Добытчица
Стол ломился от яств.
Главный устроитель разгульного выезда, то ли директор, то ли председатель местного калибра, куражился, матерился, по-хозяйски щипал аппетитно выпиравшие из-под фартука в горошек ляжки подавальщицы, она же домоправительница маленькой базы отдыха.
— Искупаемся, Настасья? — громко хохотал он.
Она быстро повернулась к нему, хищно и призывно сверкнули оскаленные мелкие зубки. Легонько ударила его по руке.
— Вода холодная.
На верандочке потемнело: мощная мужская фигура заслонила дверной проем. Вернулся муж подавальщицы Александр.
— О-о, Саша, — начальник-ухарь, раскрыв объятья и дурашливо улыбаясь, пошел к нему. — Как улов?
Саша поднял над головой сплетенную из проволоки вершу, доверху полную зеленовато-черными раками.
Выглядел он лет на пятьдесят: морщинистый, полный, лысеющий, на самом деле, вероятно, было ему не больше сорока. На обветренном, загорелом до цвета обожженной глины лице выделялись выцветшие светлые глаза.
Председатель наполнил рюмку.
— Пей, — велел он.
— Ему не надо, — сказала подавальщица.
— Пей, — повторил начальник.
Саша опрокинул рюмку в себя. Председатель наполнил следующую.
— Ведь знаете, что потом будет, — сказала она.
Я перехватил ее взгляд, устремленный на разлаписто стоявшего посреди комнаты мужа, и подумал: мои представления о ней не верны или, точнее, совсем не верны. В эту секунду я видел другую — озабоченную, встревоженную, любящую женщину, именно любящую, но уже в следующее мгновение она стала прежней, разбитной, такой, как в начале посиделок.
Начальник подливал и подливал, пока бутылка не опустела.
— Позови Ванечку, Саша, — распорядился он.
Саша, покачиваясь, вышел.
Появился белобрысый, в голубой холщовой рубашонке мальчик, и снова я увидел: глаза женщины просияли теплотой и счастьем.
— Перемет ставил сегодня? — спросил председатель.
Ванечка исподлобья взглянул на мать.
— Скажи, чего боишься, — ободрила она.
— Ставил, — угрюмо ответил он.
— Сколько?
Он опять взглянул на мать. Опять она кивнула.
— Семь…
— Всю рыбу выловишь! — шутливо пожурил руководитель. — А давно ставил? — продолжил он.
Мальчик несмело улыбнулся.
— Часов в пять.
— Вот что, Ванечка, — сказал председатель. — Сходи, проверь, может, налим попался. Что-то налима жареного захотелось.
Мальчик молчал и не шевелился.
— Окаменел?
— Поздно уже. Темно, — поежился ребенок. — Страшно.
— Сынок, — произнесла мать мягко и укоризненно.
Мальчик повернулся и послушно ушел.
— Значит, приедем завтракать, — сыто отрыгнул председатель и поковырял в зубах.
— А это? — она мельком глянула на изобильный стол.
Начальник, щурясь и разгоняя ладонью сигаретный дым, похмыкал, раскачиваясь с носков на пятки. Его лоснящаяся физиономия резко контрастировала с зависимой, напряженной позой прислужницы. В эту намеренно устроенную, затянувшуюся паузу даже скулы подневольной угодницы обострились, отведенный в сторону безразлично цепкий, выжидательный взгляд притворно потупился. Но скрыть смысл напряжения она не могла: нужно кормить пьющего рохлю-мужа и требующего опеки сына, единственная добытчица — она.
— Оставь себе, — великодушно разрешил местный царь и бог.
Поигрывая телесами, еще раз предложил:
— Может, все-таки искупаемся?
— Там же Ванечка переметы проверяет…
Начальник направился к двери. Едва он исчез, женщина засуетилась, забегала от стола к холодильнику, проворно, сметая с тарелок еду в эмалированные миски.
Я вышел на крыльцо. Высоко над головой простерся звездный шатер, плескалась река, двигавшаяся в разных направлениях.
— Словно сама сотканная из противоречий жизнь, — бормотал я.
Семейная сага
В полупустом вагоне я оказался в купе один. Проводница принесла чай, ей было нечем заняться. Разговорились.
— Дочку выдала замуж в три дня. Уезжала в Никель, ни о каком женихе речи не было. А вернулась, она и говорит: «Мама, хочу познакомить с Андреем». — «Каким Андреем?» — «Да он мне предложение сделал». Он школу прапорщиков заканчивал, устроили выпускной бал, а она в военном ателье, ну и пригласили — девчонок-то где взять для такого случая?
Подбили меня, чтоб выхлопотала три дня на свадьбу. Пришла к нему в часть, командир удивляется: «Он вроде ни с кем не встречался». Вызвал его и спрашивает: «Вы знаете эту женщину?» Андрей улыбнулся: «Конечно, знаю». А я-то испугалась: ну как скажет, что в первый раз видит…
Сыграли свадьбу, бывший мой муж приехал. Андрей увез дочку в Узбекистан. Сначала я места себе не находила, скучала. Я к ней привыкла, она мне как подружка была. Я ее даже подговаривала назад домой вернуться. А потом смешно стало: куда от мужа тяну? Они хорошо жили, она учиться его заставила, он лейтенантом стал. Только странно у них складывается. Он мне тайком пожаловался: вернулся с дежурства раньше положенного, а у нее подруга и два молодых человека. Говорит: «Я Оле верю, она ничего такого себе не позволит…»
Но с таких мелочей и начинается. Я с Ольгой поговорила, а она мне: «Имею право на любовь». Я говорю: «А как же Андрей?» А она: «Я его не брошу». И повторяет: «Надо брать от жизни все». И подруги ее так говорят.
Моя собеседница всплеснула руками.
— Я замуж не хотела выходить, вышла в 27 лет. И после этого еще неделю от мужа бегала, боялась. Он бы, может, и силу применил, да не одни мы в комнате — еще сестра с мужем. А как-то днем вернулась после работы — их нет. Спрашиваю: «Где?» Он: «Так, мол, и так, вызвали срочно». И — дверь на ключ. Я сразу поняла: никуда не деться. Говорит: «Закричишь — рот заткну».
— Долго с мужем прожили? — спросил я.
— Семь лет, минус три года.
— Почему минус?
— В тюрьму попал. За пьянство. А вернулся и за старое. Я думаю: хватит, мою жизнь погубил, еще и дочкину погубит. Развелись. Он сейчас в Куйбышевской области. Зять Андрей его навещал, говорит: ни грамма не пьет. Видимо, лечится, так я поняла.
И опять вернулась к жизни зятя и дочери:
— Она говорит: «Мне с Андреем скучно». А я ей: «Тебе бы как, я с твоим отцом жила — чтоб пил и колотил, — было бы весело». А подружки ее поддерживают: «Только надо по-умному делать, не домой к себе звать, а на стороне…»
О божественном провидении
Безысходность вливалась в сердце. Молодая женщина с металлическими, тускло поблескивающими зубами демонстрировала своим бодрячеством и заразительным смехом: они все здесь не унывают — хотя дышат пылью, от которой силикоз, вот люди и гибнут молодыми — но дело есть дело, работа есть работа, приходится жертвовать собой.
Привкус преступного идиотизма царил всюду, обессмысливал созидание, приносившее беды, отрицавшее, делавшее никчемным существование. О каком божественном провидении может идти речь в промозглом климате, посреди рукотворного кошмара? Из высоких труб зола летела на окрестности, покрывала посевы и луга, коровы на пастбищах стачивали о нее зубы — ядовитые выбросы достигали Бельгии и Китая, оттуда просили ставить на трубы фильтры. Не предпринималось ничего. Мыслящие создания обрекали себя, а заодно не умевших мыслить буренок, мучительному истязанию. Особенно жаль было этих жвачных, покорных, вынужденных принимать человеческие условия, ввергнутых в еще большую безмозглость, чем их собственная, млекопитающих.