить и снова писать. Потому что это трагедия не меньшая, чем сама война. Но о войне мы больше знаем, чем о трагедиях депортаций.
Когда мы приехали в Коктебель, уже после выхода «Тучки», нас встретили крымские татары. И они рассказали о пережитом их предками. Для Анатолия это было потрясение. «Зулейха», конечно, страшная кинолента. А разве не страшная песня, которую пели чеченцы, приехавшие как-то к нам в Москву. Там были такие примерно слова: «я возвращаюсь в свою деревню, и меня спрашивают: почему у тебя такой большой чемодан. Ты что, нажил богатство в ссылке? А я отвечаю: там кости отца и матери». Все это историческая правда. Мой муж сам не был в числе депортированных, но его детдом на самом деле вывезли на Кавказ. И там он своими глазами видел весь этот ужас.
- После фильма 1989 года уже 30 с лишним лет создатели кино не возвращаются к произведениям Приставкина. Существуют ли планы снять современную версию классической экранизации повести «Ночевала тучка золотая»?
- Когда состоялась журнальная публикация, поступило много предложений от разных режиссеров. Анатолий выбрал Суламбека Мамилова, он был чеченцем, и никто обо все этом лучше него не мог бы рассказать. Конечно, стоило бы переснять, но нужен человек, способный показать что-то новое. Это не механическое действие: взял и переснял. Если глубокий современный режиссер найдется, я буду счастлива.
- Журнал «Юность» многим открыл путь в литературу. Периодика тех лет действительно была мощной «стартовой площадкой»?
- Анатолий и его коллеги-шестидесятники: Василий Аксенов, Анатолий Гладилин вышли из журнала не только потому, что они были такие замечательные. Там была прекрасный редактор, ее имя должно войти в историю – Мэри Лазаревна Озерова (заведующая отделом прозы «Юности», - прим. И.В.). Она их находила, публиковала и пробивала. Молодые писатели варились в этой каше, и кто-то более громко прозвучал, кто-то менее. Но все шутили, обыгрывая известное высказывание о гоголевской шинели: «Все мы вышли из Мэри Озеровой».
- В эпоху СССР многие пишущие пользовались успехом, но потом не могли встроиться в реальность новой России. А Приставкин и после 1991 года остался на волне. Он советский или все же российский автор?
- Знаете, в Википедии пишут: Анатолий Приставкин, советский, запятая, российский писатель. Он пришел в литературу в 60-е, разве он не был советским? Мы все тогда были советские. Он работал корреспондентом «Литературной газеты» на строительстве «Братской ГЭС». Создал советский роман «Городок», который мне очень нравится и сейчас. Но потом приступил к книге о судьбе народов Кавказа, хотя думал, что ее никогда не напечатают. Работал в стол, боялся, что за ним придут, и читал рукопись только самым близким друзьям. Я случайно попала на такую авторскую читку в Риге, в 1985 году. Тогда все начало резко меняться, и редактор «Знамени» Григорий Бакланов решился опубликовать повесть. Это был очень смелый поступок. Цензура еще существовала, он бился, ссорился с Главлитом и мог запросто вылететь с работы. Да, тогда пришел Горбачев. Но кто знал, кто его сменит и что будет дальше?
Анатолий стал российским писателем, хотя нехорошо выбрасывать понятие «советский». Это было бы нечестно.
- То есть по своему внутреннему мироощущению он не был «антисоветчиком»?
- Он дружил со всеми диссидентами: Львом Копелевым, Владимиром Максимовым, Анатолием Гладилиным, и за это его сильно гнобили. После их эмиграции он ни от кого не отказался. А нужно было пойти покаяться, написать статью в центральную газету, какие они плохие. Анатолий никогда так не поступал.
- Анатолий Кузнецов столкнулся с цензурой и вынужден был передать на Запад полную версию «Бабьего Яра». А передал ли что-то Приставкин за рубеж, в «тамиздат».
- Мы никогда этого не обсуждали. Нам повезло, переменилась жизнь, и такие вопросы не приходили в голову. Но он помогал очень многим переправлять рукописи за границу. А когда мы впервые поехали в Германию и во Францию, то встречались с представителями эмиграции как большие друзья. Например, с Владимиром Войновичем, потом вернувшимся на родину. Я была достаточно молода, и эти люди для меня были легендами. А я видела, что они относятся очень хорошо к моему мужу.
- Есть ли в России памятник Анатолию Приставкину?
- Он не представлял себе, что вот, ему стоит памятник. Он упал бы в обморок от смеха или от ужаса. О писателе говорят его книги. Если бы не было памятников Пушкину, разве не было его произведений? Как правообладатель (авторские права Приставкин завещал жене и дочке, - прим. И.В.) я делаю все, что могу, чтобы сохранить его наследие.
Также нельзя не упомянуть, что Приставкин был еще и выдающимся гуманистом. С 1992 по 2001 год он руководил Комиссией по помилованию, облегчив наказание для десятков тысяч осужденных. Поэт и литературный критик Константин Кедров вспоминает:
- По словам Толи, моя статья «Уход и воскресение героев Толстого» оказала на него решающее воздействие, когда он согласился возглавить комиссию по помилованию при президенте. Позднее мы с ним на Пасху участвовали в шествии по улицам Рима, вместе с Далай-ламой Тибета были на приеме у президента Италии Оскара Скальфаро. Выступали в Европарламенте с призывом объявить смертную казнь вне закона. Пришлось даже символически посидеть на электрическом стуле в знак протеста. Незадолго до своей смерти Толя подошел ко мне в ПЕН-центре и сказал, что после операции видел Свет и это была Дева Мария. Фрагментарно, вспышками, а в целом большой отрезок жизни мы шествовали вместе в Москве, в Риме, в Брюсселе, а ныне по Млечному пути. Заповедь Приставкина «виноватых нет» отпечаталась в моем сердце. Он прощал всех, был истинным христианином и остался таковым навсегда».