А народу пришло немало — друзья, почитатели его театрального и музыкального таланта. На сцене рядом с женой Людмилой и единственным сыном практически весь состав «Школы современной пьесы» во главе со своим лидером — Иосифом Райхельгаузом. В зале сидят люди, а желающие вспомнить артиста тихо подходят к микрофону. Даже не для него эти слова — для себя, для живых… Тем более что Владимир Андреевич их достоин. Жаль, что теперь уже никогда не услышит — ни искренних слов, идущих от души, не увидит слез, стоящих в мужских глазах…
— Володя очень подвел меня, — говорит Леонид Ярмольник, который до этого долго и молча стоял у гроба, вглядываясь через стекло в лицо своего друга. — Подвел, потому что два раза в год мы с ним ходили на могилу Лёни Филатова. Вот и на этот раз он позвонил, спросил, когда пойдем. Теперь пойду один. С его уходом мое одиночество усилилось.
Все выступающие повторяют, будто сговорившись, про гром среди ясного неба, про внезапность случившегося. И это правда, как правда и то, что Владимир Качан пренебрежительно относился к своему здоровью. Наверное, это свойство его поколения — мало или не эгоистичного совсем, хотя актерская профессия к тому всецело располагает. Тем не менее несмотря на температуру, плохое самочувствие и даже потерю обоняния он долго не обращался к врачам. Коллеги ругались с ним, говорили, что у него все признаки ковида, а он только отмахивался: «Я сам всё знаю про себя». И только когда стало совсем плохо, возникли проблемы с дыханием, он оказался в «Коммунарке», где, увы, всё и произошло. Почти внезапно.
А теперь он лежит в гробу со стеклянной крышкой, и в этом есть что-то сказочное. А он и начал свою биографию почти что сказочным героем — лихим и отважным д’Артаньяном. Да, именно Владимиру Качану судьба приготовила такой подарок — роль мушкетера в московском ТЮЗе, в постановке Павла Хомского. И молодой Качан сразу же покорил Москву — мужественностью, легкостью, иронией своего героя и, конечно, музыкальностью. Всё это получит в дальнейшем развитие, но в других ролях, на других сценах.
Последней сценой его жизни станет театр на Трубной площади.
— Последний спектакль мы играли вместе, сидели в одной гримерной четыре человека, — вспоминает Александр Галибин. — Готовились к выходу в спектакле «На Трубе», вспоминали частушки, которые поем. Не могу их воспроизвести, потому что своими корнями они уходят далеко в народ. Так вот Володя знал их больше всех и в этом был вне конкуренции.
Поэт Александр Вулых вспоминает, как они с Качаном записывали последний диск. Что «Володя нервничал, торопился». Наверное, что-то чувствовал, неосознанно улавливая невидимые знаки, что подавала судьба.
— Так он пел, как никто не поет. Володя познакомил меня в свое время с Леонидом Филатовым. Тот предложил издать первую книгу моих стихов, а я легкомысленно так ему: «Да успею». Мы действительно думаем, что жизнь бесконечна, всё откладываем. Вот и Володя не успел, не дождался выхода своего последнего диска, — заканчивает Вулых.
Качан обладал удивительным и редким свойством не меняться с возрастом. Старел красиво, сохраняя в чертах лица мужественность и благородство, присущие его театральному герою. И как разительна картина теперь, когда через почти неделю в гробу он совсем не похож на себя прежнего. Точно лежит там другой человек, но не он. И от этой несхожести всё больше крепнет вера, что не он ушел, а тот, другой, что за стеклом... И может, артист и не уходил, только вот не вернется таким, каким мы его знали, любили, слушали…
Ректор Щукинского института Евгений Князев читает со сцены Блока:
Жизнь — без начала и конца.
Нас всех подстерегает случай.
Над нами — сумрак неминучий,
Иль ясность Божьего лица.
— Володя, я желаю, чтоб над тобой была ясность Божьего лица.