«22+28» — Пугачева, «Белая черемуха» — Анна Герман, «Большая медведица» — Михаил Боярский, «Льется музыка» — Маша Распутина, «На теплоходе музыка играет» — Ольга Зарубина, «Прощай» — Лев Лещенко.
А сколько шлягеров Добрынин исполнил сам! «Колдовское озеро», «Синий туман», «Не сыпь мне соль на рану». И кто из нас не подпевал солистам ВИА: «Все, что в жизни есть у меня!», «Как тебя мне разлюбить», «Не волнуйтесь, тетя!», «Ты мне не снишься» и многие, многие другие. Всего у Добрынина порядка 1000 написанных песен. В канун юбилея он рассказал «МК», как помог Пугачевой выиграть «Золотой Орфей», за что не любит Шнура, почему не может запомнить фамилию Моргенштерна, какую песню в своем творческом багаже считает гениальной и о многом-многом другом.
— Вячеслав Григорьевич, не потому ли люди так любят ваши песни, что все они радостные? И вы сами, наверное, радостный человек?
— Это все раньше было, когда я был молодой. Радоваться тогда было чему. А сейчас радость пошла на убыль, сегодня и радоваться нечему, одни переживания и кусание локтя: что я делаю и зачем? Впрочем, я уже ничего не делаю. И это легко с одной стороны и тяжело с другой. Почему? Тяжело, потому что всем сейчас тяжело. А легко, потому что мне все это совершенно безразлично и меня совсем ничего не интересует. То есть я ни к чему не стремлюсь. Например, создать какую-то конкуренцию с новыми Моргенштернами, телебутами, небулетами… Я не знаю таких исполнителей и песен их не слушаю.
— Вряд ли сегодняшние авторы — ваши конкуренты, а у рэперов вообще довольно узкая аудитория, до вашего размаха им далеко…
— Я был ребенком и уже тогда был нормальным мелодистом. Будучи еще совсем юным человеком, сочинял ту музыку, которую можно было слушать. А что сейчас происходит? Я этого не слушаю. Рэп, так называемый, это музыка не наша. Это музыка негров. И сейчас, чтобы почтить память негра, которого убили, задушили, всех заставляют на колено преклониться. Я бы просто наложил на этого негра, а людям приходится ради него на колено вставать. Произошло перепрограммирование всей истории, и я не рад тому, что происходит. И соответственно не хочу ни писать, ни сочинять. Все это в прошлом. Рэп меня не интересует. Совершенно! Потому что я не понимаю, что они хотят, что они поют, что они делают и зачем они это делают. Впрочем, зачем — понятно! Чтобы денег заработать. А все остальное не понятно.
— Сейчас, конечно, падение музыкальных нравов налицо. И это в нашей стране, где людям все-таки стремились привить какую-то музыкальную культуру. Как вы думаете, откуда такой упадок?
— Зачем вы меня спрашиваете? Отвечайте сами! Это вопрос — самой себе! Почему так вышло и зачем? А я уже на пенсии — мне все равно.
— С вашим творческим багажом говорить о пенсии как-то даже неприлично: песни ваши пели, поют, и, надо думать, будут петь еще очень долго.
— Я песню «Прощай» написал в 1974 году, песню «Все, что в жизни есть у меня», «Ты мне не снишься» — в 1975-м, «Кто тебе сказал» — в 74-м и так далее… А сейчас 2021 год и мне 75 лет, а люди до сих пор поют эти песни. А вот что будет через 40 лет? Будут эти песни звучать? Вопрос — сложный, а ответ на него простой… Вот и все.
— Если они звучат нынешние полвека, чего бы им не звучать следующие пятьдесят лет?
— Ну допустим… Я вот люблю песни наших классиков. Я вообще вырос на музыке The Beatles. Я битломан: большой, сильный. И я вырос на рок-н-ролле, на Элвисе Пресли… Но при всем при том я слушал нашу музыку, отечественную. Это Блантер, Богословский, Фельцман, Фрадкин, Колмановский, Соловьев-Седой… «Подмосковные вечера» — разве это плохая песня? Это очень красивая песня, мелодичная.
Давайте сравним эту песню и им подобные с тем дерьмом, которое сейчас поют. Разве это музыка? Эту музыку назвать музыкой нельзя. Это не музыка! Весь вопрос только в том — это кому-то нужно? Значит, кому-то нужно! А кому нужно? Таким же нелюдям, как и те, кто создает эту музыку. Этот вопрос для меня однозначный.
Я не понимаю, что происходит, я не понимаю, что это за музыка, я не понимаю, можно ли назвать эту музыку музыкой. Это все бизнес. Просто бизнес! С утра до вечера куют деньги абсолютно отовсюду. Что бы ни играло — дайте денег за это, за все! А мы писали искренне и не за деньги, а чтобы народ эту песню полюбил и пел, и получал от этого удовольствие. А сейчас я не знаю, от чего можно получить удовольствие.
— Есть большая разница между тем временем, когда люди ходили на концерты и оплачивали песни, которые им нравились, рублем, то есть купленными билетами, и сегодняшнем днем, когда музыку можно слушать в Интернете бесплатно. Может поэтому все так изменилось?
— Вот! Вся проблема в Интернете! Вот сейчас мы коснулись главной темы! Раньше были просто радио, телевидение, пресса, которые доносили информацию о музыке, и еще были пластинки, которые выпускались разным тиражом. То, что пользовалось успехом — большим, а что не пользовались — маленьким тиражом. Есть удача, есть шлягер, хит, говоря сегодняшним языком, выпускаются большие тиражи, и многие люди могут услышать это. А сейчас Интернет, и любая чушь, чепуха, дерьмо засылается в эти, как их, аккаунты, и тиражируется.
— А у вас нет своих аккаунтов в соцсетях?
— Нет, я не участник всего этого, я соцсетей не имею. У меня нет смартфона — старый телефон, кнопочный. Ничего у меня нет! Ничего!
И я живу спокойно, но иногда до меня доходит какая-то «радость», которая именуется какими-то именами, и я не понимаю, что это такое? Это все равно, что выйти и описать два первых ряда. Для этого надо иметь отсутствие совести, наглость и очень большую смелость. Яркий пример — это Шнуров! Который не только показал, что он такой яркий, смелый человек, а еще он сидит в Госдуме, а еще позволяет себе вести программы, а еще создает какие-то группы…
Вот вопрос Сергея Шнурова, он очень показательный. Он то, что надо было собрать в едино, в целый комок. Он и есть комок. Он такое целое соцветие. Вот он Шнуров! Он победитель! Всё.
— Но вряд ли то, что создает Шнуров, — шедевры, которые будут жить в веках.
— Да он за свою времянку заработал больше, чем я за всю свою жизнь!
— Зато ваши песни вошли в золотой фонд отечественной эстрады и останутся следующим поколениям слушателей, разве для творческого человека это не имеет значения?
— Это все не факт. Если общество начало ругаться матом, использовать нецензурную лексику, то это будет очень долго продолжаться. И мы не сможем конкурировать — те, кто не приемлет этой нецензурной музыки, нецензурных выражений и так далее. Мы воспитаны в СССР, в хорошей России — той, что пришла через Советский Союз, из страны, которая исходит еще из Романовых, у которой история империи и так далее.
Мы раньше были другие, но пришла советская власть. В ней тоже было много странностей, извращений, но при этом было много полезного. А главное — дисциплина. У нас сегодня нет дисциплины, соответственно нет цензуры, она перестала существовать. Если бы была цензура, у нас половина артистов из двухсот, нет, больше - 195 — они бы ходили на завод, другой работы у них не было бы. На завод, на фабрики, на производство. Не было бы другой работы! Если бы была цензура.
И их было бы не жалко. Потому что хочешь работать на сцене — занимайся музыкой. А не занимайся ерундой всякой. А всякая ерунда, которая продвигается при помощи Интернета, — это в соцсети зайди, получи лайки, несколько миллионов просмотров. И ты герой! Моргенштерн, телепутик, лилипутик. Я даже не знаю эти названия, я их не выговариваю, хотя у меня с разумом пока все еще нормально. Но я не запоминаю их, потому что я не понимаю, что они поют. Но, правда, у них есть публика. Это дети! Подростки, которые тоже хотят ругаться матом. Говорить нецензурные вещи. Родители их ругают, но они не слушают, и эти группы позволяют себе то же самое и становятся своими, говорят с ними на одном языке.
— Может быть, все дело в том, что сегодня не стало настоящих поэтов, которые способны донести чувства, мысли, эмоции до сердца слушателей без использования нецензурных слов? Достучаться с помощью таланта, а не нецензурщины?
— Я этот язык не принимаю. Я уже пожилой. Я написал тысячу песен, даже больше. Но всегда соблюдал правила приличия в том, что я делаю. И писал на стихи поэтов, которые не допускали ни одного фальшивого слова. Они следили за ударениями, за тем, чтобы сказать грамотно. Эти люди — Дербенев, Танич, Шаферан, Харитонов, ну и так далее — были поэтами высшей пробы, потому что они сочиняли те слова, на которые было легко написать музыку. Их стихи были убедительны. И получалась песня, которая разлеталась по миру и становилась шлягером. А сейчас это называется хит. Но это даже не важно, а важно, чтобы ее пели в любом виде: собравшись вокруг костра, на каком-то утреннике, юбилее, событии… вот это да! А сейчас что можно спеть? Это такой вопрос, вечный. И не мне отвечать.
— Людям интересно, что вы думаете о дне сегодняшнем, ведь кто, если не вы, имеете право на критику и даже на запрет…
— Это никого не интересует, к сожалению. Это время такое наступило, когда ничего не интересует, кроме того, чтобы избавить от того несчастья, которое постигло не только страну, но и планету. Которое убивает нещадно людей. У меня за последний месяц умерли 15 человек из числа близких мне людей. Вот о чем я думаю с утра и до вечера. Потому что я не хочу просто так умирать.
Ну ладно на меня бы свалился кирпич — это судьба. Но я не хочу умирать, потому что кто-то придумал этот вирус, кто-то жрет этих летучих мышей. И я из-за этого должен умирать. А я хочу, если и не сочинять музыку, то просто пожить. Хоть чуть-чуть. Вот и все.
— Кого сегодня вы смело называете коллегами?
— Существует Юра Антонов, существую я, существует Давид Тухманов. Вот, пожалуй, мы втроем остались, кто пишет популярную музыку, которая существует в сознании людей. Володя Матецкий. Кто еще?
— Александра Пахмутова.
— Александра Николаевна — она уже на уровне Прокофьева, Шнитке, это совсем другое. Это — величие. Я ее очень люблю, но я назвал тех людей, которые пытались во все время быть модными. Когда я написал песню «Прощай», ее самый популярный исполнитель Лева Лещенко только начинал свою карьеру, а песня вроде как до сих пор модная. А на песни Пахмутовой нет моды. Они просто вошли в анналы советской эстрадной музыки, а мы стоим особняком — те, кто пытался писать популярные песни. Это очень важно для понимания.
— Вы не считаете свое творчество продолжением эпохи советской песни?
— Пахмутова — это как раз советские песни, а мы старались взять начинку от музыки The Beatles, от того, что к нам пришло из-за границы. То, что нам запрещали слушать, а мы это выискивали. Это не заимствование, не плагиат, это — влияние. На меня повлияло творчество The Beatles, если бы не было The Beatles, я бы не стал заниматься музыкой. У меня хорошее профессиональное образование, я историк и теоретик музыки. Я окончил МГУ, и я бы этим занимался. А так я стал писать песни, и у меня получалось зарабатывать этим приличные деньги. А Юрка Антонов вообще считается первым советским миллионером.
— Влияние западной музыки замечали на худсоветах, были у вас из-за этого проблемы?
— Если Пахмутова — это вселенское, то мы ныряли в разные дыры, которые открывались перед нами, а потом закрывались. А мы хотели создать какую-то свою культуру, и иногда нам удавалось. Пахмутова была открыта, а нас запрещали, закрывали, нам не давали ничего делать, не давали записывать песни.
У меня песня «Все, что в жизни есть у меня» проходила три года худсоветы и ее не пропускали. Пять раз мы парились на этих худсоветах, а нам говорили: «Это непрофессионально! Это самодеятельность!» А мы ведь были профессиональными музыкантами. Но там сидели старперы такие… Короче говоря, мы пробились и стали тем, кем мы стали. Мы теперь тоже классики, но цензура отсутствует. Если бы была цензура, то нас пригласили бы в худсовет, в котором раньше были Богословский, Колмановский… Я их всех называл «носки». А почему носки? Это что, чулки? Нет! Потому что на «ски». Богословский, Иорданский, Аедоницкий, Колмановский, Жарковский… Они хотели, чтобы только они были, а других не было. А мы появились, какие-то молодые ребята. И мы хотели, чтобы была другая музыка, не такая, как у них.
— У них тоже хорошая музыка…
— Хорошая, нельзя не признать «Темную ночь», «Подмосковные вечера» — это хорошая музыка. Но у нас была другая, которая проникала к нам из-за границы. У нас же был железный занавес. Мы слушали ВВС, «Голос Америки», «Радио Свободы», и когда услышали The Beatles, The Rolling Stones, мы заразились этой бациллой и больны ей до сих пор. Но это не потому, что мы тупые. А потому, что этим болеет весь мир. И недаром с 2001 года по решению ЮНЕСКО 16 января отмечается Всемирный день The Beatles. Потому что 16 января 1957 года в Ливерпуле открылся клуб The Cavern, где они начали свой путь к славе.
— Но если Джон Леннон, Пол Маккартни и Джордж Харрисон вас и не пели, то нет такой российской звезды, которая не исполнила бы вашей песни и с ней не поднялась бы на очередную ступень популярности. Боярский, Аллегрова, Распутина, Зарубина, даже Анна Герман. Но лично я больше всего люблю «Я прощаюсь с тобой у последней черты» на стихи Вероники Тушновой в исполнении Пугачевой.
— Ты знаешь эту песню?
— Конечно. Потрясающая вещь.
— У тебя хороший вкус.
— Юная Алла звучит невероятно. Это ведь очень сложная для исполнения песня?
— Да, очень сложная. Я считаю, что написал гениальную песню. Кстати, Пугачева пела ее в первом туре конкурса «Золотой Орфей». А в финале по условиям конкурса должна была исполнять песню местного композитора, отсюда и появилось «Арлекино» Эмила Димитрова на стихи Бориса Баркаса. Вероника Тушнова — невероятная поэтесса, у Аллы в репертуаре есть еще одна песня на ее стихи «Не отрекаются, любя».
— Мало кто знает, но ведь у Пугачевой был дуэт со Львом Лещенко и на вашу песню.
— Это был 1971 год. Песня «Я вас люблю». Для Аллы там была высокая тональность, и она чуть-чуть пищала, но очень выразительно — мне очень нравилось! Высоковата была тональность, но она справилась.
— Вы дружите всю жизнь?
— Я знаю Аллу сто лет, три года мы работали вместе в ансамбле Олега Лундстрема. 25 января у меня юбилей, я позвонил ей и попросил: «Если помнишь меня — скажи три слова для программы «Время». Она человек закрытый и не любит говорить. Она уже сказала все, что хотела, и даже больше. Но она нашла для меня такие добрые, такие нежные слова.
— Везло вам на людей: на исполнителей, на поэтов?
— Мне повезло в этой жизни. Я был настолько не обделен друзьями, исполнителями. И любовью, и женщинами. Но особенно — большими поэтами, они засыпали меня стихами. Эти люди избаловали меня и сделали Доктором Шлягером.