В 2017 году картина 1985 года «Иди и смотри» получила главный приз в программе «Венецианская классика», и отборщики фестиваля назвали ее лучшей картиной о Второй мировой войне. Так считает и Вацлав Мархоул. В Венеции он вспоминал, как, выйдя из пражского кинотеатра на Вацлавскую площадь, не мог идти, долго сидел на лавке, погрузившись в свои мысли. Но пересматривать фильм не готов — слишком тяжелый. Работа над собственной картиной «Раскрашенная птица» заняла у него 11 лет. Снята она на межславянском языке (в Венеции его называли руссо эсперанто). Вторая мировая показана там глазами шестилетнего ребенка-сироты, который проходит все круги ада. И счастье, что он встретит на своем пути советского бойца, роль которого и сыграл Алексей Кравченко. Вместе со своим товарищем в исполнении канадского актера Барри Пеппера они сделают мальчика сыном полка. Можно сказать, что Алексей смотрел как в зеркало на этого ребенка. В «Иди и смотри» он сам сыграл мальчишку, пережившего все ужасы войны.
Мы разговариваем с Алексеем Кравченко в Москве накануне предстоящего юбилея.
— Как я поняла из интервью Вацлава Мархоула, он пригласил вас в «Раскрашенную птицу», потому что видел фильм Элема Климова?
— Вацлав знал меня по «Иди и смотри», который увидел еще в детстве. Мы с ним люди одного поколения. Он мне сразу сказал, что, задумав эту историю, знал, что я обязательно буду у него сниматься. Вацлав собрал такой актерский ансамбль, где у каждого уже были значимые фильмы за спиной. И меня он искал и нашел, за что ему огромное спасибо. Мы подружились, у нас сложились замечательные отношения. Может быть, еще поработаем вместе.
— Венецианские кураторы назвали «Иди и смотри» лучшей картиной о Второй мировой войне.
— Это заслуга Элема Германовича Климова.
— Он для вас, наверное, и теперь остается путеводной звездой?
— Да, он научил меня тому, как надо относиться к профессии. Если все пропускаешь через себя, работаешь по-честному, то будет результат. Иначе зрители почувствуют фальшь, будет видно в той же военной картине, что актер только что вышел из своей дорогой машины, быстренько снялся и поехал по делам. А потом станут говорить, что фильм не понравился. Если уж что-то играешь, то на голой технике далеко не уедешь, надо все через себя пропускать, а это затратно. Но в этом и смысл актерского дела.
— У вас советский подход к профессии.
— Что значит советский? Просто я очень ответственно к ней отношусь.
— Как и артисты советских времен. Работа для лучших из них была важнее, чем жизнь.
— Мои коллеги старшего поколения, если у них не было работы, просто чахли, могли пуститься во все тяжкие. Но я считаю, что этого нельзя допускать. Надо чем-то заниматься, иметь увлечение, чтобы была возможность отвлечься, когда наступает творческое затишье. А оно может прийти в любой момент. Допустим, тебе предлагают неинтересные сценарии — один за другим, неприемлемые роли, которые ты не станешь играть ни при каких обстоятельствах. И актер отказывается, отказывается... У меня были такие моменты, и не потому, что я капризный. Что скрывать, сегодня чаще всего предлагают слабые сценарии, неинтересные работы. Конечно, отказываешься и сидишь без работы. И тут у тебя несколько путей. Либо ты чем-то увлекаешься — у меня это музыка и еще несколько ответвлений моей жизни, — либо уходишь в темные коридоры, что мне абсолютно неинтересно. Ни алкоголь, ни что-то еще в том же роде.
— Но вернемся к «Раскрашенной птице». Она снималась на так называемом межславянском языке. Вы говорили по-русски. А как все общалась на съемочной площадке?
— Прежде всего сам Вацлав немного говорит по-русски. Тематика фильма такова, что задачу от режиссера ты получаешь очень точную. Сама ситуация, в которой ты находишься в кадре, подсказывает, как играть. Мальчишка у нас был гениальный. В его глазах такая боль, что мне даже сложно об этом теперь говорить. На площадке все было очень понятно.
— Чудесный ребенок откуда?
— Петр Котлар из Чехии, по-моему, цыган.
— Роль русского солдата сыграл знаменитый канадский актер Барри Пеппер. Как вы с ним работали?
— Когда я только выезжал на съемки, то волновался: не знал, как будет происходить общение и будет ли оно вообще. Все-таки на площадке — именитые партнеры. И я был крайне удивлен общительностью каждого из актеров — и Барри Пеппера, и Стеллана Скарсгарда — всей команды, с которой я уже увиделся на фестивале, а с кем-то на площадке. У нас были переводчики. С Барри нашлись общие интересы. Мы оба увлекаемся мотоциклами. Главное — петелька-крючочек. Было бы за что зацепиться, и тогда разговор уже пойдет как по маслу.
— Вы приезжали в Венецию с семьей?
— С женой Надеждой (актриса Надежда Борисова, дочь известного актера Льва Борисова. — С.Х.) и дочерью Ксенией. Надежда помогала вести все переговоры в течение съемочного периода. Дочь была моим переводчиком, она прекрасно говорит по-английски.
— Роль у вас достойная, и вы на равных с мировыми звездами.
— Сложность заключалась в том, что у всех героев минимум текста. На протяжении всего фильма диалогов всего-то на 12 минут. Режиссер просил не быть мягким на площадке в сценах с главным героем. Накануне первого съемочного дня Вацлав показал мне сорок минут чернового монтажа. Я был поражен: черно-белое изображение, 35‑мм пленка, огромная массовка. А я все-таки хорошо представлял, как может выглядеть картина о войне, показанной глазами ребенка. Но здесь даже не столько о войне получился фильм, сколько об ужасах и мерзостях жизни, которые легли на плечи шестилетнего мальчишки.
— Какие у вас перспективы в новых реалиях Московского Художественного театра?
— Новые работы будут, и вы скоро о них узнаете. Пока играю те спектакли, которые у меня были.
— Театры вы как перчатки не меняли, лишь однажды ушли из Вахтанговского в МХТ. Что искали?
— Я ничего не искал — ушел, и все. За восемь лет работы в Театре Вахтангова я практически ничего не играл. Каждый раз ждешь, веришь в то, что будет работа, — это особенность актерской профессии. В принципе, стандартная ситуация, когда ты работаешь в театре, и как бы ты ни старался, ничего не происходит. В труппе много актеров, и на тебя может удача не пасть. Так и просидишь до старости. Я понял, что нечего ждать, и ушел из Вахтанговского театра. В моей жизни появился Кирилл Серебренников, и все закрутилось-завертелось.
— Вы много вместе работали и, кажется, нашли друг друга.
— Скорее Кирилл меня нашел, и я рад этому. Мы поработали на спектакле «Откровенные полароидные снимки». Это было так давно. А потом Кирилл привел меня в МХТ к Олегу Павловичу Табакову. Он ставил «Мещан» Горького, где я сыграл Нила. МХТ из тех театров, где, если даже ты что-то успешно сделал, почивать на лаврах не получится. Каждая новая работа становится для тебя проверкой. Старых заслуг нет, и это хорошо. Не обрастаешь толстой кожей.
— Театр не слишком структурирует вашу жизнь?
— У нас профессия такая: мы не можем ничего планировать. Исходим из того, какие съемочные дни впереди, когда репетиции и спектакли. С учетом этого и планируем остальную жизнь, если вы имеете в виду отдых. Бывает так, что несколько лет его нет. Но иногда хватает двух-трех дней, чтобы куда-то уехать, поменять обстановку и восстановить силы.
— Большую часть времени занимают сериалы?
— Я никогда не работал в дальнобойных сериалах, которые снимаются постоянно. Не готов к ним. Иногда приходится подолгу жить между двумя городами, находиться где-то вдали от дома, выезжая на спектакли.
— Не наступает перенасыщения или даже равнодушия?
— Если с человеком любой профессии это происходит, то надо ее бросать. Так не должно быть. Если я буду равнодушно относиться к своему делу, то зритель тут же заметит. Актер — это вообще другая сущность. Многие считают, что все мы в шоколаде. Нет! Все пропускаешь через себя, свои нервы, болячки, стресс.
— Как отметите юбилей?
— Будет спектакль «Мефисто» в этот день с моим участием.
— Как говорил Шолом-Алейхем, когда человеку за 50, — еду с ярмарки. Ощущаете это состояние?
— Количество лет — это просто цифра. Некоторые и в сорок становятся дедушками. Все зависит от внутреннего состояния и запала. Кукситься, ничего не хотеть, ни о чем не мечтать можно и в тридцать лет. Слава богу, у меня такого нет.