Так было почти всегда. На сочинской звездной дорожке главный интерес вызывали не выдающиеся кинематографисты, а появление группы «На-на» во главе с Бари Алибасовым. Не забыть, как подросток, забравшийся тогда на дерево, чтобы увидеть группу, упал и разбился. А уж в наши дни люди из телевизора стали главными ньюсмейкерами. Скромная Ксения Собчак и сопровождавший ее Константин Богомолов не были ни на йоту смущены близким присутствием его бывшей жены. А их коллеги почувствовали неловкость ситуации. Министр культуры Мединский со сцены подверг сомнению оппозиционность «Кинотавра», заметив, что его ведомство готово поддерживать «самое разное, что развивает искусство». Дальнейший ход событий отдали на откуп самому снимаемому артисту нашего кино Александру Петрову. Привязанный к креслу, он рассуждал о снах: «Я так живу, будто каждый день — одна большая премьера, а вокруг — тотальный роддом, где рождаются все новые и новые звезды, и кажется, что сам ты везде, но при этом тебя вроде нет». Кино рассматривалось как особая форма искусственной жизни. Об этом хорошо рассуждала напоминающая инопланетянку 12-летняя актриса, за плечами которой аж 79 появлений в кино. Президент жюри Константин Хабенский прибег к эзопову языку, чтобы сказать о журналисте (имя Ивана Голунова при этом не называлось), в отношении которого совершается «свинство», и подобное может произойти с фестивалем и любым из нас.
Сергей Соловьев, названный художником, ни разу не скомпрометировавшем себя, что абсолютно в точку, расстроил организаторов своим невыходом на сцену. Приз ему пришлось вручать в партере. Как он сам рассказал «МК», не любит хождения по красным дорожкам. В зале он сидел рядом с дочкой, композитором Анной Друбич, прилетевшей из США представить фильм «Одесса». В опустевшем после церемонии зале Соловьев сказал: «Я еще надеюсь что-то снять. Всегда люди интересуются, а что у вас новенького? Да хорошо бы сохранить старенькое. Посмотрел сегодня кадры из конкурсных картин. Для меня они как марсианские хроники. Вспоминаю, как сам волновался 30 лет назад, представляя свой фильм: «Будут бить или нет?» Это все наша жизнь. Другой у меня и не было».
А дальше мы увидели «Одессу» образца 1970 года. Сценарист Максим Белозор в ее образ вложил воспоминания о Мариуполе, откуда родом, где тоже в семилетнем возрасте застал холеру. Так вырисовывались контуры вынужденных каникул главного героя — московского журналиста-международника в исполнении Евгения Цыганова на фоне "чумы".
В городе объявлен карантин, холера парализует город. Еврейские родители, которых играют превращенные в стариков Ирина Розанова и Леонид Ярмольник, разбираются со своими взрослыми детьми, зятем, прилетевшим из Москвы с их восьмилетним внуком Валериком. И вот он-то — словно бы сам Тодоровский в детстве, с такой же родинкой на щеке.
«Одессу» закончили за пять дней до сочинской премьеры. Весь вечер одесситы, которых оказалось в зале с избытком, объясняли Тодоровскому, что так, как у него, не говорят в их родном городе, забывая о том, что сам он тоже одессит. У Тодоровского — своя Одесса без приписываемого ей фирменного юмора, который он ненавидит больше всего. Его земляк Юрий Стоянов тоже высказался: «У меня наглое ощущение, что это я снял фильм. Но я бы отдал его склеить тому, кто чуть меньше, чем мы с Валерой, любит Одессу». Зато восторг у него вызвали работы Ярмольника и Розановой, которые он противопоставил «раковой опухоли вербатима». Ярмольник действительно сыграл едва ли не лучшую свою роль, без всякого надрыва и излишней театральности, которой грешат некоторые его коллеги. В кулуарах активно обсуждали, пристегивали ли Ярмольнику живот. Сам актер рассказал «МК»: «У меня там нет грима, только чуть-чуть седины добавили, сделали прическу 70-х — такую мой папа носил. Мой герой очень похож на него. Я сильно конфликтовал с отцом, а когда его не стало, понял, что я весь из него состою».
Тодоровский снимал не сагу о семье, а ситуацию, в которой остановилось время, одесский пир во время чумы, когда люди пьют и танцуют как в последний раз. Евгению Цыганову досталась роль человека, долгое время не дававшего себе возможности чувствовать и вдруг открывшего все клапаны сердца. Вылилось все в страсть к 15-летней девочке, которую сыграла 12-летняя актриса. И вот тут-то главным становится сын героя Валерик. Его глазами мы видим историю из детства самого режиссера, когда некая дама привела его, восьмилетнего мальчишку, в каюту, спросила, хочет ли он увидеть голую женщину, и разделась. «Ребенка я нагло назвал Валерик, — говорит Тодоровский. — Это не я, но немножко и я. И сейчас помню, как выглядела женщина, которая привела меня в каюту. Это забавный анекдот, не ставший для меня детской травмой». Другую героиню в исполнении жены Тодоровского — Евгении Брик — зовут Мира, как маму режиссера. «Весь фильм — мои воспоминания, хотя в нем много придуманного», — объясняет он.
Одесский дворик создавали на «Мосфильме», осколки города искали всюду, где могли. Тодоровский рассказал «МК»: «Это долгая и мучительная история. Ни одного кадра не было снято в Одессе. Я приехал туда, встретился там с директором Одесской студии, мэром города. Мы выбрали площадку для декораций. А потом мне сказали, что нужно представить список тех, кто приедет, и желательно за два месяца, поскольку среди них могут быть люди невъездные. А невъездной в первую очередь Ярмольник. Такова реальность существования двух стран. И я сказал Ярмольнику: «Надо закрывать фильм». Где его еще снимать, если не в Одессе? Мне 57 лет, и я ни разу там не снимал. Мне было важно дышать воздухом Одессы. Как раз тогда с концертами приехал Константин Райкин. Но на сцену вышли активисты и заявили, что не дадут ему выступать. Я подумал, если мы поставили декорации, а кто-то придет и скажет то же самое. «Значит, снимем не в Одессе», — сказал Ярмольник. Нам посоветовали посмотреть Бухарест. Он оказался похож на Одессу, правда, там нет моря и все дорого, за евро. Мы бы не потянули. И снимали по кусочкам. В Таганрог из Волгограда привезли трамвай, потому что их почти не осталось. Корабль снимали в Сочи. Мы многое потеряли оттого, что не смогли снимать в правильном месте. Но это факт нашей жизни. Я хотел снять мир, которого уже нет». Мир этот получился не настоящий, и мы увидели ту псевдожизнь, жизнь, которую в наши головы внедряют бесконечные сериалы, наносящие не меньший вред и самим кинематографистам: взгляд не тот, рука слабеет. Искусственный разум побеждает.