Сейчас Полина, как она сама замечает, застряла в Америке, но создает музыку, которая готова путешествовать по всем странам, где разрешено танцевать. Жизнь самой певицы тоже очень похожа на авантюрное путешествие. С подачи родителей, которые явно были склонны к перемене мест, будущая поп-дива переехала из родного Томска сначала в Ригу, а потом в Варшаву. Полина, кажется, всегда занималась музыкой, но именно в Варшаве она получила приглашение в международный проект Metro и вскоре оказалась на Бродвее.
Заниматься музыкой в стране, где был придуман шоу-бизнес, — мечта миллионов, однако Полина оказалась настоящим стратегом и смогла увидеть для себя выгоду на разных территориях. В России она своя по духу, но во многом иностранная штучка во всем, что касается музыки. Как и прежде, она увлечена танцевальной электроникой и полностью отразила это увлечение в «Path».
— Эти песни появились в Лондоне. Я отправилась туда работать на студию, и, видимо, среди лондонского воздуха, парков, улиц и общения пришла эта музыка, — говорит Полина Гриффис в беседе с «ЗД». — Вообще, я слушаю очень много музыки, и прежде всего в стиле nu-disco, очень ею вдохновляюсь и делаю что-то свое.
— В электронной музыке мода совершенно непредсказуема, поэтому нужно уметь работать быстро…
— На сами песни ушло около месяца или даже меньше. Потом, конечно, шла доработка, но сочинились они довольно быстро. Правда, было это четыре года назад, просто я никак не могла все выпустить.
— Наверное, были опасения, что спустя четыре года звук может безнадежно устареть…
— Сейчас музыка — скоропортящийся товар. К тому же слушают ее недолго, и я точно знаю, что мой альбом, как и почти все, которые в наше время выпускаются, не для вечности. Но что же теперь, музыку не сочинять и ничего не выпускать? Наверное, лет пять назад я сомневалась по поводу того, что, пока готовишь песню к релизу, она уже устареет, но сейчас такие опасения прошли. Все музыканты должны просто принять как факт то, что на просторах интернета миллионы релизов в день, и ничего с этим не поделаешь.
— Вы из тех певиц, кто умеет одинаково убедительно петь и на английском, и на русском. Какой рынок вам сейчас интереснее?
— Мне интересен весь мир. И уже лет пятнадцать я стараюсь делать так, чтобы мои песни звучали в разных странах. Сейчас я впервые выпустилась на российском лейбле, раньше у меня были в основном европейские издатели.
— Западный рынок, конечно, заманчив своей четкой системой соблюдения авторских прав. Но это очень конкурентная среда, где приходится толкаться локтями…
— Я не толкаюсь локтями, потому что это бесполезно. Давно поняла, что лучше думать о музыке, а не о конкуренции, которая есть везде. Сейчас, конечно, тяжелые времена. Тишина и с концертами, и даже со студийной работой, поэтому сложно понять, что будет дальше.
— В российской музыкальной индустрии царит странное сочетание оптимизма и отчаяния…
— Хотя, судя по социальным сетям разных артистов, у них все замечательно, никто не жалуется.
— Все, конечно, надеются на то, что концерты в том или ином виде не умрут. Кстати, где вам приятнее выступать — в России или за границей?
— Главное, чтобы публика была моя, потому что если в зале вдруг окажутся любители шансона, то мне будет просто конец. Помню, один раз я выступала то ли на цыганской свадьбе, то ли на дне рождения в Ростове. Это был ужас и мрак, думала, просто сквозь сцену провалюсь. Но если приходят люди, которым нравится именно то, что делаю я, то все будет о’кей в любой стране.
— То непродолжительное время, что вы являлись солисткой «А-Студио», вероятно, было суетливым в плане бесконечных гастролей с суперпопулярным коллективом, но в то же время щедрым на большие залы и любовь публики. С какими чувствами вы вспоминаете тот этап вашей жизни?
— Были и плюсы, и минусы, как и в моей сольной карьере. Я помню, как выпустила трек «Feelin’ This Way», и началась настоящая истерика. Это, наверное, самый яркий момент в моей карьере. Были такие моменты и с группой. Вообще, мы много ржали на гастролях. Конечно, в группе я была немного на птичьих правах, и не сказать, что как у музыканта руки у меня были развязаны на сто процентов. Я начала делать то, что хотела, только когда ушла из группы и стала сама себе хозяйкой. В «А-Студио» многие мои предложения не шли в ход, можно сказать, что в музыку группы вписалась только песня «SOS» (которая позже стала настоящим международным хитом и обросла внушительным количеством ремейков даже у культовых диджеев. — Прим. «ЗД»). Но я понимаю Борю (Байгали Серкебаев — основатель и главный автор «А-Студио». — Прим. «ЗД»), у него более коммерческий настрой, а я летаю в облаках и хочу делать только то, что мне нравится.
— Вы не только певица, но и автор всех своих песен. Какой язык вы сейчас лучше чувствуете: русский или английский?
— Я всегда лучше чувствовала английский, и песни у меня на нем получались органичнее. Ну не ложился русский текст на музыку, которую я писала. Конечно, есть у меня песня «Вьюга», которую написала не я, но она стала очень популярной. Или «Если Ты Слышишь». Но работать с русским языком для меня сложнее.
— Хотя именно сейчас, во время настоящего бума на русскоязычную музыку, который уже несколько лет не спадает в России, имеет смысл выпустить что-нибудь на русском. Есть такие планы?
— Если я найду тексты, которые меня вдохновят (сама я на русском не пишу), то обязательно придумаю для них мелодии. Очень надеюсь, что это прозвучит органично.
— Вы в курсе всех наших новостей? Чарты, модные коллабы, Моргенштерн?
— У меня такое ощущение, что Моргенштерн — это проект по отуплению народа. Кстати, я знаю людей, которые работали с Моргенштерном, и они говорят, что на самом деле у него есть и другой материал, совсем не похожий на то, что популярно. Но он занимается направлением в молодежной моде, а молодых людей легче направлять, чем сложившуюся личность взрослого человека. Они слушают то, что выбирают сверстники, потому что свой вкус еще не сформировался. Так, наверное, было всегда, но могло бы быть и немного получше.
— Моргенштерн в России своего рода флагман новой музыкальной экономики, где концерты для артиста не так важны, потому что зарабатывать можно на стриминге, рекламе, отчислениях за использование музыки. Вы тоже ощутили на себе эти новые технологии?
— Я это очень хорошо почувствовала лет двадцать назад, когда вышла песня «SOS». Рынок тогда был не сильно заполонен, и треки могли держаться долго. В итоге на авторские отчисления за эту песню я купила недвижимость в Америке. Так что я много знаю об авторских правах, особенно через иностранные паблишинги. Второй такой «SOS» у меня пока не было, но если поднапрячься, то на стримингах действительно можно заработать.
— В отличие от ситуации двадцатилетней давности рынок сейчас заполнен максимально. У вас когда-нибудь случались моменты отчаяния на предмет того, что я уже прошлый век, все делаю не так?
— По поводу самой музыки сомнений не было никогда. По поводу молодежи, которая вот-вот тебя сменит, страх есть у каждого артиста, и каждый артист, познавший популярность, через это проходит. Но главная проблема в том, что с этим страхом начинают активно бороться. Вместо того чтобы просто продолжать жизнь, артисты, как Майкл Джексон, например, перекраивают свое тело пластическими операциями, всячески пытаясь угнаться за временем. И это, конечно, начинает выглядеть малоэстетично.
— За время, проведенное в Америке, вы успели полюбить новый образ жизни?
— Терпеть его не могу. Здесь не моя энергетика, и оставаться в Америке мне не хотелось бы. В Москве мне нравится больше, и так могут сказать очень многие люди. Вообще, я в основном и живу в Москве, у меня там квартира, просто сейчас немного затормозилась у мамы. В какой-то момент мне стало страшно, что границы закроют и я долго не смогу увидеть родных. Быстренько прилетела к маме, и сейчас мы сидим и ждем, что будет дальше. Я очень надеюсь на лучшие времена, но не покидает сильное чувство, что в дальнейшем мир сильно изменится и все будет совсем по-другому.