— По ощущению, весной все казалось намного серьезнее. Сейчас, я бы сказала, у нас такой полулокдаун. В принципе мы можем выходить на улицу, но гражданам рекомендуют не собираться. Даже в доме, в семье может собираться не больше десяти человек.
— А театры продолжают работать? В России, например, официально театры и музеи не закрывают, как весной. Работают на свой страх и риск.
— Оперный театр и филармония в Базеле не работают, но драматический все-таки что-то делает. Да, в зале сидят 50 человек, в масках и на дистанции. В драму пришел новый главный режиссер Йорг Пол. Он из Гамбурга, из театра «Талия». Ему, молодому, совершенно невыносимо сидеть сложа руки. Ему надо что-то делать, показывать публике. Официально и концерты отменены, но небольшие все-таки происходят: в основном это средневековая музыка, барокко — в церквях. Если какой-нибудь пианист хочет поиграть, то он снимает зал, хотя это влетает ему в жуткую копеечку. Потому что, если в зале 50 человек и дистанция в полтора метра между зрителями, значит, зал должен быть не маленький, а это дорого. Ярмарки отменили. Карнавал в этом году отменили и уже объявили, что и весной его не будет. Это уже беда. Но хуже всего музыкантам и актерам.
— Изменилась ли ценовая политика на билеты?
— Изменилась — цены выросли. Скажем, еще неделю назад я покупала три билета — один студенческий и два «для коллег» за 40 франков. А теперь дешевые билеты аннулированы, контрамарок студенческих нет, все билеты по 50 франков.
— Вы с мужем выступаете, играете программы? Сейчас есть работа?
— Мы с Даном успели сыграть один концерт в середине сентября и уже тогда имели право собрать не более 80 человек. Правда, тогда не было обязательным соблюдение дистанции в полтора-два метра. Я со своими любительскими группами репетирую пока, но, естественно, мы должны быть в масках и соблюдать дистанцию. Придумываю, как играть любовные сцены при двухметровой дистанции (и это не «сцена на балконе»). Кроме того, половина моих актеров — французы. Они приезжают на трамвае из-за границы. А Франция сейчас закрыта. Приходится частично репетировать в зуме.
— Понятно, что артисты, режиссеры страдают без возможности работать в профессии. Балетные жалуются, и небезосновательно, что катастрофически теряют форму. А как публика реагирует на такие жалобы?
— Публика тоже теряет форму. Когда музыканты или актеры жалуются, простой народ говорит: «Не фиг глупостями заниматься, научитесь делать что-нибудь серьезное». И как пример приводят машинистов: «Машинисты нужны (а их действительно не хватает), а без актеров можно обойтись». В принципе они правы — машинист, если заболеет, поезд не пойдет, а заболей любой музыкант (даже Кисин или Соколов, не дай бог), ничего страшного не случится. Если не считать того, что мы тихо превратимся в неандертальцев. Сегодня мы наблюдаем, как реализуются антиутопии XX века — Хаксли, не Оруэлл, — очень много людей живут лишь для удовлетворения своих потребностей, в астрал, так сказать, не выходят.
Никто не понимает, насколько долгим будет этот самый локдаун. В день у нас по 10 000 человек заболевают. Из них 15 процентов более-менее тяжело, все остальные сидят дома и не чувствуют, когда луком пахнет. Но поскольку никаких рецептов нет и что делать непонятно, люди творческих профессий пытаются переформатироваться. Вот моя дочь, она композитор, со своим другом написали детектив для детей, лет 10–12, где действующие музыканты — обезьянка, осел и жираф. Их приятель, режиссер, должен был ставить спектакль, но его отменили, пришлось его переформатировать в радиопьесу. Моя дочь написала музыку. Все что-то пишут и записывают, чтобы не потерять форму. Такая вот история, но денег никто не зарабатывает.
— Вопрос о материальной компенсации. В первую волну пандемии в Германии и Швейцарии власти, насколько мне известно, щедро оплачивали простой.
— Да, весной всем людям свободных профессий выплачивали страховку в зависимости от того, кто какие платил пенсионные налоги (AHV — фонд социального страхования). Моя дочь, которая по молодости мало что зарабатывала, получала 600 франков в месяц, а мы с мужем аж по 5000. Но так было до конца сентября. Сейчас об этом не говорят, поскольку уже есть дефицит бюджета, деньги истрачены. Народ слабо попискивает, революционная ситуация назревает, но еще не созрела.
— Чем ты занимаешься в простое?
— Учу армянский язык, написала три инсценировки, пеку хлеб, все свитеры заштопала и строчу короткие рассказики, пытаюсь дневные впечатления перевести на бумагу. Вот, например, «В гости сходили». Карантин. В гости никто не ходит, и никто никого не зовет. И вдруг —ушам своим не верю! Звонит подруга и приглашает на ужин. Господи! Мы готовились, как на собственную свадьбу или в Гранд-опера. По очереди долго принимали ванну. Муж надел белоснежную рубашку с запонками, совершенно новый английский твидовый пиджак. Я — старинное платье со старинной же брошкой. Короче, расфуфырились, ботинки-сапоги начистили и пошли. Маски на лицах, дуст в сумочке. Пришли — дом сияет огнями. Запах чего-то невероятного, смесь жареного лука и горячего шоколада, одним словом, праздник, праздник, праздник! Позвонили. Дверь зажужжала и открылась. Хозяйка в маске выглядывает из кухни и машет руками: мол, не целуемся, не целуемся! Проходите в комнату налево! Проходим. Там стоит столик, накрытый для двоих — для нас с мужем. А через открытую дверь виден в другой комнате другой столик, и там уже кто-то сидит, и тоже с мужем. И в комнате справа от входа — тоже, кажется, один гость за своим столиком. Связь — по телефону. Хозяйка звонит и сообщает, что тарелки с закусками уже на столе в вестибюле, и объявляет очередность подхода к ним. Забрав тарелки, гости из своей комнаты кричали: «Свободно!», — и следующие шли за своей порцией. Хорошо организованная хозяйка прислала номера телефонов всех гостей. Гости делали селфи и посылали их друг другу по WhatsApp. Организовали группу, вошли в чат. Конечно, глубоких разговоров не получилось, но и Бог с ними. В кои-то веки выбрались в люди, можно и просто поболтать. Замечательный получился вечер. В следующий раз — у нас. У нас еще лучше можно все устроить: каждому гостю по этажу. А еда — в лебедке.