От слова «педагог» вздрагивать не надо: миловидная девушка моложе ученика на несколько десятков лет. Поколение Z, короче. А ученик с блеском нешуточного вдохновения во взоре радуется своей находке. Такой блеск редко найдешь в глазах рок-мужчин столь почтенного возраста: мэтр отметил полтора года назад 60-летие и теперь переживает, что слегка округлившийся животик не позволяет с юношеской беззаботностью, как прежде, оголять торс перед дамами налево-направо – особенно на концертах, которые по-прежнему наполнены бурлящей чувственностью и нешуточным музыкальным куражом). Сергей, однако, утверждает, что Алена – лучшее творческое откровение, посетившее его за последнее время, а ее исполнение в плане сольфеджио даже «филиграннее» классических оригиналов.
Хотелось бы, конечно, верить, что Гелена Великанова, Лариса Мондрус, Аида Ведищева, Майя Кристалинская – дивы советской эстрады тех лет – если бы услышали сей релиз с перепевками своих хитов и сумели бы к тому же превозмочь обычную женскую ревность и стервозность, то непременно расхвалили бы новоиспеченную эстрадную певицу. Да еще педагога такого потрясающего артиста, как г-н Мазаев.
Заинтригованная «ЗД» решила расспросить создателей о подробностях и подоплеках сочного творческого эксперимента, а также выяснить – зажжется ли на местном музыкальном небосклоне новая звезда. Сергей Мазаев, конечно, уверен, что зажжется. «Есть здоровая конкуренция разных продюсеров, – поясняет рок-мэтр, – у Алены есть продюсеры, которые делают ее электронный проект, а есть я – такой ископаемый продюсер, которые делает старые ископаемые «динозаврские» песни. Зато я очень хорошо знаю жанр!»
Однако сама Алена Долбик – вовсе не дебютантка на музыкальной ниве, а девушка с историей – не испытывает, как оказалось, столь же шапкозакидательских намерений своего босса и одновременно ученика…
Раговор начался с «фона событий», который вызывает у г-на Мазаева некоторое беспокойство – молодые артисты, на его взгляд, не с того начинают…
– Наши молодые звезды (в том числе и я когда-то этого не миновал, откуда и знаю) начинают становиться звездами с конца. Не с наполнения себя мастерством и воплощением этого мастерства в каком-то музыкальном «товаре», чтобы этот «товар» был востребован большинством населения… А начинают с конца, со звездной, так скажем, атрибутики: какая-то наркота, «шуба-дуба-хали-гали», «зажигалово» круглосуточное. И что?
– Да, и что? В «ваши» времена, можно подумать, было иначе?
– «Спецсредства», как я их называю, порошок и прочее, появились в нашей стране в свободном доступе года с 92-го, как я помню. Раньше они были только у спецслужб. А до этого хлестали водяру, да, поэтому ранняя смертность была.
– Вот видишь. Чего на молодежь-то наезжать. Любые рок-мемуары, если они честные, процентов на 50, а то и больше, – истории сплошных попоек да гулянок. Наверное, и по этой причине русский рок весьма отличался от западного? Разные способы расширения сознания…
– Нет, это не так было важно. Важно было другое: западный рок был замешан на бизнесе и экономике, а так – и там тоже страшное количество водяры хлесталось, хотя чаще вискарь... Это я к тому, что, видя, что сейчас происходит, как люди себя губят в начале карьеры, я встречаю такого человека, как Алёна, которая абсолютно погружена в творческие материи… Я, конечно, изумляюсь ее потенциалу и мастерству – на 10 звезд первой величины. Причем в любом жанре, к которому она прикасается, а она очень полистилистична, но в каждом проявлении безупречно профессиональна. А в тех (жанрах), в которых еще не была, попробуем, поработаем, все сделаем, не проблема.
– Некоторый когнитивный диссонанс: Алёна – твой многолетний педагог по вокалу. Хотя, по виду, скорее ты – ее педагог…
– Да, и меня это встряхивает…
– Как прошел этот удивительный путь – к продюсированию альбома собственному педагогу?
– Это случилось, когда я делал свой струнный камерный классический квинтет. Моя подружка Анна Ким – первая скрипачка, в Москве таких мало. Она привела такую же высокую, красивую, как она, стройную девушку-скрипачку – Анну Пасько, которая в свою очередь оказалась артисткой группы «Qui? Toi!» («Ки? Туа?»), а солисткой в ней как раз была Алёна. Однажды друзья предложили мне открыть свой ресторан, я пошел на это скрепя сердце, потому что локация была неудачной. Но убедили, мы сделали ресторан «Гороховое поле», в котором Алёна пела на открытии, и после этого я пригласил Алёну Александровну в наш славный оркестр.
– Петь и преподавать в одном флаконе?
– Конечно… Потому что я никогда не учился вокалу, во-первых. У меня поставлено дыхание, аппарат существует из-за того, что я духовик всю жизнь, но пел я по наитию. По сути – духовик и одноголосый музыкант. То есть я протягиваю мелодию, меня учили филировать звук, тянуть его, как на инструменте. Но техники управления голосом у меня не было. В свое время композитор Давид Тухманов сделал мне комплемент, когда пригласил спеть песню «Ненаглядная сторона», которую пел Леонтьев в свое время. Он дал мне ноты, клавир – нормальный способ общения между музыкантами, язык музыки в нотах. И мы вместе с аранжировщиком Константином Смирновым сделали все строго по нотам. Когда принесли результат, он мне сказал, что впервые слышит свою песню, спетую так, как он сочинил.
– Но ты был недоволен?
– У меня не было техники управления голосом. Я никогда этим не занимался. Слышал иногда, что у меня проскакивают, например, какие-то оперные ноты, вполне себе яркие и красивые, даже получше, чем у некоторых оперных артистов. Но у них они работают по всему звуковому диапазону, а у меня – то в одном, то в другом месте могут выскочить. А это именно – школа. И Алена Александровна дала мне несколько установочных упражнений. Так и начались наши занятия. У меня же вокальная группа, то есть подпевки, второсортная типа работа, как многие думают. Она совершенно безропотно встала в подпевку, хотя это – вторые роли с точки зрения «звездности».
– Ты хвалишь ее мультистилистичность. Почему решили начать именно с эстрадной классики 60-х годов, причем в достаточно аутентичном звучании? Насколько этим можно удивить сейчас музыкальный рынок или публику?
– Мы в оркестре решили как-то записать песню «Ой ты рожь». Эту песню очень любила моя мама, а я всегда думал, что она народная. Оказалось, что ее написал композитор Александр Долуханян. Красивая песня, ее пели многие, а первой исполнительницей была Гелена Великанова. Мы сделали аранжировку. Из всех наших подпевок я выбрал для этой записи Алёну, решил ей предложить. Мне и тогда говорили: зачем это нужно, это «совок»… А я стоял на своем: нет, это – фирма. А у нас в коллективе никакого творческого насилия. Говорю: «Алёна Александровна, не хотите ли попробовать эту песню спеть? Такая у меня есть идея». Она совершенно спокойно сказала, что попробует, и ушла. На следующий день пришла и наизусть спела идеально выученную песню. Мы с Колей Мирошником, нашим аранжировщиком, аж сели. Поняли, что у нас есть инструмент, с которым мы можем воплотить то, что давно было задумано. Начали писать Алене программу – уже как солистке. Она при этом продолжает петь у нас в хоре, подпевает мне «Unchain My Heart» и все такое, поскольку у нас, у Оркестра Сергея Мазаева, абсолютно «кабацкий» репертуар, надо же деньги зарабатывать. Но какое качество исполнения! Услышишь – закачаешься…
– Надо пояснить, наверное, для читателей, что речь идет о твоем Оркестре – параллельной забаве, а не о рок-эстетской группе «Моральный Кодекс», с которой тебя в основном ассоциируют…
– Конечно. Кстати, кабаки бывают тоже эстетскими. «Моральный Кодекс» всю свою жизнь в кабаках провел. Если говорить грубо, мы клубная группа. На больших площадках выступаем крайне редко. Либо на фестивалях. А Оркестр Мазаева, в том числе репертуарно, уже другая история. И есть гигантское количество, например, советской музыки совершенно потрясающего качества: по сочинению, по тексту...
– И давно ты стал поклонником советской музыки?
– С возрастом. Трудно сказать, когда точно, эволюция произошла постепенно. Я был пропитан этими мелодиями с самого детства. Я же в духовом оркестре был детском, мы там пели и играли и «Смело, товарищи, в ногу», и «Красные кавалеристы»... Это все были школьные песни, я был нафарширован этими мелодиями… Когда я сам начинал становиться артистом эстрады, и для меня главной мечтой было записаться с нашим первым с Игорем Матвиенко ансамблем «Добрыня», вся та музыка еще звучала вокруг. Репетировали в здании ТАСС, там была наша первая база. Потом – ВИА «Здравствуй, Песня»… Видишь, эти названия отвратительные…Но мы не могли их поменять. А музыка была, но часто ее невозможно было хорошо записать. Ловил себя на мысли тогда: почему под западное диско хочется танцевать, а у нас вроде как тоже диско, но играет так, что с души воротит.
– И я помню – плоский звук, убогие аранжировки. Не подумал бы тогда, что по такой музыке возникнет в будущем ностальгия, и всякие модники, вроде тебя и Алёны Александровны, будут ее «каверить»…
– А я сейчас объясню. История из жизни: мы со Славой Добрыниным идем на запись в «Первое Главателье», была такая государственная студия. Перед нами Алексей Журбин, Марк Минков, еще какие-то композиторы. Существует КЗоТ: им дают студию с оркестром для записи на 4 часа, больше не полагалось. Садится оркестр, они привели с собой еще трех певцов, должны успеть раздать ноты, посмотреть, записать фонограмму, а тут и время вышло, следующие пошли – мы с Добрыниным, или кто-то другой… Музыка становится музыкой тогда, когда ее сделаешь на репетиции, тогда она начинает звучать, есть время поработать над нюансами и прочим. Поэтому если мы слушаем записи старых лет, то ВИА звучат значительно приятнее в плане ритма и исполнения, чем большие оркестры, потому что они репетировали много раз на базе перед записью, у них и получалось записать вполне неплохо, хотя еще не было понятия клика, электронного метронома, а все сразу – на пленку. У меня сын очень подробно изучал звукозапись в Университете Беркли. Он рассказывал, какими ухищрениями пользовались наши западные коллеги. Поэтому мы и слышим, как прекрасно «Битлз» поют хором… А как там изгалялись звукорежиссеры, чтобы исправить их фальшивое пение, вы себе не представляете!
– И как же?
– Замедляли один магнитофон, а другой оставляли, чтобы поднять тона… А у нас все эти премудрости звукозаписи тогда только начинали осваивать, не было школы.
– И было еще такое понятие, как идеология аранжировки. Скажем, излишне «разнузданное» звучание, вроде неумеренных гитарных запилов, или «буржуазное» – с утрированным акцентом на чувственный саксофон – не приветствовалось. Музыка должна была звучать «идеологически выдержанной» и «причесанной».
– Да, совершенно верно. Плюс сами тексты. Рок-н-ролл – это же или разложение, или, в лучшем случае, протесты против социальных норм, устоев, а такое, мол, может быть только на Западе…
– И насколько уроки Алёны изменили тебя как исполнителя?
– Мне технически стало легче петь. Появилось спокойствие в плане вокального исполнения. Я могу теперь, например, как Кобзон, четыре часа петь без остановки. Если не буду рвать голос «Моральным Кодексом», там ты чисто физически срываешь связки. А еще эта, как ее там, «Я люблю тебя до слез»…
– То есть и репертуар даже расширился?
– Да. Благодаря этому я и смог участвовать, например, в оперном спектакле «Рабочий и колхозница».
– Где ты пел Сталина?
– И продолжаю петь. Мне было интересно приобрести новый опыт.
– К счастью, в отличие от спектакля с Бузовой во МХАТе, Сталин в вашей опере не преподносится как героико-романтический персонаж…
– Это было бы слишком! Сталин – это одно из самых поганых явлений после Николая Второго, я считаю… С другой стороны – почему не исполнить? Я Ленина дважды играл в своей жизни. У нас все-таки жанр, скорее, комической буфф-оперы. Во-первых, это новая музыка, которую до меня никто не пел. Автор Владимир Николаев, очень хороший композитор. Cтилизовано под русскую музыку начала XX века, всего намешано: и Прокофьев, и Рахманинов, и Скрябин – в такой стилистической гамме. Сюжет мне понравился, он уже не раз встречался в драматургии – нашей и не нашей: знаменитый памятник Рабочего и Колхозницы Мухиной и Иофана на международной выставке в Париже в 30-е годы оживает, они раздвигаются, она влюбляется в Пикассо, а колхозник – в Марлен Дитрих, но они должны вернуться обратно в определенное время и встать на постамент…
– И воплотить это помогли уроки с Алёной?
– Да.
***
– Пора, видимо, попытать виновницу переполоха. Алёна, Сергей Мазаев как ученик… Что это? Обычно преподаватель старше ученика, а тут все наоборот…
– Ну, голос Сергея Владимировича был знаком мне с детства.
– Как и всем нам в общем-то… А это такой прикол, что вы друг друга по отчеству величаете? (Мазаев поправляет: «Можно просто – Сергей». – Прим. «ЗД».)
– Мы просто так привыкли, – улыбается Алёна, – на самом деле это нормально. Говорить об уроках в обычном смысле, конечно, вряд ли правильно. Просто более подробные консультации во время работы, общения в Оркестре. А так как я с детства знакома с музыкой группы «Моральный кодекс», то сам предмет – голос Сергея Владимировича (далее – СВ, для краткости. – Прим. «ЗД») – мне хорошо знаком. Он всегда отличался бархатом, глубиной, не звучал по-рокерски и не звучал по-эстрадному, – он звучал, на мой взгляд, всегда более академично.
– Это изъян?
– Нет, изъянов в его пении я не нахожу, я вообще считаю, что СВ – один из лучших вокалистов, абсолютно самодостаточный певец, на мой взгляд. Он просто спросил у меня, как можно помочь себе в тех или иных случаях, когда очень много концертов: как разогреваться, что делать с верхними нотами, когда нужно спеть немножечко другой репертуар, поскольку помимо «Морального Кодекса» еще есть и оркестр, и восхитительный квинтет, где СВ тоже поет и пробует классический репертуар. Я, естественно, с радостью поделилась тем, что знаю: мы попробовали какие-то локальные штрихи из моей практики. И СВ теперь всем рассказывает, что он просто переосмыслил свою вокальную жизнь после занятий.
– До Оркестра Мазаева вы пели в группе «Ки?Туа!» с уклоном в стилистику мюзиклов, французского шансона. Почему для дебютного альбома выбрали ремейки на советскую эстрадную классику 60-70-х годов?
– К этой музыке у меня очень трепетное отношение. Если вспомнить мое знакомство с Оркестром и репертуаром, то «Ой ты рожь» была не первой песней. До этого мне предлагались: Annie Lennox, какой-то рок и прочее. Но поскольку я человек глубоко академического образования, то мне понадобилось время для того, чтобы перестроиться. Если честно, я до сих пор не могу назвать себя эстрадной певицей. И когда появилась песня «Ой ты рожь», которая стилистически очень близка к тому, что я делала в группе «Ки?Туа!», в которой прослужила 8 лет, то я как бы заглянула в прошлое. Для ее исполнения мне не нужно было что-то опять в себе перенастраивать. Все было очень органично, и разовый эксперимент естественным образом вылился в идею целого альбома. Другой разговор, что исполнять вместе с оркестром советские песни – это, конечно, несколько другое ощущение. Но когда я услышала, что мне в такой музыке неожиданно хорошо, я была поражена самой себе, и была уже уверена в том, что задуманная идея – очень верная. И другой аспект в том, что дело – не в советскости, а в стилистике, которая в те времена была очень передовой.
– Твист, бит… В песнях Великановой, Ведищевой, других модных певиц того времени его было действительно на славу. Вы пытались повторить эти интонации?
– Не старалась ничего повторять, скорее наоборот. Я старалась звучать по-своему. Понимала, что меня будут сравнивать с первыми исполнителями этих песен. Но с материалом работать интереснее, когда ты стараешься найти свою интонацию, во-первых. А во-вторых, ты понимаешь прекрасно, что раз уж ты зашел на данную территорию, то будь любезен – скажи это по-своему.
– Тем не менее у вас очень хорошо получилось передать дух 60-х именно в манере исполнения…
– Для меня первостепенным было именно настроение, это всегда сказывается на вокале. Очень важно состояние духа, с которым ты относишься к данной песне, что ты хочешь в ней пережить – это диктует искомые интонации.
– А как затесались в этот стройный ряд хитов 60-х диско-опусы композиторов Резникова и Артемьева рубежа 70-х – 80-х «Дельтаплан» и «Я не умею танцевать», которые исполняли Валерий Леонтьев и Тынис Мяги? Вы придали этим песням игривое «шестидесятническое» звучание. Музыкальная шутка?
– Во-первых, это говорит об условности разделения на стили...
– Вроде того, как немецкий Palast Orchester перепел современные поп-хиты на манер 30-х годов?
– Кстати, хороший пример. Знаете, я ужасно боялась исполнять эти две песни, хотя сама предложила «Я не умею танцевать». Никакой особенной логики в этом нет. Просто нам это нравится, неплохо звучит, заводит нас самих.
– На какой резонанс рассчитываете с этой пластинкой?
– Мы оба с СВ считаем, что можем «бомбануть»… Но, если серьезно, то я глубоко убеждена, что ни в коем случае нельзя забывать подобную музыку. Она, конечно, не соберет стадионы, даже если будет играть на центральных каналах с утра до ночи. Но все равно должен быть тот, кто это делает, потому что это историческое наследие очень важно и ценно. С моей точки зрения, для эстрады – это хорошая культура, которая воспитывается, когда ты слушаешь и анализируешь эту музыку. Пусть она где-то наивна, пусть предсказуема с точки зрения гармонии, потому что тоже нельзя было позволить себе какие-то большие эксперименты в те времена, но в любом случает это то, что англичане называют piece of art – предмет искусства.
– Вы при этом не забрасываете и другие мультистилистичные забавы?
– У меня недавно вышла пластинка электронной музыки, я всегда ею увлекалась, с самого детства, как себя помню. Всегда, где я, была прямая бочка и какая-то холодная электроника интровертная.
– То есть помимо реверансов памяти Гелены Великановой к новой конкурентке пора готовиться MARUV?
– Пожалуй, оставлю эту шутку без комментария.
– Надеясь, что в ней есть доля правды?
– Мне кажется, что сейчас такое время, когда нужно заниматься много чем и развивать себя, особенно, если ты творческий человек, в разных ипостасях. Я совершенно этого не боюсь. Более того, мне кажется, что надо экспериментов, чтобы себя попробовать в чем-то другом, присвоить себе другую роль и в ней пожить. В электронном проекте я звучу совершенно иначе, другая манера исполнения, я сама пишу там песни и тексты. Если одновременно поставить эти две пластинки, то, человек, который не знает, вряд ли сможет определить, что это один и тот же персонаж. Поэтому мой электронный сольный сайд-проект имеет псевдоним Cinecile – офранцузенное словечно, которое ничего не значит.
– Можно ли надеяться, что к ремейкам 60-х и собственной электронике добавятся и оригинальные песни из-под пера вашего ученика Сергея Мазаева?
– Если бы были хорошие песни, то они бы звучали, – принял удар на себя сам СВ.
– А куда ж они пропали?
– Нету их. Пока. У меня их особо и не было – шесть или семь песен у меня за всю жизнь написано. Я больше занимаюсь для других более талантливых людей организацией условий воплощения их талантов. Но оригинальный авторский материал, конечно, постоянно ищем.
– Мы ищем, – соглашается Алёна, – но мне пока что, если честно, нравится с классической музыкой соприкасаться, если мы не берем электронную часть меня, потому что это все-таки другая музыка, там немножко другие законы. Пока я себя, например, не вижу каким-то большим эстрадным персонажем.
– Ну, может быть, и к лучшему. Лучше наслаждаться той гармонией, прекрасный образец которой явил собой наш сегодняшний разговор и ваш с Сергеем Владимировичем замечательный ремейк-проект «Ты Рядом»…