В Ростове Великом кинематографисты снимали не раз. Там можно найти купеческую Москву и развалины послевоенного города. Хоть Сталинград снимай. Все знают, что на территории Ростовского кремля Леонид Гайдай снимал комедию «Иван Васильевич меняет профессию», но работали там и другие режиссеры. Юлий Райзман снимал «Коммуниста» с Урбанским, Иван Пырьев — «Братьев Карамазовых», Евгений Карелов — «Семь стариков и одну девушку», Александр Птушко — «Руслана и Людмилу», Георгий Данелия — «Слезы капали», «Тридцать три» и «Афоню», Сергей Бондарчук — «Бориса Годунова». Знаменитая шведская актриса и звезда фильмов Бергмана Биби Андерсон приезжала туда во времена СССР на съемки «Человека с другой стороны» Юрия Егорова. Да и Вера Сторожева снимала здесь «9 дней и одно утро».
Продюсер Наталья Иванова назвала Артура Смольянинова фронтменом фильма, поскольку именно к нему приковано повышенное внимание. В кино он снимается с 14 лет, дебютировав в 1998 году в фильме «Кто, если не мы» Валерия Приемыхова. К 37 годам у Артура имеется серьезный актерский стаж. Только за последнее время вышли сериал «Волк» Геннадия Островского и «Калашников» Константина Буслова с его участием, продолжается работа над «Выжившими» у Андрея Прошкина.
Кинематографисты превратили Ростов в оккупированную территорию, куда пробирается из Москвы советская диверсионная группа. Младший лейтенант НКВД Мария, угрожая пистолетом, берет в заложники священника, похищает икону из местного храма, где служил ее отец, пока его не расстреляли. Мария возвращается в Москву. Ее единственным спутником и своего рода духовным проводником становится отец Владимир.
Съемки проходили в храме Вознесения Господня, возведенного на месте погребения Исидора Блаженного в 1563 году. Протоиерей Олег (Ельцов) позволил снимать даже в алтаре. Он сам соорудил лестницу на колокольню. Денег на строительные работы у него нет. В момент нашего знакомства отец Олег был в гражданской одежде — молодой и современный человек. Артуру Смольянинову отец Олег помог освоиться в роли священника, поскольку это предполагает особую пластику и поведение. Он вспоминает, что Артур приехал на съемки хорошо подготовленным, прочитал много книг.
Отца Владимира требовалось должным образом экипировать. Художник по костюмам Регина Хомская отстаивала каждую мелочь. Если что-то было не так, говорила: «Да вы что? Это же синтетические нитки! Их быть не должно. Я отвечаю за это». Костюм священника образца 1940-х был специально пошит на Артура Смольянинова. И не только ряса, но и аутентичная одежда для других случаев жизни. Приходилось думать и об утеплении, вплоть до согревающих подошв, чтобы актеру было тепло. По словам отца Олега, даже крест в кадре настоящий.
В шестом часу вечера мы приехали в поселок Поречье-Рыбное, что в 11 километрах от Ростова. В сумерках 94-метровая полуразрушенная колокольня, возведенная в конце XVIII–начале XIX века, выглядит величественно и пугающе. Ощущение такое, что немцы действительно только-только покинули эти места. У магазина носилась стая голодных собак. Поблизости дрожали от холода «немцы» в легких шинельках. Невольно приходят мысли, что победить врага во многом помогла русская зима. На морозе аутентичный мотоцикл заводится с трудом. Помогают «немцам» решить технические проблемы несколько специалистов. Время уходит. Темнеет. Впереди у группы — несколько ночных смен, которые закончатся под утро. Учитывая, что по вечерам становится очень холодно, каждая смена — испытание.
Десять лет назад Артур Смольянинов снимался у Веры Сторожевой в фильме «Мой парень — ангел». А она работает только с теми, кого любит, хотя с ним всегда как на войне. Артур собеседник сложный. Ждешь его, а он приходит и говорит: «Мне совсем не хочется откровенничать. Понимаю, что вы проделали большой путь, но я предпочитаю не говорить заранее о фильме». В общем, начиналось все очень плохо. Но Артур — человек эмоциональный, порывистый, сам не замечает, как загорается и темпераментно начинает говорить о своей работе. В целом о фильме так: «Это не про житие, это про жизнь. Отец Владимир — человек в поиске, человек сомневающийся. Какие-то, может, секреты свои, он мне открыл — экран покажет. И что люди увидят, то и увидят. Это наши с ним отношения. Но что-то должно оставаться в тайне. Он никого никуда не ведет, он пытается сам свою дорогу пройти».
Вера Сторожева считает, что для Артура это сложная роль, но именно он, Мария Луговая, Илья Малаков, Сергей Пускепалис, Ольга Лапшина и другие актеры делают эту историю настоящей. Но Смольянинов самоуверенно заявляет в ответ, что для него роль совсем нетрудная. Кажется, говорит он это из духа противоречия, который в нем укоренен. Вера замечает: «За десять лет Артур стал больше спорить, но и достиг глубин. Он — замечательный артист, один из самых пытливых и настоящих в молодом поколении». Артур слушает и даже слегка смущается, хотя он редко способен на такие сантименты.
Мы разговариваем с Артуром Смольяниновым за несколько часов до ночных съемок.
— Впереди у вас ночные смены?
— Может, не будем говорить о грустном?
— Трудно было ощутить вкус войны? Старшему поколению актеров, которые ее прошли, в определенной степени проще. А как вы погружались в атмосферу незнакомого времени?
— Наша реальность и война в том числе, гораздо прозаичнее, отвратительнее и мерзотнее, чем кино, которое о ней снимают. И советское кино о войне не исключение. Это представление о том, как все было. Героизация, дегероизация, монетизация, мифологизация и так далее. Любое кино, снято ли оно непосредственными участниками событий или нами, наследующими историю своих отцов и дедов, — это всего лишь представление людей об ощущении войны. Разницы тут большой между поколениями нет. Все зависит от человека, его восприимчивости к чужому горю. Война, раны, боль, СПИД — все это трагедия. И суть, мне кажется, в том, что ломается что-то внутри тебя, и ты пытаешься это чинить. Падают вокруг тебя бомбы или нет, не так важно. Это только фон. Мы всегда рассказываем друг другу историю о себе, не об эпохе, делимся чувствами, пытаемся друг другу помочь и понять, как нам жить. Я был на войне. Понятно, что не на Великой Отечественной, на другой. И видел, что это такое, когда убивают людей. Ничего прекрасного в этом нет. Показывать так, как это есть на самом деле, нельзя.
— Я спросила про физическое ощущение войны. Закончился съемочный день, и вы вернулись в гостиницу, поужинали, легли на чистое белье. А люди на войне оставались в окопах. Им некуда было идти.
— Не буду сейчас наливаться пафосом. Просто рассказываю о том, как все происходит. Помню, как один известный человек сказал, что рискует жизнью, работая в кино. Поверьте, мы достаточно страдаем, чтобы чего-то достичь. Серьезно! На второй день съемок я отморозил себе пальцы. Это очень больно. Они болят до сих пор. Поверьте, если бы было нужно, мы бы сидели в окопах, не обломались, как-нибудь бы справились. Русским духом мы тоже попахиваем. Но у нас другая задача — дожить и снять кино. Все-таки мы здесь не на войне.
Я вот, например, чтобы понять окружающую реальность, не пользуюсь никакими средствами связи. В принципе, не беру их с собой. У меня нет ни гаджетов, ни телефона. То есть телефон для связи есть, но он лежит в гримерке. Отсутствие привычных вещей лично мне очень помогает ощутить реальность. Мы же погружаемся в виртуальный мир и в принципе забываем о том, что настоящий мир не тот, а этот. Забываем, потому что он не так уж и прекрасен. А в виртуальном пространстве все так хорошо. Мы там герои и красавицы, такие все из себя положительные, просто инстаграм-боги. Я исходил из этого, начиная работу над ролью.
— История в фильме такова, что того гляди восстанут ревнители православия и пойдут в бой за истинную веру.
— Плох тот верующий, чьи чувства можно задеть. Значит, никакой он не верующий. Если сказать человеку, что его любимая жена уродина, разве он перестанет ее любить? Может ли это задеть его чувства, если он любит по-настоящему? Скорее это больше говорит о человеке, который позволил себе подобное высказывание о твоей возлюбленной или жене. Бедняга! Что тут поделаешь? Если у вас есть чувства, то их опустить таким образом невозможно.
— В чудо верите?
— Жизнь сама по себе — чудо. Мы все время пытаемся ее как-то объяснить, но никак не получается. Ее можно только почувствовать. И то, что мы здесь сейчас находимся, тоже из области чудесного.
— У вас больше опыта, чем у Марии Луговой и Ильи Малакова, которые с вами на площадке. Чувствуете, что они другие?
— То есть вы думаете, что я уже пенсионер?
— Нет, конечно. Просто вы начали рано, молодой, но зрелый.
— Да я терплю от них такое каждый день! Разные бывают моменты и обстоятельства. Иногда мне действительно есть что подсказать, потому что наблюдаю со стороны. Люди в принципе, глядя друг на друга, могут что-то посоветовать, и дело тут не в возрасте.
— В опыте?
— В опыте, наверное, тоже. У меня порой возникает желание что-то подсказать, и я это делаю. Ребята прислушиваются, не посылают куда подальше. Но у нас это взаимный процесс. Они мне тоже что-то подсказывают, но меньше, хотя я всегда от них этого жду.
— Может, боятся? Вы иногда неприступный.
— Надо их спросить. Идет нормальный творческий процесс. Это не значит, что я больше всех знаю, а остальные ничего не знают. У нас потихонечку что-то начинает химичиться друг с другом. Посмотрим, что получится.