Справка «МК»: Павел Отдельнов известен не только своими индустриальными пейзажами, но и концептуальными проектами о проблемах экологии в конкретных точках и всей стране. Иногда его выставки имеют реальное действие. Так, после проекта «Промзона», в ходе которого художник несколько лет исследовал опасные заброшенные химзаводы в родном Дзержинске, местные власти занялись очисткой территории от токсичных отходов. Работы Павла представлены в собраниях Русского музея, Третьяковской галереи, Московского музея современного искусства, а так же находятся в частных коллекциях США, Германии, Италии, Испании и других стран. Отдельнов занимает 30-е место в рейтинге «Топ-100 признанных российских художников» (до 50 лет).
– Какова ваша личная территория творчества? Какое это пространство, его настроение, напиток? Имеет ли значение размер, цвет стен, вид из окна, отсутствие (или присутствие) дополнительных атрибутов (может быть, книг)?
– Вот уже 12 лет почти каждый мой день начинался с того, что я ехал в мастерскую в район трех вокзалов. Сама поездка была почти ритуалом. Я обязательно настраивался, слушал музыку и, например, решал, что сегодня по дороге в мастерскую я не фокусирую взгляд, все должно расплываться. Или, например, в центре взгляда должна быть пустота, как бы много людей не было вокруг. В мастерской я заваривал чай, негромко включал любимое радио Concertzender и начинал что-то делать. Это было мое пространство, наполненное моими мыслями, задумками и тем, что нужно для их воплощения. Из окна долгое время было видно светящуюся надпись «Сауна 24», а за ней немного деревьев и модернистское здание Информационно-вычислительного центра архитектора Нестерова. К сожалению, за последние несколько лет вид радикально изменился: теперь его перекрывает построенное рядом высотное здание новой гостиницы, которое мне кажется образцом безвкусицы. Я заметил, что все чаще зашториваю окно, через которое все равно не видно ничего, кроме глухой стены. Больше всего я любил бывать в моей мастерской в выходные или праздники, когда не слышно гула оживленной улицы, а с ближайшего вокзала тихо доносится голос диспетчера, объявляющего поезда. Но на время карантина мне пришлось временно покинуть намоленные стены.
– Важно ли для вас одиночество во время работы в мастерской? Или могут быть свидетели (кроме натуры)? Можете ли вы работать, если рядом находится кто-то еще?
– Я вообще не могу работать в присутствии других. Некоторое время назад я думал, что это возможно. Но когда перевез холсты и краски домой, то понял, что не могу собраться с мыслями, когда в помещении есть кто-то кроме меня. Вот уже второй месяц работаю дома. Построил здесь простейший мольберт (делюсь его конструкцией для всех желающих), завесил стены моей свежеотремонтированной квартиры пленкой и немного передвинул мебель.
Но этого оказалось мало. Моя мастерская в самой большой части квартиры, объединяющей кухню и гостиную, поэтому мои домашние то и дело приходили сюда по своим надобностям. Через неделю я осознал, что их присутствие в моем рабочем пространстве мешает сосредоточиться. Жена предложила повесить плотную штору, чтобы разгородить пространство. Штора стала настоящей границей, которую в рабочие часы запрещено переходить. В случае необходимости мы договорились созваниваться друг с другом. Только так, с помощью правил и режима дня, мне удалось начать работать дома. Это звучит немного дико, но по-другому просто невозможно. Но и теперь мне очень не хватает хотя бы нескольких сотен шагов, разделяющих дом и мастерскую.
– Как долго вы можете оставаться в мастерской наедине с собой? Несколько дней, недель, месяцев и не выходить в белый свет?
– Иногда я могу работать в мастерской неделями, но обычно мне требуется раз в несколько дней устраивать себе мини-путешествие. Обычно я ехал в метро на какую-нибудь из окраин и пару часов шел в произвольном направлении. Это мне всегда помогало немного переключиться и посмотреть на мои работы по-новому. Но сейчас, на карантине, такой возможности, увы, нет. Однако человек приспосабливается ко всему, и вот уже поход в ближайший магазин за продуктами мне кажется почти приключением. Появилось время позаниматься английским. Общение с тьюторами из дальних стран очень помогает преодолеть ощущение клаустрофобии.
У Бунина есть персонаж, у которого высохли ноги, и который целыми днями сидел на печи и давил мух. И эти мушиные бои стали для него главным содержанием жизни. Писатель недоумевал, как возможно довольствоваться таким унылым и однообразным существованием, и вместе с тем подозревал в этом персонаже особую мудрость. На карантине я часто вспоминаю про этого мужика Порфирия и думаю, что, возможно, Бунин был прав.
– Как важно для вас питание, когда творчество сильно прёт? Есть ли у вас свои рецепты для подогревания творческой активности?
– Главное, чтобы рядом была чистая питьевая вода. А лучше чай. И, конечно, с утра нужна хотя бы самая примитивная зарядка. А есть лучше как можно меньше.
– Говорят, что многие художники работают в «измененном состоянии»? Так ли это для вас? Что вам помогает погрузиться в него?
– Мне помогает музыка. Во время работы я слушаю Брайана Ино, Филиппа Гласса, Терри Райли или мое любимое радио Concertzender. Музыка как будто бы меняет пространство, с помощью нее оказываешься не перед работой, а где-то внутри.
– Человек для того, чтобы прожить в квартире несколько месяцев должен закупить продукты. А что должно быть в вашей мастерской на два месяца кроме продуктов? Конкретно – сколько литров растворителя, сколько масла, холстов или иных материалов?
– Пока исправно работают службы доставки, это не имеет большого значения. Все можно заказать и купить дистанционно. Главное, чтобы не кончались деньги. Вот на днях привезли новую порцию красок. Месяц назад я привез домой восемь холстов (чуть меньше моего среднего формата). Четыре из них сейчас в работе, один почти готов, еще три ждут своего часа.
– Как, по-вашему, массовая самоизоляции изменит наш мир? Повлияет на сознание художника и восприятие зрителя? Как скажется на культуре?
– Изоляция 2020 года обязательно станет исторической точкой, которая разделит все на “до” и “после”. Такой же важной, как, например, падение Берлинской стены или 11 сентября 2001 года. Последние десять лет были временем виртуализации. Стало почти неприлично звонить по телефону без предварительной договоренности, сегодня это может быть воспринято как вторжение. Развитие мессенджеров и социальных сетей сделали нас всех более доступными для контактов, но при этом мы острее осознали, что такое privacy и личное пространство. Уверен, что последняя пандемия еще больше обострит проблему этого разграничения. Простое рукопожатие без перчаток, возможно, станет чем-то таким же авантюрным, как незащищенный секс. Обязательная дезинфекция, перчатки, дистанция между людьми, — все это быстро станет всеобщим стандартом, который может стать таким же неотменяемым, как досмотр при посадке в самолет и рамки металлоискателей при входе в общественные пространства. Пандемия так или иначе подталкивает государства к усилению тотального контроля за гражданами с помощью распознавания лиц, что, скорее всего, останется навсегда и будет только совершенствоваться. Даже если через пару лет все сделают надежные прививки от COVID и благополучно забудут о безопасных дистанциях и мытье рук. Тотальный контроль обязательно укоренится, и это, в сочетании с российским политическим климатом, совсем не весело.