Воркутинский драмтеатр - не простой гастролёр. Он особенный на театральной карте страны не только по своему географическому положению (находится за Полярным кругом), но прежде всего по очень трагической, а значит и героической судьбе. Потому что строили его и творили в нем люди, чьи судьбы были сломаны сталинским режимом. Сосланные в 30-ые годы в воркутинские лагеря режиссёры, актёры, танцоры организовали там сначала кружок художественной самодеятельности - чтобы выжить, чтобы не потерять профессию. А в августе 1943-го года уже был подписан приказ о создании первого в Воркуте театра, утверждена труппа в составе 23 человек и выделены средства в сумме 283 тысячи рублей.
Лагерный театр возглавил бывший главный режиссёр Большого театра, профессор Московской консерватории, в своё время работавший с Немировичем-Данченко, Борис Мордвинов. По всем статьям заслуженный человек, однако судьба которого 1940-м году круто изменилась: арестован, приговорён к трём годам исправительно-трудовых работ по обвинению (внимание!) в шпионской связи с женой видного советского военачальника. Высланный из Москвы, лишенный всех прав, в одном из воркутинских лагерей он становится грузчиком, подсобным рабочим, дневальным в бараке. Хорошо, что в шахту не отправили. Среди солагерников Мордвинова числятся музыканты, артисты, сценаристы, в том числе и известные - Котляр, Галинская, Каплер, Бендель.
И вот 1-го октября 1943 года в деревянном клубе они показал свою первую премьеру – не трагедию и не драму, которая больше чем что-либо соответствовали месту, времени и коллективному несчастью, а ...оперетту «Сильва» Имре Кальмана. В 2018-м Воркутинская драма отметила своё 75-летие. У него серьезная труппа, собственное помещение в центре города. А с 2019 года театр носит имя своего первого худрука - Бориса Мордвинова. Вот такой театр и приехал на гастроли в Москву, куда его создателя долго не пускали даже после освобождения. Но куда он все-таки добрался в 1953-м и где, увы, через несколько часов после приезда скончался от инфаркта в собственной квартире. Такая страшная судьба.
Итак, спектакль, «Пегий пёс, бегущий краем моря». Повесть Чингиза Айтматова, описывающая жизнь нивхов, малочисленного народа Севера - поэтичная и страшная, красивая и жестокая. И как все невообразимо красивые многовековые легенды, предания имеют оборотную сторону из боли и печали.
Содержание повести хорошо известно - уже классика, к тому же подкрепленная кинематографической версией (фильм 1990 год, режиссёр Карен Геворкян). 11-летний мальчик Кириск, распахнутый миру, впервые выйдет в море вместе со старейшиной клана Органом, своим отцом Эмрайином и двоюродным братом отца Мылгуном. Для мальчика это по сути обряд инициации. Охотники удачно доберутся до места лежбища нерп, забьют одну из этих больших рыб, тут же съедят ее печень, потому что ничто так не согревает в дальнем пути, как печень нерпы. Но по дороге на соседний остров, где они намерены переночевать, попадут сначала в шторм, чудом уцелеют, а потом вообще собьются с курса. Слепой туман, как огромное живое существо, обступит их жалкую лодку со всех сторон, не желая отпускать свою человечью добычу. Силы и пресная вода на исходе и, чтобы спасти мальчишку, трое взрослых и мужественных мужчин решатся уйти из жизни, по очереди выбросившись из лодки. Мальчик Кириск один в изнеможении доплывает до берега и резко повзрослеет. Трэш.
Абсолютный трэш будет иметь более чем сдержанное, суровое сценическое воплощение и начнётся ещё при пустой сцене с женского крика «за кадром». Так кричат даже не люди от горя - утробно и страшно, не звери раненые, что, умирая, воют. Наверное, так кричат духи, обитающие под землёй, под водой, в расселинах скал, в кромешной тьме. Такой «увертюрой», как предвестником беды, режиссёр Зайкаускас задаст основную тему спектакля - мир, параллельный реальному, неведомый и пугающий, мир духов и стихий. Бессилие человека перед ним, продолжающего в поисках пропитания испытывать себя веками его силой и мощью. И ещё жертвы, которые он приносит ему, борясь, страшась и поклоняясь. Четырежды повторится душераздирающий крик, пока в какой то момент камера не выведет на экран женщин - одну за одной - с длинными распущенными волосами на прямой пробор и в стилизованной национальной одежде народов Севера. Возопят они точно при древнем обряде. Поэтичный, полный метафор язык повести Ченгиза Айтматова не даст шанс зрителю остаться в мире реальном.
- Где ты плаваешь, рыба-женщина? Твоё жаркое чрево - лучшее место на свете.
- Это из древней легенды о той самой Рыбе-женщине, которая давным-давно с полюбившим ее человеком основала клан.
Через 15 мин от начала с первого ряда поднимется рыжеволосая женщина в глухом чёрном костюме, в каких обычно за ширмой работают кукольники, и попросит дать свет в зал. Дальше оставаясь на первом ряду, актриса поведёт текст от автора, сопровождая опасное путешествие отважной четверки в лодке. И почти за трехчасовое действие пару раз подключит к нему интерактив со зрителем, милый и наивный. Попросит их, например, в темноте включить фонарики на гаджетах - чтобы охотники увидели над собой вечность звёздного неба.
Как ни парадоксально минимализм, выбранный постановщиком Зайкаускасом как стиль, подчёркивает и проявляет эпический характер его спектакля. За всю декорацию здесь работает всего-то одна лодка, больше напоминающая скелет древней рыбы, нежели средство передвижения по воде. Волны, в которых бьется чёлн, тут - полотна в руках монтировщиков. И они так ловко манипулируют ими, что матерчатые волны в какой-то момент сливаются с волнами экранными, что выглядит весьма эффектно. Натуральную воду льют прямо на сцене только в самые трагические моменты, когда один за одним суровые мужчины клана ради чужой жизни добровольно отказываются от собственной.
Режиссёр грамотно работает с камерой, экраном и киноматериалом (Арсений Мисюков, Иван Фролов). Фрагмент из фильма 1990-го года в первой части спектакля прозвучит во второй уже на сцене (кровавый рот Кириска от рыбье печени). А камера в режиме он-лайн выведет крупный план актёров, честно работающих по школе переживания. Просто, достоверно и искренне, без лишнего пафоса, присутствующего в тексте - Николай Аникин (старик Орган), Евгений Канатов (отец Кириск), Анатолий Жуков ( дядя Кириск) и наконец Гульнур Хаматнурова в роли отчаянного 11-летнего мальчишки. Зал оценил - долго не отпускает воркутян, некоторые женщины вытирают слезы.
После спектакля режиссёр Линас Мариюс Зайкаускас рассказывает, что это его вторая постановка в воркутинском театре (первая - «Женитьба» по Гоголю называлась «Женихи»). «Пегий пёс, бегущий краем моря» сделан к 100-летию Республики Коми, премьера состоялась за три недели до показа в Москве.
- Линас, я, например, верю в то, что театры, их стены пропитаны своей историей. Работая в Воркутинском театре, вы как-то почувствовали отзвуки трагедий артистов-заключённых ?
- Да, история и театра, и города страшная. Но я приехал ставить свой первый спектакль в Воркуту лишь потому, что хотел увидеть места, где в одном из лагерей, которые появились здесь раньше самого города, несколько лет сидел мой отец. Он понимал, что в нечеловеческих условиях работы в шахтах он, в прямом смысле этого слова, подохнет. Он даже совершил попытку отрезать себе ноги лишь бы не спускаться в шахты и, будучи инвалидом-доходягой, попытаться хоть как-то дожить свой век «на верху». Слава Богу, что попытка была не удачной: конвейер, на который он прыгнул, сбросил его, а не отрезал ему ноги, как отец расчитывал. Второй раз броситься ему уже не позволили другие заключенные.
- Вообще, я был уверен, что город должен жить страшной историей лагерей, помнить о своих трагедиях, о музыкально-драматическом театре, который появился для развлечения жен начальников лагерей. Одним словом, думал увижу что-то похожее на те страшные музеи смерти, что существуют в Освенциме, Майданеке, Бухенвальде... Ну, если уж не так монументально, то думал что будет хоть какое-то место, условная Голгофа, которую я видел в Норильске. Но... я ошибся. Город вообще не живет ЭТОЙ историей. Официально он живет историей славных Пятилеток, шахтерских подвигов, а не официально - очень многим людям на любую историю наплевать, она не владеет их думами. Город занят проблемой выживания - он просто-напросто «умирает». А люди, как и везде, хотят быть счастливыми, хотят быть успешными.
- Почему для постановки вы выбрали стиль минимализма? Концепция или по финансовым соображениям?
- Минимализма я любил всегда. Все мои спектакли, что касается особенно сценографии, минималистичны. Для меня главным в театре остаётся актер, и я люблю, когда декорация не становиться «мавзолеем» для него. Когда зритель сосредоточен на «живом» актере, а не на «архитектуре». Ну, а большинству директоров театров, где я работал, мое пристрастие к сценографическому минимализму очень даже нравиться, они знают, что спектакли Зайкаускаса финансово не затратные. Но я перфекционист и люблю все делать «как для себя» и пробую достичь практически не возможного, от других людей, которые занятые на постановках в моих спектаклях.
- С актёрами вы работали по школе, по Станиславскому, чему европейский театр делает, скорее, теоретический респект.
- В «Пегом псе» прекрасный литературный, поэтический, пафосный, но совсем не драматургический язык создает пафосно-поэтическую атмосферу. Пповести, но не спектакля. И единственный способ не попасть в ситуацию, когда аж претит от «сладости» и пафоса, это заставить актеров играть реалистически, даже натуралистически, по системе Станиславского. Точнее, стараться жить на сцене, думать, решать проблемы, а не играть, изображать состояния и чувства.
- Вы много работаете в Литве, в театрах Европы. Но при нынешних условиях это оказалось возможным для вас только в России.
- Пандемия и полный локдаун в Евросоюзе и в Америке ударили сильнейшим образом не только по театрам, но и по всей культурной жизни. Практически полтора года все было закрыто. Никаких спектаклей, концертов, выставок и т.д. Особенно пострадали фрилансеры, полтора года они не имели источников заработка - это трагедия в прямом смысле слова. Актеры и режиссеры, певцы и музыканты, художники что-то придумывали в ЗУМе, но это не театр. Это даже не «не от хорошей жизни», а от ужасной жизни. Попытка не умереть...Вот только сейчас понемногу искусство и культура в Европе начинает подавать признаки жизни.