Из досье «МК»
Биографическая справка: Рена Яловецкая — кинокритик, историк кино. Работала проректором Высших курсов сценаристов и режиссеров. Автор журналов «Советский экран», «Искусство кино», «Панорама» (США). Автор сборников стихов и рассказов, пять лет назад начала рисовать акварелью. Предисловие к ее первой книге рисунков и стихов «Дуралеи» написал знаменитый художник-мультипликатор Юрий Норштейн.
— Рена Константиновна, вы-то сами кем себя ощущаете?
— Когда я нарисовала свою первую книжку, мой большой приятель, крупный известный киновед и историк кино (Наум Клейман. — И.Б.), иронично так сказал: «Кино было, литература была (книжки писала), теперь еще и рисуешь… Может, ты и оперные арии петь начнешь?» — и прозвал меня Ренальда да Винчи» (смеется). А если говорить серьезно, то я — как та Чебурашка, которая никак не могла определить, что она за зверь… Не знаю, кто я больше: писатель, кинокритик, историк кино, художник?.. Это, конечно, забавно…
— Как давно вы начали рисовать?
— Это произошло совершенно неожиданно. В 2015-м меня пригласили на сибирскую книжную ярмарку в родной Красноярск. Я должна была представить свою первую книжку — трилогию под названием «Сибирские Палестины». Меня определили в детский сектор, потому что в книгах было довольно много детских рассказов. Павильоны были обустроены как театрализованные сказочные пространства, и мне отвели комнату Шляпника из сказки «Алиса в Стране чудес». Сибирские дети, приходившие группками по 10–15 человек, днями напролет интересовались, как стать писателем, а я задавала им встречный вопрос: какими качествами должен обладать настоящий писатель? И соглашалась с их разумным мнением: фантазия, образованность, умение учить и, главное, детям было от 5 до 14 лет. Очень забавные, раскрепощенные, абсолютно откровенные — они не боялись меня, и я не боялась их. На этих встречах мы много рисовали: я для них — королей и королев, шутов и клоунов, а они мне в ответ — Терминаторов и героев американской мультипликации. Домой я вернулась с кипой рисунков — и детских, и своих. Как забавно у меня получается, подумала тогда я, — и начала развиваться в этом направлении. Но по сути это было для меня баловство, домашнее занятие.
— А чем же вы рисовали? В какой технике?
— Сначала — черным фломастером, потом заменила его на школьные акварельные краски «на меду». Они легко ложились на бумагу. Начала экспериментировать с разными форматами: рисовала в школьном альбоме и на маленьких бумажках для заметок. Что-то стало получаться. Однажды в гости ко мне пришли приятели и попросили подарить им какие-то рисунки. Той же компанией мы отправились в дом к Юрию Борисовичу Норштейну, с которым я была дружна с юности. За чаепитием рисунки случайно выпали из сумки. «Это ты нарисовала? — оживился Норштейн. — И ты нигде не училась?!» Нет, конечно, кроме школьных стенгазет, я никогда ничего не рисовала! Мы молча допили чай, а потом Юра мне позвонил и неожиданно заявил, что у меня очень забавные рисунки, и нужно отдать их мультипликаторам — пусть попробуют что-то сделать. Я, конечно, была поражена, начала извиняться: «Прости, я тебя загрузила этими дурацкими рисунками…» На что он возразил, что если бы они были дурацкими, он бы не стал ими заниматься: «В них есть оригинальность».
— Такая оценка не могла не вдохновить!
— Да, уже более ответственно я продолжила рисовать клоунов и других артистов цирка — жонглеров, гимнастов, дрессированных животных — от слонов до маленьких собачат. Потом моя подруга Таня Франк, дочь известного документалиста Герца Франка, подала мне идею: «К этим рисункам нужны стихи». Стихи я прежде писала, но так чтобы специально к рисункам… Я попробовала — и с того дня лишила утреннего сна всех своих приятелей, начинала трезвонить им на рассвете и читать свои четверостишия:
Кот Васька у Лиски стащил сосиски,
Стыдила Лиска ворюгу-киску:
«Доверяла коту Васе я —
Вот какая катавасия!»
И каждый раз меня всячески поощряли.
— Ваши рисунки — это циркомания какая-то. Это любовь или несбывшаяся мечта?
— Знаете, в детстве, в классе 3–4-м, у нас было повальное увлечение цирком. К нам в Красноярск приезжали шапито, и мы как безумные ходили на все их представления. Я брала у мамы шарф, делала чалму, изображала иллюзиониста и жонглера одновременно: подбрасывала чашки, ловила, они падали, разбивались… Потом мы прыгали с зонтиками со второго этажа. Потом я мечтала стать клоунессой, а спустя короткое время — вообще… лилипутом! Вот у кого был настоящий аттракцион! Решила ради этого перестать расти. А поскольку я и так стояла в конце шеренги, казалось, что мечта вот-вот осуществится. Я так любила цирк, что согласна была даже на роль распиленной женщины в аттракционе иллюзионистов!
— Что же произошло дальше?
— Я подросла, начала ходить в музыкальную школу и драматическую студию, играть в самодеятельных спектаклях. Позже был филфак Красноярского пединститута, затем — киноведческий факультет московского ВГИКа. Я всем сердцем полюбила кино, а цирк постепенно «уплыл». Только фильмы Бергмана и Феллини с шутами и клоунами возвращали меня в детство, в мою обожаемую среду. И вот спустя целую жизнь моя книга «Дуралеи» (издательство «Белая ворона» при поддержке фонда «МИФ») стала горячим признанием в любви к цирку.
— Еще одно доказательство, что любовь — вещь непостоянная. Появилась новая любовь — кино, и прощай, цирк?
— Антон Павлович Чехов как-то сказал: «Если вы хотите оскорбить человека, подойдите близко к нему, посмотрите ему в глаза и скажите: «Господин, вы — рецензент!» Так вот, долгие годы я была тем самым рецензентом и литературным критиком. А потом вспомнила свое сибирское детство и начала писать книги, перейдя из киноведческого цеха в литературный. Но кино не оставила: 15 лет я была проректором Высших режиссерских и сценарных курсов. Это было прекрасное время: я встречалась с дивными кинохудожниками — Владимиром Мотылем, Владимиром Меньшовым, Алексеем Германом, Сергеем Смирновым, Аллой Суриковой, Ираклием Квирикадзе… Я и сейчас не теряю связи с Высшими курсами, смотрю студенческие фильмы, пишу рецензии на дипломные работы — в общем, никуда не ушла.
— Просто у вас появилось новое увлечение?
— Эта странность — возникший вдруг в моей жизни художественный пласт… Через день-другой начинает меня мучить какое-то беспокойство. Я понимаю, что мне отчего-то плохо, я чем-то недовольна… Тогда я сажусь за стол, беру краски акварельные, кисти и начинаю лихорадочно рисовать. Я заметила, что нарисованные животные обладают своей особой магией, они пристраиваются к героям. Идут, допустим, музыканты бродячие, и тут за ними вслед — гуси или собаки. И бежит какая-то кошка или садится на плечо птица… Такие непредсказуемые вещи происходят. Не знаю, кто кого с кем соединяет. Наверное, это и есть секреты художественного творчества, если можно так высокопарно выразиться.
— Получила ли развитие та история с Норштейном?
— Получила. Будучи чрезвычайно занятым человеком, Норштейн написал предисловие к моей книге «Дуралеи». Просто подарок судьбы! А что касается мультипликации, все это пока в работе.
— Слышала, что совсем недавно вы освоили компьютер, выходите в Интернет и ведете свои соцсети. Легко ли вам это дается?
— Я абсолютный технократический кретин. Когда впервые увидела компьютер, у меня по позвоночнику пробежал холод. Но мой внук три года назад сказал: «Ты меня мучила, когда я готовился к экзаменам ЕГЭ, а теперь я попробую тебя научить. Что же ты, бабушка, даже академический час не выдержишь?..» Не могу сказать, что исключительно владею всеми функциями, но я хожу в Интернет, могу получить нужную информацию, с кем-то переписываюсь, говорю по Скайпу, понимаю, что такое флешка. У меня даже в книжке есть клоунесса по имени Флешка — я посвятила ей одно из своих любимых стихотворений.
— Да вы пример для своего поколения, которое за редким исключением даже приблизиться к современной технике не рискует…
— Мне кажется, что людям моего возраста нужно жить в сегодняшней эпохе. И не говорить: «Вот прежде…» Раз тебя Высшее Существо оставило на этой земле — значит, входи в этот век, принимай новые веяния, слушай не только своих современников, но и ровесников своих сыновей и внуков. Я никогда не скажу: «Какая жуткая пошла молодежь!» — это все миф! Я вижу совершенно замечательных, талантливых, ярких, самобытных людей, которых не было со мной рядом, когда я была юной. Для девочки, которая во время войны готовила уроки при коптилке, потому что свет зажигали только вечером, и то не всегда, феерия сегодняшнего света — настоящее чудо. Прогресс так далеко шагнул — никто такого не мог и представить! Поэтому надо жить и верить, что человечество не уничтожит себя, а выберет путь, о котором мечтали просветители. В каждом поколении есть идеалисты, и я думаю, что именно они двигают мир вперед.
— А что у вас сегодня в приоритете: театр, кино, выставки?
— Сейчас идет громкая выставка Сальвадора Дали, но мне посчастливилось увидеть это все в Испании — в Доме-театре Дали в Фигерасе, на выставках в Барселоне и других городах. Но, возможно, на московскую тоже схожу. Кстати, недавно была на выставке замечательного мультипликатора Андрея Хржановского в музее фотографии. Он собрал в одном пространстве эскизы художников, с которыми работал. Получила огромное удовольствие.
— А кино?
— Надоело! (Смеется.) Кино мы смотрим почти каждый четверг, и оно часто внушает надежду. Из последнего понравился фильм «Керосин» — интересный, мрачноватый, но очень правдивый и пронзительный; за него наш выпускник получил премию критиков «Белый слон». Замечательная работа «Айка» нашего выпускника Сергея Дворцового, лауреата многих зарубежных фестивалей. Фильм — о судьбе мигрантов в России и Москве. Такая трагическая история, прекрасно снятая и без всяких поддавков. Вообще, мы со всеми своими выпускниками поддерживаем связь.
— А театральные события посещаете?
— Ярчайшее театральное впечатление из последнего — это спектакль «Огниво» в театре Терезы Дуровой: чудесный, волшебный, с андерсеновским воздушным очарованием! Несмотря на то что сейчас нет ведьм и таких солдат, нет королей и королев, а смысл и любовь остаются. И замечательно соединение в этом спектакле всех искусств: музыки, пластики, эксцентрики — в сценографии, манере актерской игры, фантазии режиссера, этих выбросах юмора и репликах… Например, смешно, когда слуга, который живет в Датском королевстве, вдруг уходит за кулисы, танцуя лезгинку. И актеры так легки, так пластичны — бесшумные и порхающие…
— Почему же вы не называете свою первую любовь — цирк?
— Я давно не была в цирке, живу воспоминаниями о нем.
— Не могу не спросить художника о планах…
— Все пока беспочвенно, но самые замечательные растения произрастают, когда у них нет почвы. Я хочу сделать книжку с рисунками о бродячих еврейских музыкантах — клезмерах. Они приезжали со своими скрипками, трубами, цимбалами, барабанами в местечки, где жила еврейская беднота, на ярмарки, свадьбы, да и просто на какие-то празднества — и превращали их в островки радости. Народная стихия в них была очень сильна. Музыка ведь всегда несет людям радость, это такой витамин. Я никогда не встречала этих музыкантов, но я их рисую. Художники — люди воображения, им необязательно что-то видеть.
Надеюсь, моя новая книжка все-таки выйдет, хотя пока издатели в очереди не стоят. И думаю, что она послужит основой выставки. Большая наглость — мечтать об этом… Но я всегда мечтаю!