МК АвтоВзгляд Охотники.ру WomanHit.ru

Накануне юбилея сценарист Павел Финн рассказал, почему разочаровался в кино

Кинодраматург раскрыл подробности создания «26 дней из жизни Достоевского», который лег на «полку» на 10 лет

Кинодраматургу Павлу Финну исполнилось 80 лет. Он написал сценарии к хитам советского проката «Всадник без головы» и «Вооружен и очень опасен», работал с Александром Зархи над фильмом «26 дней из жизни Достоевского», Ильей Авербахом на «Объяснении в любви». В новейшее время вышли картины по его сценариям «Подарок Сталину» Рустема Абдрашева и «Роль» Константина Лопушанского. Павел Финн - из той компании молодых – Тарковского, Шпаликова, Марианны Вертинской, снимавшихся и работавших в «Заставе Ильича» Марлена Хуциева.  

Фото: Из личного архива

- Вы же к кинематографу прибились не сразу? Занимались журналистикой?

- Я в 17 лет поступил во ВГИК. С этого момента и прибился к кинематографу. В журналистику пришел не от хорошей жизни. Когда работы в кино не было,  писал для  журнала «Смена», где завотделом был один из авторов сериала  «Следствие ведут знатоки» Александр Лавров. Я там сделал несколько очерков, съездил в командировки  в город Волжский, Кишинев. Время было тяжелое,  нищее. Надо было крутиться. Заработки были очень маленькие. И  тут  мне позвонила моя подруга и сценарист Наташа Рязанцева, в то время жена Ильи Авербаха,  и предложила работу в журнале «Спутник кинофестиваля». Это было в марте 1965 года. Редакция располагалась в Госкино. Когда я туда пришел, там сидел режиссер и сценарист  Владимир Вайншток. В журнале я сделал карьеру от рядового сотрудника, которого посылали на задания,  до заместителя главного редактора.  Так началась моя деятельность в «Спутнике кинофестиваля». А Вайншток предложил идею «26 дней из жизни Достоевского» и  пробил мне дорогу в кино, за что я ему  благодарен. 

Пока учился, делал маленькие документальные картины на ЦСДФ, где застал еще  операторов-фронтовиков. Когда они выходили 9 мая, все звенело: наград на груди у этих замечательных людей было много. Я защитил документальный диплом, а свой первый договор на художественный фильм заключил на Ялтинской киностудии. Мой друг – оператор  Юра Ильенко, уже тогда задумавшийся о режиссуре, - предложил мне написать сценарий, сказку. Я в основном с операторами дружил. 

- Почему?

- Мы подружились на целине, куда отправили наш курс.  Тогда всех – актеров, художников, режиссеров – направляли на практику. Нам, сценаристам, удалось выторговать себе работу в газете, и мы поехали  в Кустанай. А артисты  занимались физическим трудом. Это было замечательное время. Саша Княжинский и Юра Ильенко  с режиссером Мишей Богиным приехали снимать документальное кино о целине и подружились на всю жизнь. И я с Сашей до конца его дней дружил. С Юрой – сложнее. После того, как он снял Параджанову «Тени забытых предков» и  поработал на Ялтинской киностудии, перебрался в Киев. Мы вместе с ним  делали сценарий сказки «Стрелок из лука», но по причинам политического характера все распалось. Я выступил на художественном совете по сценарию Бориса Балтера  «До свидания, мальчики» очень резко. Было 10 лет со дня смерти Сталина.  Тогда было время хрущевских идеологических комиссий.  

- Что же крамольного вы сказали?

- На стене висел календарь с фотографией Ирины Скобцевой. Я увидел на нем дату 5 марта 1963 года. Когда начали топить сценарий, произнес: «Посмотрите на календарь. Дата напечатана черной краской, а надо  красной, потому что это счастливый день. 10 лет как нет на свете  палача  Сталина». Это произвело  странное впечатление.  Я уехал из Ялты в Москву, а ночью мне позвонили: «У нас страшный скандал. Вам запретили въезд на территорию Украины».   

«На роль Достоевского попробовали Шукшина»

- С картиной «26 дней из жизни Достоевского» тоже все  было непросто?

- Ее должен был ставить Самсон Самсонов. На роль Достоевского он попробовал Шукшина. Есть фотография, опубликованная в журнале «Советский экран». Поразительное сходство!  Это были пробы к моему сценарию, который в результате лег на «полку» на 10 лет. Тогда задерживали даже издание сочинений Достоевского по приказу Суслова. А тут  кино! Да еще  Шукшин! Картину в итоге снял Александр Зархи. Анатолий Солоницын, сыгравший Достоевского, был отмечен «Серебряным медведем» на Берлинском кинофестивале.  

- Любимый актер Тарковского сыграл Достоевского. Тарковский и сам мечтал экранизировать романы «Идиот» и «Бесы».

- Он хотел снимать фильм о Достоевском, в роли которого видел Солоницына. Но ему не дали. А Зархи, который был героем Соцтруда, разрешили. Это наложило некоторый отпечаток на отношение Тарковского  ко мне.  Андрей - режиссер, который был по плечу Достоевскому, как бы это выспренно не звучало. Тарковский  сам  был героем Достоевского. В нем было что-то от этих людей с их экзальтацией,  эмоциями. Для меня герои Достоевского всегда как  будто на празднике, даже если он трагический. Всегда они выступают не ради бытовых вещей, а ради  утверждения  трагизма в нашей жизни.  Я ведь снимался в картине «Застава Ильича» в знаменитой сцене вечеринки, наблюдал за Тарковским. Он был старше,  но мы учились в одно время. Тарковский мог сделать Достоевского, как никто другой. Я своим ученикам постоянно рассказываю про ВГИК, про великих кинематографистов, с которыми в одно время учился. Тогда они великими не считались: Тарковский, Шукшин, Саша Митта, Эльдар и Георгий Шенгелая, Отар Иоселиани, с которым  дружу всю жизнь, художники Левенталь и Ромадин. С этими людьми я дышал одним воздухом.  Это был золотой и неповторимый период ВГИКа. Я дышал воздухом кинематографа, но совершенно не умел писать. Свой первый сценарий я написал очень красивыми словами, но когда  мы сели за монтажный стол, выяснилось, что все разваливается от моего неумения.   

Фото: Из личного архива

- Вы оказались причастны к кино, которое посмотрели миллионы.

- Вайншток генерировал идеи. Он  придумал фильм «Миссия в Кабуле» о первом договоре между Советским Союзом и Афганистаном. А я придумал, что разведчицей должна быть женщина, которая внедряется в афганскую жизнь, влюбляется в белого офицера. Ее играла Ирина Мирошниченко,  а белогвардейца – Олег Стриженов.  Это был насыщенный замечательными актерами фильм. В нем снимались Олег Жаков, Владимир Зельдин,  Саша Демьяненко. Одну из первых ролей сыграл  Олег Видов,  который позднее снялся в другом фильме по моем сценарию - «Всадник без головы» режиссера Вайнштока. Это был хит. Его посмотрели 70 млн. зрителей.  Если бы я за этот сценарий получил столько, сколько в Америке мои коллеги, то жил бы в роскоши. Я был знаком со сценаристом картины «Касабланка», был у него в гостях. Он всю жизнь жил за счет этого фильма.   

Кадр из фильма «Всадник без головы».

- Вам чаще приходилось работать на «Ленфильме»?

- Да, в «Первом объединении», главным редактором которого была Фрижета Гукасян. Она была собирателем людей одного духовного направления. Вокруг объединения собрались Наташа Рязанцева, Владимир Валуцкий, Юра Клепиков, и я там подвязался. Уже пять картин было сделано с Вайнштоком, хотелось чего-то нового.  Илья Авербах предложил сделать  кино по книге «Четыре четверти» Евгения Габриловича – соединение хроники с воображением. Книжка тогда еще не была  опубликована. Восторг был полный:  Габрилович и  Авербах – это переход в совершенно  другое кино. 

Илья Авербах понимал, что сценарий по повести Габриловича должен писать я, потому что его семья была мне близка, мы жили в одном доме. Меня Габрилович знал еще в виде маминого живота. Алеша Габрилович и его мама Нина Яковлевна - впоследствии Зиночка в «Объяснении в любви» - впихнули меня во ВГИК. Я всегда говорю, что  блатной. Я знал этот мир. Я же – писательский сын. Но первый вариант сценария  был ужасен.  Приехал я в Ленинград сдавать его Илье, который заканчивал монтаж «Чужих писем». Я читал прямо в монтажной,  по ходу дела осознавая, что это абсолютнейший провал. Илюша сказал фразу, которая все решила: «Забудь о Габриловиче. Есть только ты и я». Была жуткая зима, страшный холод. У меня не очень хорошо было с верхней одеждой. У Саши Демьяненко в гараже нашлась кожаная доха на меху. Меня в нее завернули и отвезли  в Репино, где я за две недели написал сценарий, в котором Илья  практически не изменил ни одного слова. Так появилось «Объяснение в любви» - моя любимая картина. 

- И ее изувечили.

- Она, к сожалению, изуродована. Тогда же все принимали обком, горком. Первое обсуждение фильма было потрясающее, после него мы пошли пешком в ресторан Дом кино, и по дороге Илюша сказал: «Прокручивай дырочку в новом пиджаке. Это Государственная премия». А через две недели нас вызвали в Госкино. Тот же кабинет, та же мизансцена, те же редакторы, только все наоборот. Секретарь горкома или обкома Аристов посмотрел картину, возмутился, что главным героем стал гнилой интеллигент. И началось! Мы обязаны были сделать 45  поправок.  

- А где же оригинальная версия?

- В том-то все и дело, что ее нет. Исходные материалы куда-то пропали.  

- В общей сложности у вас 60 картин? Вы работали даже с выдающимися польскими  режиссерами?

- Режиссеров было много, целый полк. С каждым из них все было по-новому. Очень редко сценарист находит своего режиссера.  Моя абсолютная вершина - Илья Авербах.  Думаю о том, что жизнь прошла. Естественно и печально то, что из той компании, в которой я начинал,  почти никого уже нет. Я работал с Ежи Кавалеровичем над экранизацией произведения  Льва Толстого «За что?» Мы дружили, но нашей картиной я не особенно горжусь. Начинал я сценарий с Ежи Гофманом о его детстве в Сибири. Он же из ссыльных поляков. Но в итоге он  соблазнился созданием блокбастера о войне. Так и остались лежать несколько сценариев. Картина, к которой я хорошо отношусь, что бывает довольно редко по отношению к своему кино, - это «Подарок Сталину» казахского режиссера Рустема Абдрашева. Ее практически никто не видел в России, хотя он завоевала больше 30 премий на международных кинофестивалях. До сих пор его показывает американское телевидение. Олег Видов, посмотрев фильм, позвонил из Калифорнии. Час мы с  ним разговаривали. Он удивлялся, почему мы не были выдвинуты на «Оскар».  

Кадр из фильма «Роль».

- «Роль» в постановке Лопушанского принесла вам «Нику». Но это тоже была дорога длинною в жизнь? 

- 32 года назад Фрижа Гукасян посоветовала мне посмотреть короткометражную картину «Соло» молодого режиссера Лопушанского. Она мне очень понравилась.  Мы с ним стали договариваться, и  я написал сценарий «Воспоминание о Плотникове Игнате»  - историю красного командира, который от контузии и ран теряет память. Сценарий на студии отвергли.  Это было время, когда закрыли картину Леши Германа  «Проверка на дорогах». Потом мой сценарий пытались  реанимировать, подавали заявку в Госкино, но его опять не пропустили. Костя отступился. Боря Юхананов хотел его ставить, но тоже ничего не получилось. Прошло много времени, и Костя  Лопушанский соединил мой сценарий со своими идеями, придумал линию актера, играющего красного командира. Я сначала раздраженно к этому отнесся, а потом подумал: пусть будет кино с  хорошим актером Максимом Сухановым. 

- Продолжаете работу в документальном кино?

- Мы работаем  с Мурадом Ибрагимбековым над фильмом  об известном во всем мире наивном художнике  Павле Леонове.  Незадолго до пандемии ездили на его родину  в Ивановскую область, нашли его дом. Документальное кино сегодня мне ближе. Я очень разочарован в кино. Не в кино как таковом, как виде искусства, а в кино нынешнего времени. Оно очень многое потеряло и никак не восполняется. Я не из тех людей, которые говорят, что вот раньше было хорошо, а сейчас совсем не то. Как любой человек живу в двух временах – настоящем и прошлом. Кино разочаровывает, хотя есть способные и талантливые ребята. Искренность есть, и мастерство, но кино в целом  не интересное. Ничего тут не поделаешь. Кино - это же тоска по несбывшемуся. Исчезает глубина сценария, тонкость диалогов. Под влиянием сериалов в художественном кино накопилось такое количество банальностей и  шаблонов, что повернуться невозможно. Но самое печальное – беззастенчивое вторжение в интимную жизнь. Правда о мире и человеке существует, и к ним надо прикасаться с особой художественной бережностью. Я не предлагаю стерилизовать кино, исключить из него откровенность. Оно вообще подглядывает за человеком, иногда в замочную скважину. Но при этом необходима недосказанность. В какой-то момент надо отвернуться, закрыть глаза. Кино по настоящему ценно, когда показывает то, что мы не знаем о мире и человеке, или же показывает то, что мы знаем, но нам это  должно показаться  совершенно новым.  

«Лужков сказал: «Ты хочешь превратить Москву в кладбище?»

- Вы дружили с Геннадием Шпаликовым. Мысли о нем приходят и в связи с тем, что происходит с Михаилом Ефремовым.  Что это за страшное  стечение обстоятельств?

- Да, это русская беда, трагедия. Гена пил очень сильно. Что там скрывать? Он  и сам не скрывал. Я его называю простодушным обманщиком. Он очень любил мистификации, талантлив был необычайно. Прежде всего, он – поэт.  Было время, когда он был любимцем начальства,  вошел в правление Союза кинематографистов. Но он перестал  совпадать  с нуждами времени, и время его потеряло. А он не мог понять - почему и за что. В последний год я его видел часто. Мы жили в Болшеве, когда он работал с великим Сергеем Урусевским. Для Гены многое значила его дружба с Виктором Некрасовым, и его отъезд  из страны сыграл свою роль. Был бы Некрасов в Москве, этого бы не произошло.  Гена всегда на равных разговаривал с любым человеком, будь то Сергей Герасимов или Михаил Ромм, но при этом был очень незащищенным. Жизнь его шибанула: нищета, бездомность, ночевки на чердаках. Он часто приходил ко мне, а когда меня не было дома, беседовал с моей мамой.  Когда мы забирали его из морга, женщина, которая нам его выдавала, сказала: «Он был не жилец». У него же был цирроз, и он знал об этом. Может быть, понимая, что обречен, решил сам  ускорить процесс.  Но видите, какую славу он получил после смерти. 

- Как вы собирали его первую книгу?

- Через несколько дней после его смерти мы пришли к режиссеру и нашему другу Юлику Файту и договорились собрать и издать стихи Гены. Но что такое издать  книгу самоубийцы? Нас поддержал  сценарист Анатолий Гребнев, уступивший свою очередь на издание книги в издательстве «Искусство».  Год ее пробивали. Надо было написать предисловие, но тогда моей фамилии было недостаточно, и я поехал к Евгению Габриловичу, только что получившему Героя Соцтруда. Представляете, какое событие? Сценарист получил Героя Соцтруда! Я поехал к старику, и он, не читая,  подписал.  Предисловие было сдержанным.  Впрямую говорить все то, что мы знали, было невозможно. Книжка вышла  замечательная, с рисунками Миши Ромадина. Сейчас это букинистическая редкость. Позднее появилась мемориальная доска на улице Горького, правда, не на том доме, где Гена жил, а рядом, и где он не очень похож на себя. 

- Почему доску установили на другом доме?

- Почему-то было нельзя на его доме повесить. Как мы ее пробивали! Я лично говорил с Лужковым, с которым тогда  у нас с Владимиром Хотиненко была связь. Мы кино хотели сделать о нем. Лужков отказал: «Ты хочешь превратить Москву в кладбище?». А я, вернувшись из Парижа, рассказывал ему, что там такие доски на каждом шагу. Не убедил. Но потом, надо отдать должное Никите Михалкову, он  эту доску пробил. Шпаликов - единственный из моего поколения, чье лицо украшает московский дом.

Получайте вечернюю рассылку лучшего в «МК» - подпишитесь на наш Telegram

Самое интересное

Фотогалерея

Что еще почитать

Видео

В регионах