«90% театра, который существует в России и в мире, это очень плохо»
– Что вас привело в театр?
– Я начну отвечать на этот вопрос по-другому. Вообще, люблю ли я театр. Недавно мы обсуждали это с моим другом, театральным критиком, драматургом Лешей Киселевым. И пришли к выводу, что театр не очень-то и любим. Объясню почему и что это за провокация такая. 90% театра, который существует в России и в мире, это очень плохо. Чудовищные декорации, артисты, все очень утрировано, скучно, невнятно, неточно. Мир быстро развивается. Все ускоряется. Абсолютно все. То, что работало 20 лет назад, сейчас невозможно. Поэтому хорошего театра очень мало. И за ним мы готовы отправляться в путешествия по миру.
Меня изначально эта тема совершенно не привлекала. Театр казался чем-то скучным. Потом я случайно оказался на спектакле Юры Квятковского и Саши Легчакова «Копы в огне». Это хип-хопера, когда молодые ребята читают вживую на сцене рэп в картонных декорациях. Все невероятно смешно, иронично и клёво. Неужели такие вещи показывают в театре?! Это был катарсис. Еще неделю я ходил под впечатлением, а потом предложил стать их продюсером. Так и начал заниматься театром: смотреть какие здесь есть игроки, гранты, фонды, билетные операторы.
Потом на нас вышел человек и попросил сделать ночное кабаре. Это продолжалось два года. Тогда же я открыл в себе талант конферансье. А позже случай занес меня на театральный фестиваль в Авиньон, где я увидел спектакль «Remote Avignon» немецкой театральной компании Rimini Protokoll. Собственно, с него и началась моя творческая деятельность. Когда я уже не представлял интересы «Копов» и сделал что-то по собственной воле.
– Что вас привлекает именно в экспериментальном театре? Уверена, на том же Авиньонском фестивале вы пересмотрели множество более традиционных спектаклей.
– Я изначально доверяю своей природе художника. И стараюсь сочетать ее с природой бизнесмена. В нашей стране не может быть иначе. Особенно, если ты хочешь жить в Москве. Чтобы работать с классными людьми – им надо платить классную зарплату, если ты хочешь сотрудничать с крутыми зарубежными командами – ты должен оплатить их гонорары. Баланс творчества и бизнеса – это как раз то, чем я занимаюсь. Может я и не хотел бы разбираться в сметах, ходить по спонсорам и рассказывать на каждом шагу, какие у нас классные спектакли, но без этого никак.
– То есть тот театр, который вас вдохновил, просто лучше продается?
– Он дешевле. Я очень люблю оперу, но там 200 человек работает на сцене. Плюс оркестр, декорации. Это невероятные деньги, совершенно другая лига. Есть «Формула-1», а есть картинг.
– Вы катаетесь на картинге?
– Ну, я бы так не сказал. Но мы очень хорошо выступаем в своем классе. И в нем «Импресарио» в принципе один. Конечно, есть фестивали («NET», «Территория», Дягилевский). Но они поддерживаются фондами, государством, и привозят спектакли на 1-2 раза. Мы же привозим 1 работу надолго. На сегодняшний момент в нашем репертуаре уже 15 спектаклей.
«Очень полезно получать по голове»
– Интересно, что вы не завешиваете агрессивной рекламой весь город. Получается, такой «Бойцовский клуб». Никто об этом не говорит…
– …Но те, кто в теме, знают и понимают.
– Вы умышленно ушли в такую таинственность?
– Мы просто научилась делать из дефектов эффекты. Как, например, Адриано Челентано. Он вовсе не красавчик. Но когда у тебя есть какое-то внутреннее содержание, и ты несешь некий flow (с англ. поток, течение. – прим. И.Н.), недостатки превращаются в достоинства. Обычно маленькая площадка, небольшая проходимость, отсутсвие денег – это хреновые новости. Но давайте поменяем полюс. И это шоу станет только для вас! Конечно, если бы у меня было больше денег, я забабахал бы перетяжку на МДМ. Хотя бы потому, что никогда этого не делал. Не знаю, сработает ли.
Конечно, некоторые проекты мы стараемся делать масс-маркетом. Например, сначала на «Remote Moscow» пришло 80% знакомых мне людей. На следующий сезон их стало чуть меньше. А уже на третий год я не знал ни одного человека. То есть это работает такими волнами. Надеюсь, спектакль не потеряет своей актуальности. Мы периодически переслушавшем записи – пока все нормально.
– Вы мечтаете о своем театре? Именно о помещении.
– Конечно. Я всегда об этом говорю. При этом не раз слышал фразы вроде – «Федор, у тебя нет театра, и поэтому столько энтузиазма». Но это накладывает определенные сложности: всегда новая площадка, монтаж/демонтаж, проводка, звук. Я же не специалист по всем вопросам. Каждый раз – новая сверхзадача. Очень просто играть мюзикл «Шахматы» каждый вечер на одной и той же площадке.
– Но взять наушники, плеер и пойти гулять по городу, кажется, тоже очень просто.
– Пожалуйста, попробуйте это сделать. Вы сами убедитесь, какая это огромная работа.
– Я понимаю, в этом фишка «Импресарио». Но если завтра вам Минкульт выделит здание, вы же не откажитесь?
– Нет. Как можно играть в игру под названием «Театр» и не заиметь здание? Всегда хочется пробовать что-то новое: создавать лаборатории, приглашать резидентов, варить, варить… Я не женат, у меня нет детей. И театр, по сути, мой дом. Здесь живут люди, с которыми ты каждый день работаешь. Среди них есть хулиганы, дети, братья, сестры. Но это все семья. Токсичных людей мы не держим.
– Это помогло так круто пережить карантинный локдаун?
– Наверное. За это время мы сделали 6 новых спектаклей! Я за год столько не делал. А тут несколько месяцев. Порой мне даже трудно объяснить все. Есть атмосфера, в ней происходят какие-то вещи. Их мы почему-то называем театром. И люди верят. А раз они верят, то и мы тоже. Пока что нам удается влиять на людей искусством. Они дают обратную связь. Получаются такие рельсы. Но куда мы идем – этого не знает никто.
– Складывается впечатление, что у вас все идет по нарастающей. Вы когда-нибудь теряли большие суммы денег?
– Нет, никогда.
– Боитесь этого?
– У нас не такой большой театр, чтобы этого бояться. Но мы делаем то, что больше не делает никто. Ездим по фестивалям, отсматриваем спектакли и привозим в Москву.
– А сейчас решились сделать собственный проект «Мы выйдем с собой погулять в лес», где вы выступаете в роли режиссера. Как это получилось?
– Это чистая случайность. Во время пандемии мы выпустили спектакль «9 движений» Штефана Кэги. И в это время к нам обратился один бренд с просьбой сделать что-то такое по городам России. Просто «9 движений» – это спектакль для дома. Я подумал 2 недели и принес им концепцию со спектаклем в лесу. Записал голос своего 8-летнего племянника, показал им. Мне сказали, что в лес никто не пойдет. «А это вызов», – пронеслось у меня в голове. Тем более, в театре очень дорого построить лес. А так – живая декорация. Тогда мы сели сами писать спектакль. Делали это 2,5 месяца. Долго, нудно, взвешивая каждое слово, раз 6 переписывая. И каждый раз нам кажется, что может быть лучше. Но это не только моя работа. Сценарий писала целая команда (Мария Кирсанова, София Григориади), включая сотрудников Музея новых аналогий.
– То есть снова случайно посеянная идея, которая непреднамеренно проросла.
– По сути, да. Это вибрации, которые случайным образом на тебя нисходят. А ты учишься их принимать и действовать. Это как в боксе – чтобы научиться бить, тебя тоже должны бить. Очень полезно получать по голове. Это бодрит. Плюс ходить только туда, куда сам хочешь ходить. Нам в день сыпется по 10 предложений: иммерсивный день рождения, выставка. Просто люди не всегда понимают, чего хотят.
– А вы проводите корпоративы?
– На это мы живем. Но из 10 компаний соглашается 1. Потому что люди только делают вид, что готовы к новому. На самом деле, они даже не понимаю, о чем просят. Для этого нужна смелость. Люди редко переезжают, ходят в новые рестораны, слушают новую музыку, влюбляются, уходят из отношений. Есть великолепный фильм на эту тему – «Страх съедает душу». Там взрослая немецкая женщина влюбляется в молодого эмигранта, а общество их осуждает. Why not? Спектакль в лесу – why not? Это метод, которым мы работаем.
«Мы стоим особняком от того, что привыкли называть театром»
– А вы чувствуете какую-то конкуренцию с академическими театрами?
– Я вообще ни с кем не чувствую конкуренции. Со МХАТом? Нет. С «Ленкомом»? Тоже нет. Я со всеми чувствую взаимодействие. Знаю всех игроков на этом рынке. Мы дружим, а не конкурируем. Это специфические люди, которые свою жизнь отдают искусству для того, чтобы другие люди что-то почувствовали. Я их всех очень уважаю. Они абсолютные романтики с иррациональным мышлением, которые только делают вид, что бизнесмены. Они могут вести сметы, договоры, но на самом деле, это хулиганы.
– Можете в двух словах описать своего зрителя?
– На 70% это женщина. Она приходит со своей подружкой. Реже – с другом. Ей 25-35 лет. Они неглупая, интересуется новым, путешествует, получает минимум сотку в месяц. Получала… У нее айфон. Она живет в Москве и ведет активный образ жизни.
– Однажды вы сказали, что самый большой комплимент – когда люди вам говорят, что «это не театр». Почему?
– Наверное, потому что мы стоим особняком от того, что привыкли называть театром. Сейчас я бы немного отредактировал этот тезис и сказал: «Это тоже театр». То есть мы не отрицаем, а показываем, что он может быть другим.
– Больше половины ваших проектов концентрируются на звуке: аудио-путешествия, спектакль в ванне и т.д. Почему такое внимание уделяете аудио?
– Это проще. Создать мир звуковыми средствами легче, чем другими способами.
– Тогда в конце давайте небольшой блиц. Rimini Pritokoll или театр Вахтангова?
– Конечно, Вахтангова.
– Сцена или улица?
– Конечно, сцена.
– Думаю, вы лукавите. Но читатель все поймет. Если бы пришлось лишиться какого-то органа чувств на время спектакля, что бы вы выбрали?
– Я бы посмотрел спектакль во сне.
– И последнее: театр – это храм?
– Театр – это дом.