Несмотря на пандемию и связанные с ней отмены и переносы культурных событий, традиционный фестиваль в Клину прошел по плану. Из-за эпидемиологической ситуации только оперу Чайковскую «Опричник», недавно восстановленную режиссером-постановщиком Сергеем Новиковым в Михайловском театре, не удалось привезти из Петербурга. Ее показали публике онлайн. «Опричника» заменили выступлением виртуозного джазмена Вадима Эйленкрига. И все же, несмотря ни на что, звезды сошлись в Клину. Цискаридзе, Бертман, Мацуев, Башмет — у каждого вечера под открытым небом в парке у дома Чайковского, где композитор провел свои последние годы, был свой характер, свое настроение, свой дух. Одним из самых пронзительных стало выступление Большого симфонического оркестра имени П.И.Чайковского под управлением Владимира Федосеева в тандеме со скрипачом Павлом Милюковым и мастерами слова Юлианом Макаровым и Анной Большовой.
Гала-концерт, посвященный 130-летию Сергея Прокофьева, ясное голубое небо, птицы над головами, деревья, безмятежно отбрасывающие тени у дома Чайковского, и первым же аккордом — знаменитый марш из оперы «Любовь к трем апельсинам». Прокофьев — композитор, которому выпало пережить революцию, репрессии и войну, — звучит всегда на максимуме, не давая возможности перевести дыхание. После музыкальной «визитной карточки» слышится голос актрисы Анны Большовой. Она читает отрывок из воспоминаний испанской певицы Каролины Кодины, которой было суждено превратиться в Лину Ивановну Прокофьеву, переехать в советскую Россию, родить композитору двух сыновей, пережить расставание с супругом и выдержать восемь лет каторги… «Сергея Прокофьева я впервые увидела 10 декабря 1918 года, когда он выступал в «Карнеги-холле». Как его только тогда не называли. Одни — футуристом из загадочной России, другие — феноменальным виртуозом, третьи — большевистским декадентом. На концерте я была ошеломлена. В жизни не слышала ничего подобного — ни в смысле ритма, ни в смысле легкости, с которой он справлялся с текстом. Прокофьев был высоким, очень худым и красивым. Отыграв программу, он поклонился странным образом — из положения стоя вдруг сложился пополам, будто складной нож. Я хлопала как сумасшедшая…» — такой запомнила первую встречу харизматичная испанка, и дальше — по прокофьевским нотам — что ни день, то накал страстей.
Следующее слово — музыкальное — говорит скрипка Павла Милюкова. Она то плачет, то ликует, играя Второй концерт Прокофьева, а БСО под чуткой рукой Владимира Федосеева создает правильный прозрачный фон, под стать небу над головами зрителей. Меж музыкой публика слушает отрывки из воспоминаний, писем и интервью самого композитора, его второй жены Миры Мендельсон, старшего сына Святослава, сложно переживавшего расставание родителей и последовавшее за ним обвинение Лины Прокофьевой в шпионаже… Мы проживаем судьбу композитора, и его музыка становится понятнее и ближе.
В финале звучат отрывки из балета «Ромео и Джульетта» и словесные «штрихи к портрету» гениального композитора. Это и постановление Политбюро от 1948 года, где Прокофьев обвиняется в формализме, и письмо Сергея Эйзенштейна, который годами просил у него музыку к фильму, но получал в ответ лишь отказы от Миры Мендельсон, и воспоминания современников, записанные после смерти Сергея Сергеевича… В ночь, когда его не стало, 5 марта 1953 года, он явился Лине Ивановне во сне в белом костюме. Так она поняла, что мужа (а они так официально и не развелись) больше нет. После тюрьмы она сохранила былую стать, появлялась в обществе в образе все той же «цветущей розы» и даже смогла покинуть Союз. Мира Мендельсон никогда не была светской дамой, многие считали, что ее намеренно подослали к Прокофьеву, чтобы разлучить с испанкой, но после смерти композитора она останется ему верна. У Прокофьева все сложно. Такова его музыка, такова была и его жизнь. И эта драма лучше все прочитывается в музыкально-литературном формате, который и был предложен гостям фестиваля Чайковского.
А завершилась 10-дневная программа в Клину еще одним спектаклем-концертом — «Гамлетом» в исполнении Евгения Миронова под музыку Шостаковича. Фестиваль отыгран как по нотам — от нежных вступительных аккордов хозяина места Чайковского до заряженных драмой партитур композиторов ХХ века. Публике оставалось только встать и воскликнуть: «Браво!»