— «Стоянов в изоляции» — это мое самовыражение в экстремальных обстоятельствах, способ сохранить себя и профессионально, и душевно. И возможность говорить на том языке, на котором люди общаются во время самоизоляции, — говорит Юрий Николаевич. — Вообще, формат, который я придумал, очень близок к «Городку» по своей атмосфере, непритязательности монтажа и ощущению сделанности на коленках.
— Как это происходит в техническом отношении? Все и правда снимается у вас дома?
— У меня есть дача площадью около двухсот квадратных метров. Есть участок в четырнадцать соток и есть какое-то количество съемочных локаций. Комнаты, подвальчик, чердак, отдельно стоящая мастерская, беседка для барбекю, а также двадцать яблонь, двенадцать слив, какой-никакой газон и так далее. На чердаке я нашел двенадцать париков, оставшихся от «Городка». В идеальном состоянии. И это тот нехитрый грим, который я использую. У меня есть стабилизирующая ручка для телефона, такой бытовой стадикам. И мне привезли два световых приборчика: один заполняющий, второй рисующий. Но первые сюжеты я снимал с помощью торшера, настольной лампы и листика вощеной бумаги для запекания в духовке, который можно использовать в качестве светового фильтра. Оператором является моя жена, она же постоянный голос за кадром. Такой голос всех жен России на самоизоляции.
— Ваша ирония над новым образом жизни очень легкая и добродушная. И в том, что с нами в последнее время происходит, действительно есть масса поводов для улыбок. Вместе с тем мы регулярно становимся свидетелями и драм, и трагедий. Наверное, непросто в такой ситуации заниматься юмором?
— Каждый раз, когда я думаю о врачах, которые снимают маски после двенадцатичасовой смены и смазывают кремом шрамы на лице, я, конечно, задаюсь вопросом: не покажется ли им все это кощунством? Поэтому, когда я снимаю свои сюжеты, я хочу, чтобы и врачи улыбнулись тоже. Я не снимаю о больных людях, это для меня табу. Я снимаю о том, к счастью, большинстве, которое сейчас на самоизоляции. Всегда есть вопрос, откуда растет юмор. Если он растет из заднего прохода, это один юмор. А если он идет от сердца, от твоего понимания того, что происходит в стране, то получается совершенно другая история. Да, иногда позволяю себе крепкие слова. Извините. Я живу на даче, вокруг двадцать четыре участка, и все эти слова слышны из-за забора. Поэтому я социально близок к своим соседям.
— Есть подозрение, что ваш оптимизм в данной ситуации во многом объясняется тем, что вы выросли в семье врача…
— То, что я вырос в семье врача, во многом объясняет мое поклонение этой профессии. Чехов первым сказал: «Профессия врача — это подвиг». Это не расхожая фраза, это Антон Павлович сформулировал. И мое отношение к профессии врача, оно чеховское.
— Многие сейчас задаются вопросом: что же будет дальше? У вас есть своя версия развития событий?
— Сейчас по Интернету с миллионными просмотрами гуляют старые выпуски «Городка» якобы о нас, предугадавших пандемию. И в этих выпусках есть и маски, и эпидемия гриппа. И если такое происходило лет пятнадцать назад и все уже забыли, то появляется огромная надежда, что все происходящее тогда было не таким уж страшным. А значит, забудут и мои сюжеты про самоизоляцию. Останутся из них только реально смешные, которые не привязаны к сиюминутной ситуации. Поэтому все будет хорошо. Скажу страшную вещь. То, что для многих прозвучало как гром среди ясного неба, я имею в виду продление в Москве самоизоляции до конца мая, у меня вызвало совсем другую реакцию. Я подумал: «Класс, я сниму еще минимум двадцать сюжетов». А если бы мне нужно было 13 мая идти на съемки и в сценарии оказался бы текст в духе: «Коль, можно я твою котлетку доем?», или: «Дай-ка я тебя расцелую три раза по-русски!», или: «Черт, стакана нет, я из твоего выпью?» — как бы я в таком снимался? Но Собянин решил эту проблему.
— Я все же надеюсь, что вскоре вы вернетесь к полноценным съемкам вашего шоу «100янов». Вы сами стали двигателем этого проекта или кто-то помогал?
— Я из тех, кто без двигателей извне очень плохо работает. Таким двигателем в «Городке» всегда был Илюша. Умный, пробивной, хозяйственный, умеющий налаживать мосты. Когда его не стало, я много снимался в кино и занимался другими делами. Но идея такой программы всегда жила во мне. Я никому не звонил, это не мой способ стучать в кабинеты, но появились замечательные молодые продюсеры, которые пришли ко мне с огромным, еле умещавшимся на письменном столе талмудом, где, как в детской книжке, были разрисованы все декорации. Мне нужно было чем-то все это населить, и мои мысли совпали с желаниями продюсеров. В общем, повезло. О нас с Илюшей тоже часто говорили: «Им же просто повезло». Но «повезло» нужно расшифровать. Да, нам повезло в главном — встретиться друг с другом. И еще повезло не спать сутками, провести четыре с половиной года на монтажах. Первые три года не зарабатывать почти ничего. Не ездить на концерты, не монетизировать раскрутку на телевидении сбором дани с большой страны. Ничего этого не было. В какой-то ситуации мы могли бы купить ящик водки, но покупали кассеты для камеры или заказывали парики, которые очень дорого стоили. Сейчас сделать парик у мастера стоит шестьдесят тысяч рублей — и это по знакомству, если повезет. И мы сумели стать, наверное, первыми людьми, которых можно было назвать артистами телевидения. Тогда и термина такого не знали. Так что мне повезло, что появились продюсеры, но они пришли именно ко мне, и я был к их приходу готов.
— Телепродюсеры — мало непредсказуемые люди. Только что им все нравилось, и вдруг требуют радиальных перемен, потому что все плохо. Вы уже с теленачальством успели поругаться?
— У нас пока полное взаимопонимание. Другое дело, что есть общие тенденции телевидения. Вот, например, Чарли Чаплин. В двадцатые годы простые рабочие копили свои центы, чтобы пойти на фильм с Чаплиным. Это было массовое искусство, стопроцентный мейнстрим. А сейчас Чарли Чаплин — это формат канала «Культура». Я ни в коей мере не буду сравнивать себя с моим любимым актером и режиссером, но даже с программой «Городок» происходит примерно то же, что и с фильмами Чаплина. Телевидение приучает публику к определенному уровню юмора, и в результате ты уже не можешь оказаться со своей программой в то эфирное время, в которое хотел бы. Потому что в это время будут показывать, если говорить тактично, юмор другого уровня. Сначала мы к такому уровню приучаем, потом констатируем и ужасаемся, а затем понимаем, что потребуется лет пятнадцать, чтобы это изменить. Вот в чем проблема. Хотя я считаю свою программу абсолютно народной, не требующей от аудитории какой-то особенной подготовки.
— В то же время подготовка к съемкам вашей программы, очевидно, требует подготовки. С вами в кадре очень известные и занятые актеры и актрисы — от Юлии Ауг до Михаила Ефремова. Как вам удалось собрать такой коллектив?
— Кастинг — самое легкое, что было в этом проекте. Никаких уговоров, сложностей, торга, за исключением двух человек, которых и нет в программе. Некоторые отказались по довольно простой причине. «Я этого не умею. Я не вижу себя в таком формате. Для меня это очень сложно», — говорили мне очень известные актеры. И это достойное и понятное для меня объяснение. А вот вопросы в духе: «Если программа называется «100янов», не означает ли это, что я буду гарниром?» — очень глупые. Нужно знать меня и мое отношение к партнеру как к спасательному кругу. Я не из тех, кто гарцует на фоне партнера, потому что заинтересован в сильных артистах. Чем лучше играет партнер, тем лучше играю я. В целом же такие проекты — это довольно тяжелая и не очень выгодная для артиста история. Нужно отдать целый день и снять четыре сюжета, которые потом покажут в четырех программах. Но деньги-то артист получит за один съемочный день, хотя сыграет за это время четырех разных персонажей. В то время как в сериале он играет одного человека и размазывает его на шестнадцать серий. Но все же есть еще творчески щедрые артисты, которые изголодались по профессиональному баловству.
— Со стороны может показаться, что было бы проще найти одного постоянного партнера…
— Сразу прерву вас… Когда не стало Ильи, когда ушел мой дорогой партнер и товарищ, человек, изменивший всю мою жизнь, я понимал, что заменить его абсолютно невозможно. И это связано не с моей требовательностью к партнеру, а с глубоким пониманием того, что в моем случае пара может быть только одна — Илья Олейников и Юрий Стоянов. Такой она останется и в моей памяти, и в памяти других людей. Других вариантов не было, нет и не будет.
— Скетчи из «Городка» по-прежнему имеют огромный успех в Интернете, несмотря на то что подход к юмору сильно изменился. Для вас такая живучесть проекта стала неожиданностью или вы понимали, что с «Городком» может произойти нечто подобное?
— Отвечу нагло: понимали. И чем точнее с точки зрения переживаний простых людей мы попадали в тот день, когда снимали эпизод, чем точнее отражали время, тем яснее понимали, что это пригодится надолго.
— Вы можете похвастаться тем, что понимаете современный молодежный юмор?
— Смотря какой юмор. На интернет-ресурсах, посвященных юмору, меня смущают откровенный мат и пошлятина. Но это не распространяется на очень талантливых людей, таких как Ира Горбачева или Антон Лапенко. Вообще, Интернет — он как лопата: можно вскопать огород, а можно убить человека. Вот Ира, Антон и многие другие вскопали огород. У меня есть вопросы к стендаперам. Особенно когда в стендапе возникает самолюбование и появляется ощущение, будто перед артистом не аудитория, а зеркало. Вот это меня обламывает, а современный юмор я всячески приветствую.
— Вас самого легко рассмешить?
— Довольно легко. Очень многое из того, что ходит в Интернете, меня смешит. Я недавно получил ролик, который длится всего десять секунд. Суть его в том, что кто-то половником наливает борщ из кастрюли в тарелку. Один половник, второй, третий. Параллельно идет текст о том, что самоизоляция продлевается до конца мая. И этот же половник из тарелки возвращает часть борща обратно в кастрюлю. На мой взгляд, это самое гениальное, что я видел в Интернете за последнее время. Десять секунд, тарелка, половник, кастрюля — и в этом отражено время.
— Далеко не все ваши коллеги, в свое время получившие классическое актерское образование, относятся к телевидению и Интернету с таким же энтузиазмом, как вы. Многие по-прежнему воспринимают эти индустрии как возможность стороннего заработка и не более того…
— Сейчас это уже не так, потому что во всем мире кино уходит в мощные сериалы. И те актеры, которые лет десять назад говорили, что в сериалах не снимаются, сейчас борются за то, чтобы их туда взяли. Если говорить о спектаклях, то после пандемии отношения театра со зрителем, на мой взгляд, будут восстанавливаться очень долго. Ну не пойдут люди осенью в театр. Вспомните, что вы обычно слышите в зрительном зале… Кашель. Так было всегда. Мне все время казалось, что люди вместо похода к терапевту пошли в театр. Но если кто-то закашляет сейчас, то на это будет другая реакция. Кинотеатры тоже будут пустыми. И телевидение снова спасет и кино, и театр. Так было в девяностые годы, когда кино в России погибло, и огромное количество режиссеров, включая таких гигантов, как Пичул и Урсуляк, ушли на телевидение. Сейчас будет то же самое. Телевидение и Интернет просто позволят выжить артистам и режиссерам.