Сериал «Эпидемия» Павла Костомарова по роману Яны Вагнер «Вонгозеро» об атаке респираторного вируса, поражающего легкие, словно предугадал надвигающуюся на мир катастрофу. Похвальное слово в его адрес сказал великий и ужасный Стивен Кинг. «Эпидемия», показанная на стриминговом сервисе Netflix Original, вошла в десятку самых популярных проектов в мире. Его главный герой Сергей, которого сыграл Кирилл Кяро, вместе с возлюбленной и ее сыном, своей бывшей женой и другом спасаются от надвигающейся чумы в Карелии. 6 апреля в подмосковной Ивантеевке начались съемки второго сезона пророческого сериала, уже с режиссером Дмитрием Тюриным, известным по сериалу «Магомаев».
Мы договорились с Кириллом Кяро встретиться на веранде отеля. Назначенное время прошло, а его все не было.
— Вы неуловимы. Я безуспешно пыталась выйти с вами на связь в Москве, но все усилия были напрасны. Вы все время заняты — вошли в кадр или вот-вот в него войдете. Вот и сейчас, когда вы сказали, что вернетесь через 15 минут, мелькнула мысль: вдруг исчезнете.
— Спускаясь к вам, я задержался, потому что встретил на этаже молодоженов. Они попросили сфотографироваться. Я и сам испугался, что меня затащат на свадьбу и я не вернусь. Поверьте, я бы так с вами не поступил. И тогда, когда вы меня разыскивали в Москве, был плотный съемочный график. Я точно не юлил.
— Олег Янковский однажды сказал, что остро почувствовал момент, когда на него пошел спрос, вдруг потребовался герой, которого он воплощал. А вы чувствуете, что ваш тип героя становится чрезвычайно востребованным?
— Такого, как у Олега Ивановича, у меня точно нет. Мне кажется, что тот момент, который Янковский испытал, я пропустил. Он был, а я его не заметил. А сейчас уже все подходит к концу. Но надеюсь, что все интересное впереди. Что такое востребованный типаж? Наступает возраст зрелости. Если ты не спился, не сошел с ума, тебя не увело куда-то, если ты в хорошей форме, то ты самый востребованный актер. Я перешел на роли мужчин со сложной судьбой. Кто-то пошутил: есть фильмы, где у Кяро нет проблем с женой, и он не разводится. А «Зови меня Дрозд» зацепил тем, что у героя не просто сложные взаимоотношения в семье, а это история про сына и отца. Я только что сыграл колоритного глухонемого дальнобойщика в фильме «Далекие Близкие» Ивана Соснина. Мне хотелось всегда сыграть Свидригайлова, героев с загадочной судьбой и философией. Всех актеров тянет на патологию, сумасшедших гениев. Артисту всегда интересны такие образы, всё не среднестатистическое. Чем дальше от твоей психофизики, тем больше возможностей проявить себя.
— Думаю, что многих ваших поклонников и режиссеров привлекает ваша внутренняя сдержанность, скрытый драматизм.
— Вот вы заговорили про Олега Ивановича, а я его очень любил за сумасшедшее качество — он был спокойный, но у него был мощный внутренний темперамент, чего бы я тоже хотел добиваться. Пытаюсь идти в этом направлении.
— Как «Эпидемия» сказалась в вашей судьбе? Прибавила популярности?
— Не могу сказать, что-то сильно поменяла. Может быть, стали больше узнавать, появились поклонники за рубежом, но и до этого были проекты, благодаря которым меня узнавали. Тот же «Нюхач», «Лучше, чем люди» с Паулиной Андреевой в роли робота. Просто в случае с «Эпидемией» многое совпало.
Когда мир накрыла настоящая эпидемия, мы шутили: какие у нас продюсеры, продолжают пиар-кампанию. Я приехал в свой родной город Таллин, встречался с друзьями, и они говорили: «Кирилл, какой следующий проект у тебя? Вы там заканчивайте». В марте прошлого года, когда надвигался локдаун и никто не понимал, чем это закончится, я находился в Кировске, на съемках у Володи Щеголькова вместе с Женей Цыгановым, который играл главную роль. Я приехал туда чуть позже и всем говорил: «Вы знаете, что в Москве творится?» А на севере все было тихо. Но вдруг позвонил режиссер и сказал: «Срочно собирайте вещи, город закрывается через 12 часов, нужно успеть выехать, иначе мы застрянем здесь на неопределенное время». Представляете, что это для продюсеров? У них техника, машины, все оплачено, привезено из Москвы. В тот день был тайфун. Аэропорт закрывали. Мы поехали в Мурманск караваном в пургу. Видимость пропала, встали в огромную пробку. Ощущения дежавю. Когда добрался до Москвы, выяснилось, что границы наглухо закрываются. А у меня жена и дочка в Эстонии. Надо было до полуночи следующего дня выехать. Жена мне сказала: «Если не приедешь, мы разводимся». А я должен был сниматься, но никто не знал, состоится ли проект. И режиссер мне сказал: «Поезжай». Семья была спасена. Я ехал один в пустом вагоне. Приехал в Петербург, друг меня довез до эстонской границы, я ее перешел за полчаса до закрытия границ.
— И как вы там жили во время пандемии?
— Город меньше, больше возможности уединения. Там все родственники. Дочке был год с небольшим, и самое главное, была поддержка близких. Хотя общение с бабушками и дедушками пришлось ограничить, чтобы их не заразить. Мы даже через забор общались. Самоизоляция стала прекрасным временем. Четыре месяца я мог проводить с дочкой. Так долго я с ней давно не был вместе, начал по-своему воспитывать, говорил, что надо делать гимнастику, надевать то, что я сказал. И это стало испытанием. Я многое для себя понял, что она — личность. Моя жена Юля воспитывает не так, старается ее личность сохранить, и это намного сложнее. Мы уехали за город, жили в сосновом лесу. У нас была большая семья: было шестеро детей (мы оказались рядом с родными друга, который находился в Москве на карантине). Это было очень весело. Моя супруга — творческий человек, она все пробует — рисует, пишет стихи, воспитывает дочку прекрасно. Работает с интересными материалами — деревом, бетоном. Организовала лет пять назад с подругой дизайн-интерьер-студию в Таллине.
— Вы родились и выросли в Эстонии. Чувствуете в себе проявление нордического характера?
— Да, но если бы моя жена сидела рядом, она бы посмеялась над этим. Я тот еще истерик. Не нравлюсь себе в этом качестве, стараюсь себя сдерживать, не терять иронии.
— Вам любят давать роли молчунов, даже глухонемых.
— Такой эпизод я сыграл в короткометражной картине «Голос моря», а потом Иван Соснин опять мне предложил роль человека в «Далеком Близком», который то ли прикидывается немым, то ли действительно такой. Я играю там дальнобойщика, у которого шикарные татуировки. Локации, кстати, были рядом с теми местами, где мы снимали «Эпидемию». Вы же видите, как я внешне изменился, отрастил бороду. Из-за этого не могу участвовать в других проектах. Как только закончатся съемки второй «Эпидемии», все сбрею и вернусь к своему обычному облику. Ване Соснину не мог отказать, к тому же мой нынешний образ очень ему подходил.
— Как вы отнеслись к самой идее снимать второй сезон «Эпидемии»?
— С некоторой опаской. Но есть команда, общее дело, очень хорошие продюсеры. Ну, и интересно было, что мы сможем дальше придумать. У нас другой режиссер — Дмитрий Тюрин. Павел Костомаров пошел снимать другие истории. С одной стороны, это было грустно, потому что в фильме много его энергии в каждом кадре. Но с другой стороны, с Димой Тюриным тоже интересно, он совсем другой режиссер, с особой психофизикой.
— Войдете в историю самим фактом пророчества.
— Да сейчас все так быстро забывается. Появляются новые фильмы, режиссеры, артисты. Только успевай быть на волне. Надо не останавливаться, находить что-то новое. Есть ощущение, возможно связанное с возрастом, что не стоит сразу бросаться во все новое, что не сильно в нем разбираешься. Надо чувствовать веяния, но и выбирать то, что тебе интересно. Я до сих пор не понимаю, что такое ТикТок, в чем прикол? Но люди что-то находят в этом.
— ТикТок больше популярен среди совсем молодых.
— Но они скоро будут зрелыми. Я почувствовал это в разговоре с Юрой Борисовым, которому 28 лет, когда он сказал, что в то время, про которое я упомянул, ходил в детский сад. Он согласился сниматься в финском кино, не очень бюджетном, с не самым у нас известным режиссером, потому что был интересный сценарий, совершенно не думая о Каннах. И фильм получил там Гран-при. Юра разом снялся в нескольких фильмах и сейчас ловит эту волну, направляет энергию в правильное русло. Мы сидели в карельских лесах и болотах, была уже ночь, плохо ловил Интернет. Все усталые, снимаем последние кадры, и в этот момент Юра поймал сообщение, что фильм с его участием получил в Каннах награду. А мы в лесу! Я снял видео, как Юру поздравляют наши девчонки и как он это воспринимает.
— То есть он в этот судьбоносный момент был с вами в лесу?
— Да! Он съездил на Каннский кинофестиваль, представил фильм и вернулся. Выросло новое поколение артистов с хорошей творческой энергией, со своим миром. Смена-то идет интересная.
— У них больше возможностей, чем было у вас в начале пути?
— Мне кажется, да. Когда я окончил Щукинское театральное училище, кино толком не снимали. Был 1997 год. И в театре никому артисты были не нужны. Мертвое время. Сейчас все-таки много студий. Не выходит фильм на большой экран, снимаем для платформы. Есть сериалы, веб-сериалы, даже скринлайф-сериалы. Нет денег, можно снимать на мобильный телефон. Сейчас время Ютуба. Можно прославиться за секунду. Может быть, это обесценивает искусство. Каждый человек в силах создать свой канал и снимать видео, которое может быть востребовано. Удивительное время! Оно кажется странным. Все можно превратить в ширпотреб, но тем не менее возможности у всех огромные.
— Почему вы не остались в Эстонии, а поехали поступать в Москву?
— Я был в большей степени связан культурными корнями с Россией. Семья была такая, воспитание, литература. Москва считалась театральной столицей, там было пять театральных вузов. Можно было поехать учиться в Копенгаген на три или четыре месяца либо на пять лет в Москву.
— Сейчас в Эстонии смотрят не на Восток, а на Запад.
— Русский язык уходит. Сейчас больше говорят на эстонском и английском, английский занимает место русского.
— Вы эстонский знаете?
— Да, но это второй язык. Так как я живу в России, мне с ним все сложнее. Он начинает забываться. Моя дочка пока знает только русский язык.
— А жена?
— Она хорошо говорит по-эстонски, но родной язык у нее русский. Она не эстонка. У нее много корней — русские, украинские, даже казахские.
— Вы ведь поработали какое-то время в Русском театре в Таллине?
— Пять лет. До этого я два года работал в Театре Армена Джигарханяна. Казалось бы, молодой театр, много возможностей. Но оказалось все не так. За два года я сыграл второго стражника в «Двенадцатой ночи» Шекспира, главные роли в детских спектаклях и понял, что ничего толком не сделал, находясь в театре каждый день.
— Пустая трата жизни?
— Это было суетное время. Существовало понятие «закрепиться в Москве». Надо было где-то жить, а в театре жилья не давали. Я пытался работать дворником, подрабатывал в ресторане, театре. И все равно денег не хватало. В какой-то момент понял, что не похож на самого себя. Я уже не тот человек, который когда-то приехал поступать в Москву, и не за тем сюда ехал. Пытался выжить, занимался бог знает чем и решил, что надо поехать туда, где чувствовал себя хорошо, поработать в театре, заняться профессией, поиграть роли, а не рольки. Выбрал родной свой театр в Таллине. Я его знал изнутри, учился там в студии. И был счастлив первые два года, думал, что уже не вернусь в Москву. Но в театре был застой. Годы уходили, ничего не происходило. Глядя на своих коллег, прекраснейших артистов, понимал, что не хочу такого будущего и такой зависимости. Надо уезжать в Петербург, Москву либо вообще в Лондон, на Запад. И судьба вывела меня опять в Москву. Мой друг и однокурсник Антон Макарский неожиданно позвонил с сумасшедшим предложением восстановить наш дипломный спектакль «Аршин Мал Алан», пользовавшийся большим успехом, взятый даже в репертуар Вахтанговского театра. И я рванул в Москву. Причем не уходил официально из театра, договорился работать на полставки, играл спектакли, был там и здесь, что мне очень нравилось. Как Фигаро. Два года удалось просидеть на двух стульях. Как раз в это время театр в Таллине закрылся на ремонт, и стало понятно, что в ближайшие два года перспектив особых нет. Все удачно сложилось. Я почувствовал, что судьба меня куда-то ведет.
— Ваша семья живет в Москве или Таллине?
— У меня непростой период из-за пандемии. Границы закрылись. Я редко вижу свою семью, живу от встречи к встрече с ней. У нас с Юлей традиция — вместе отмечать ее день рождения. Я освобождал всегда время ради этого. В этот раз не получилось, потому что заболел коронавирусом. Ищу окно, когда будет несколько свободных дней и я смогу выбраться к ним. Россия была закрыта для Болгарии, а они там. Благо находился близко от Эстонии, поскольку мы снимали в Карелии, Псковской и Ленинградской областях, садился в машину, пересекал границу и из Таллина вылетал в Болгарию. Я не мог в Россию попасть в начале пандемии, просидел в Эстонии четыре месяца, потому что у меня не было тогда вида на жительство. Надо теперь как-то семью перевозить в Москву. Я этим живу. Дочка растет без меня, и это грустно. Почти та же история, как в фильме «Зови меня Дрозд». С появлением дочки что-то изменилось. Начинаешь думать о том, что скажет она, если посмотрит фильм с моим участием, что скажут ее друзья. Это странное изменение. Раньше меня это не заботило. Я считал: раз артист, можешь играть кого угодно.
— И все-таки почему, пережив нечто подобное в жизни, вы вернулись к этому в кино? Чтобы ответить на какие-то вопросы самому себе?
— Да, чтобы ответить на свои внутренние вопросы. Каждая роль — это исследование персонажа, но на самом деле самого себя, своего рода аутотренинг. Чтобы познать себя, можно сыграть любую роль. У моих друзей и родственников были такие ситуации, как у героев фильма «Зови меня Дрозд». Многие развелись, у кого-то на стороне дети. Не позавидуешь. Жалко и жену, и того человека, который мучается, разрывается между двумя семьями. Мы многое изменили на съемках вместе с режиссером Павлом Мирзоевым, в том числе финальный монолог. Если раньше он был про ощущения, то потом стал про то, как важно не изменять себе. Герой рассуждает так: я счастлив, что у меня есть сын, и сейчас родится еще один, но я буду всегда любить тебя, и это неизменно, что бы с нами ни произошло. Мой герой причинил боль жене и сыну, и ему важно не утратить с ними контакт.
Иногда актер идет по наезженной дорожке или режиссер его туда тащит. Мне иногда кажется, что в «Эпидемии» я шел по пути, который протоптал в «Изменах». И я понимаю, что режиссеры иногда берут меня на ту или иную роль именно потому, что я сыграл в «Изменах» или другом фильме и им хочется видеть такого персонажа. Актера часто используют в одном амплуа. Раз он там сыграл так, значит, точно и у нас сыграет. А артисту хочется другого, и сила его в том, что он способен убедить режиссера и продюсера и открыть что-то новое, пусть в том же амплуа.
— Когда-то вы снимались у Сергея Урсуляка в «Ликвидации». Актеры вспоминают его с благодарностью.
— С тех пор он меня не приглашал, а хотелось бы сделать с ним что-то новое. Это важная и даже поворотная для меня работа. У Урсуляка интересный подход. Благодаря этому я из артиста-эпизодника стал хорошим артистом эпизода. Проб не было. Сергей Владимирович устраивал читки, как в театре. Когда артист приходит на пробы, он продает себя, показывает, какой он хороший и талантливый. Для меня в этом есть какой-то конфликт с самим собой. А если ты пришел на читку, а это такая репетиция за столом, то вроде бы ты уже в процессе, тебя взяли, и ты свободен. После читок я перестроил свой подход к пробам, понял, что не надо выдавать на всю катушку — только сейчас или никогда. Важно понять, что видит режиссер в тебе и в материале, смотрите ли вы с ним в одну сторону, сможете ли вместе работать. Нет ничего хуже, если тебя утвердили, а контакта с режиссером нет. Это же ад! Мы как-то встретились с Сергеем Владимировичем на кинофестивале на Сахалине, с удовольствием пообщались, и он сказал: «Скоро увидимся».