Между последним прогоном и премьерным спектаклем Олег Нестеров сидит в фойе «Электротеатра Станиславский» и даже сквозь обязательную в помещениях маску можно понять, что лидер «Мегаполиса» явно воодушевлен всем происходящим. Шесть лет назад группа уже опробовала театральные сцены для своего проекта «Из жизни планет», и этот опыт оказался весьма удачным. Сейчас у «Мегаполиса» есть новая музыка и набор новых сценических фокусов. Они «разрезали» зал в длину, разместились друг от друга на солидном расстоянии и впустили в свой концерт хоть и минималистичное, но все же полноценное театральное действо. И есть основания предположить, что это не игра амбиций столичных эстетов, а идеальная визуализация альбома, в котором есть и мистика, и чувства. В беседе с «ЗД» Олег Нестеров обсудил бриллиантовый душ, попсу и свои специальные ритуалы.
— Если я все правильно понимаю, то на создание альбома «Ноябрь» с момента начала работ над музыкой до сценической постановки ушло четыре года. Группу трудно упрекнуть в спешке. Как развивалась история «Ноября»?
— Все возникло на пустом месте. Ну или не совсем на пустом. Мы регулярно проводим свои интуитивные сессии, на которых садимся в кружок и играем. Иногда мы это делаем с музыкантами проекта Zero Lines, иногда с «Мегаполисом». В 2016 году мы продолжили наши вставания под бриллиантовый душ и вхождение в состояние потока, то есть коллективные импровизации, и в итоге поймали пару крупных рыб. И даже когда было еще непонятно, что да как, дыхание нового «Мегаполиса» уже чувствовалось. В какой-то момент проявился замысел, про что все это, и дальше замысел оброс составными частями, например текстами, а потом и сценическим воплощением.
— И вы снова решили, что новый материал станет основой для театральной постановки, как это было с проектом «Из жизни планет». Все, что связано с театром, конечно, приобретает некий загадочный ореол. Но не слишком ли это сложно?
— Это по-другому. Совсем другая индустрия, другие порядки, другой менеджмент. Но в то же время театр — идеальная среда для музыки «Мегаполиса», и мы это поняли опытным путем, когда шесть лет назад представили спектакль «Жизнь планет» как посвящение неснятым советским фильмам шестидесятых. Театр это не только внимание и возможности, но и их соединение. Внимания публики можно добиться в любом концертном зале, камерном или филармоническом. Но в театре богаче возможности для того, чтобы музыку лучше проявить. И если бы проект «Из жизни планет» не стал бы спектаклем, я уверен, что до конца его бы так глубоко никто не прочитал. Все шесть лет, что мы его играем, ко мне подходят люди и говорят одно и то же: они вдоль и поперек исследовали сайт проекта, обслушались музыки, но все соединилось, когда они пришли в театр.
— Наверное, любой музыкальный менеджер мог бы сказать примерно следующее: «Друзья, у вас за все эти годы скопилось немало хитов, почему бы вам не играть их на концертах один за одним, купаясь в аплодисментах?» Такой сюжет вообще группой рассматривается?
— Продажи — это отдельная тема. Если продавать работу Малевича как разрисованную тряпочку, ее никто не купит. И здесь примерно то же самое. Туда, где эта музыка не важна и не нужна, мы и не пойдем. Но есть места, где такую музыку любят и ждут. Может быть, это нескромно, но мы штука деликатесная. Наш звук, наша эстетика, наше отношение к слову и ко всему, что нас окружает. У нас, наверное, несколько иной подход ко всему, и поэтому театральными проектами «Мегаполиса» занимается отдельный продюсер, с которой мы делали и «Из жизни планет», и проводили перформансы Zero Lines в планетарии. В клубах, конечно, тоже интересно. Можно выпить вина, потусить и сыграть зажигательный сет, что мы тоже регулярно делаем. Это среда остается и никуда от нас не денется. Но театр для нас главное событие. Здесь мы встречаем нового зрителя, здесь нас начинают воспринимать по-другому.
— То есть спрос на такого рода развлечения есть…
— И особенно это стало ясно еще в предковидное время с нашим предыдущим спектаклем. Вроде бы прошло столько времени с премьеры, но интерес разгорался все больше и больше. Закончилось все тем, что мы сыграли в нескольких храмах. Эта музыка отчасти духовная, и после нашего выступления в Яани Кирик в Петербурге (действующая эстонская евангелическо-лютеранская кирха, в которой проводятся концерты. — «МК») настоятель попросил разрешения использовать некоторые фрагменты наших монологов в своих проповедях. С «Ноябрем» все совсем по-другому. Если в «Из жизни планет» мы делили музыку с историями, со словом, то здесь музыка царствует. Вся сценография Ксении Перетрухиной и режиссура Бориса Павловича направлены на то, чтобы зрители ухватили музыку наилучшим образом. И после прогонов все это уже сравнили с сеансом медитации.
— Если подходить к «Ноябрю» с точки зрения песен, то в нем есть трек «Форель Разбивает Лед», и он звучит как вполне узнаваемый «Мегаполис». Но в остальном чуть больше поп-музыки, чем от вас обычно ждут…
— Это, кстати, комплимент. Хорошо, если так, хотя мы не стремимся заходить на поле поп-музыки. По сути новый материал очень непрост в исполнении, при записи этого альбома впервые все партии были выписаны на ноты. Это как в случае с композиторами-минималистами — легко слушать, но тяжело играть. В такой музыке много асимметрии, а асимметрия это всегда жизнь. На этом уровне группа ABBA. У них всегда был один критерий: чтобы песню можно было прослушать сто раз и больше. А если становится скучно, значит, это плохая запись. В их музыке на единицу времени происходит довольно много событий, обычный слушатель их, может быть, не совсем воспринимает, но они его держат и будут держать. Так что если на этом альбоме больше поп-музыки, то для нас это комплимент. Хотя наши коллеги в Германии, которые микшировали и мастерили этот альбом, сказали, что мы зашли на территорию академической музыки, как это ни странно звучит. Они пробовали нас смикшировать как рок-группу, и ничего не получилось. Как поп-группу — и тоже неудачно, получился красивый фасад, но очень плоская картинка. И только когда они изменили подход на более академический, вся глубина была сохранена, и в итоге они нам поставили вот такой диагноз.
— Можно ли говорить о том, что десятилетия карьеры научили тебя понимать желания публики?
— Этим точно не нужно морочиться. Акио Морита, основатель Sony, говорил, что люди не ведают наших возможностей, а мы о них прекрасно знаем. Здесь то же самое. Нам наши возможности ведомы, мы следуем своей технологии коллективных импровизаций уже почти тридцать лет, и на выходе это дает результат, который порой людей завораживает, по крайней мере я слышу такие оценки.
— Но есть еще такой традиционный вид музыкального спорта, как песни для радио…
— Я не думаю, что радио для нас продолжает оставаться коммуникатором. Видеоклипы мы, конечно, для себя сохраним, и на новом альбоме есть парочка кандидатов для видео. Но нам интереснее работать в другой области. Например, мы сделали лирик-видео на две наши композиции. В «Необратимости» текст Михаила Кузьмина не звучит, хотя на обложке он есть. Но музыка его просто не впустила, он остается неозвученным, его можно просто читать и проецировать на музыку. Вот такие вещи мне гораздо интереснее песен для радио.
— Любой автор в какой-то момент чувствует усталость от самого себя. Как ты с этим борешься?
— Все дело в том, что мы не сочиняем нашу музыку. Она в нас заходит, и мы ее играем. Это происходит одномоментно, как попадание в поток. Мы все записываем, потом соединяем друг с другом разные фрагменты, что-то дописываем.
— То есть никаких заготовок нет?
— Никаких. Когда записывали «Из жизни планет», у меня было несколько эскизов, которые мы в результате импровизаций проявили, оживили и набросали к ним много чего еще. На этот раз у нас вообще ничего не было. Такой путь самый точный, и это не мои слова. Шнитке когда-то говорил, что между замыслом и воплощением всегда пугающая бездна, и чтобы проявить все, что внутри вас, требуется упрощение. Сначала в виде нот, потом работая с оркестром. Иначе у людей просто нет шанса услышать то, что играет у вас внутри. И Шнитке определял единственный выход для сокращения этого пути — действенная импровизация. Здесь самое важное — точно реализовать эту потоковую музыку, которая играет внутри нас, и потом точно с ней поработать. Только и всего. И от этого устать вообще невозможно, ты же не знаешь, что тебе придет в голову в следующий момент.
— Исходя из всего вышесказанного, хотелось бы узнать, как ты сегодня относишься к Karl Marx Stadt, «Яйцам Дрозда», «Женскому Сердцу», «Москвичкам» и другим хитам «Мегаполиса»?
— Karl Marx Stadt — очень яркий проект и веселый мем, который стал культурным мифом. Как анекдот, который вечно рассказываешь. Что касается «Женского Сердца», «Москвичек» и других, то мы до сих пор играем эти песни на концертах, не отрекаемся и любим их. Но значительно интереснее нам играть песни XXI века с альбомов «Супертанго», «Из жизни планет». Это мы исполняем с куда большим удовольствием.
— Ты в курсе того, что сейчас слушает молодежь?
— Года три назад я ехал в такси и услышал по радио абсолютные чудеса. Можно сказать, что музыка шестнадцати-двадцатилетних людей меня просто потрясла. Прежде всего интонациями. Интонация поп-мира во многом искренняя, а значит, верная, правдивая и живучая. Были времена, когда между Pink Floyd и ABBA стоял практически знак равенства. Но в восьмидесятых у вас на страницах «Московского Комсомольца» появилось слово «попса». И это был приговор, два мира разошлись. Но вот два-три года назад эта искренняя поп-музыка, сделанная молодыми, меня потрясла. Это великий праздник. На нашем лейбле «Снегири» появилось даже отделение молодежной музыки Twenty Twenty. Детей мы уже всех выпустили и пропустили, а вот с внуками еще не поработали. И за прошлый год мы выпустили целых двадцать четыре релиза, причем есть и по-настоящему большие артисты, такие как Поля Дудка и Хмыров.
— Задавать тебе бытовые вопросы не совсем удобно, но все же. Как ты держишь себя в музыкальной форме? Есть у тебя какие-то специальные ритуалы?
— Минимум раз в год сливаться из московского бэкграунда на месяц и пытаться за это время сделать что-то важное. Когда стаканчик опустошается, нужно создать условия, чтобы в него снова потек божественный нектар. В этом году я слился на полгода, и это было счастье. Из ритуалов обязательная прогулка до завтрака, интенсивная работа в первой половине дня с вещами, требующими ясности ума.
— Музыка это по-прежнему твое основное занятие?
— Иногда я вхожу в режим писателя и исчезаю с радаров на год-полтора, путешествую по домам и апартаментам моих друзей, и важно, чтобы вокруг говорили на непонятном языке. Не понимаю, когда такое произойдет в следующий раз, но я часто об этом думаю, и меня об этом спрашивают.