Фойе Губернского театра на два с небольшим часа превращается в кабаре. Тут все как полагается: красный паркет, уютный столик с дорогим вином или чем покрепче, элегантно обрамленный занавес, ведущий, надо полагать, в будуар. На стене — афиши громких премьер со столь родными ятями. Ну и, конечно, музыканты во фраках, ожидающие выхода светских красавиц с поэтическим даром. Хозяйки вечера спускаются по притаившейся сбоку лестнице, смеясь и будто о чем-то меж собой кокетничая. Первое, что поражает, это их костюмы. Художник Андрей Климов не просто воссоздал прелесть эпохи, но и передал весь ее колорит и эпатаж. Роскошные манто, цветистые вечерние платья, шляпки с не траурными перьями соседствуют с феминистскими брюками, жилетками и неизменным мундштуком.
На обоях прежние узоры,
Сумрак льется из окна синей;
Те же люстры, полукруг дивана,
(Только жаль, что люстры не горят!)
Бессмертные слова Марины Цветаевой, открывающие веселое представление, словно намекают, что дамы начала двадцатого века вернулись на миг в свой салон, но не нашли прежнего света. О чем же они тоскуют: о любви, о страсти, о детстве, о Боге, об утраченной стране. Такие разные чувства сопрягаются в один поэтический цветок, распускающийся на протяжении всего спектакля. Удивительным образом здесь сходятся и великие Ахматова, Цветаева, Гиппиус, Тэффи, и совсем неизвестные широкому читателю Нина Васильева, Варвара Малахиева-Мирович, Лидия Лесная. Стихи последней особенно покоряют:
Мне нравится гулять по аллейке причуды,
Опьяняться запахом цветов, которых нет,
Забыть все имена, который час, сколько кому лет —
И ждать чуда.
Ощущение чуда постоянно присутствует в этом кабаре. Оно и в ахматовском «Все мы бражники здесь, блудницы», и в цветаевском «Чтобы в мире было двое: Я и мир!», и в возгласе Гиппиус «Любовь одна!». Поэзия сливается с музыкой Вертинского и его пронзительными композициями в исполнении Алины Ивах. Ей удается передать трогательную интонацию «русского Пьеро», в которой таится ощущение хрупкости волшебного мира, сказки с трагическим финалом. Спектакль, увы, не может отменить реальной истории, переламывающей человеческие судьбы. Оттого, начавшись как легкое, задорное действо, он постепенно разворачивается в масштабную драму Культуры, которую мы потеряли. Дамы в вечерних платьях и дорогих манто стоят с чемоданами, поеживаясь от неведомого холода нового времени, сметающего блистательный Серебряный век. Вот почему завершает поэтический вечер прозаический отрывок о жуткой атмосфере революционных лет. Да, люстры уже не горят, но память о том, что когда-то они сияли, живет: ее не удалось отнять ни кровавым диктаторам, ни социальным потрясениям, ни даже пошлости жизни.