В Москве Капланоглу не только смотрел и оценивал конкурсные фильмы, но и представил собственную апокалиптическую картину «Зерно», уже отмеченную Гран-при Токийского кинофестиваля в 2017 году. Ее считают чуть ли не ремейком «Сталкера», хотя сам режиссер говорит, что вдохновился «Солярисом». В «Зерне» показан мир после экологической катастрофы, а главную роль сыграл первоклассный франко-американский актер Жан-Марк Барр. На роль Андрея, который вместе с главным героем движется по безжизненному пространству Земли, Семих пригласил российского актера Григория Добрыгина.
Семих родился в Измире в 1963 году, там же учился в университете на факультете кино и телевидения и безнадежно заболел Тарковским. Нам удалось поговорить во время небольшого перерыва между конкурсными показами не только о кино, но и о том, что поразило нашего гостя в Москве. Он показал фотографии, сделанные при помощи телефона, на которых была в основном церковь на Новом Арбате, снятая в разных ракурсах и разное время. После разговора в Семихом обозреватель «МК» уже не могла пройти мимо нее и не сфотографировать. Есть вероятность, что так будет и впредь.
— Что же особенного произошло, когда вы впервые увидели фильмы Андрея Тарковского?
— Тарковский — причина моего творчества. Его фильм «Зеркало» потряс мою душу до такой степени, до какой ни одно другое произведение ее не затрагивало. Ни одна книга, ни один фильм не имели ни до, ни после такого влияния на меня. Я увидел «Зеркало», и все, что я знал до этого о кино, было разрушено. Тарковский дал понять, что искусство — это то, что связано напрямую с чувствами человека. И позднее все его фильмы производили такой эффект, словно выбивали у меня землю из-под ног. Они заставили задуматься о том, кто я, зачем здесь, куда иду и зачем пришел в этот мир. Тарковский ставит эти вопросы и направляет вас на поиск ответов. Мои фильмы стали попыткой найти ответы на заданные им вопросы. Я был на его могиле под Парижем. Очень сложно ее было найти. Там все кириллицей написано. Два часа я сидел у могилы и благодарил его. За что? Благодаря Тарковскому появился смысл моей жизни.
— Это связано с человеческими переживаниями или же вас поразили его мастерство и киноязык?
— Это нечто единое. Невозможно отделить одно от другого. Мне важна метафизическая, духовная составляющая. Многое определяют стихи, поэзия сердца и души. В нем есть молитва. Тарковский доказывает, что создание фильма и есть в своем роде молитва.
— Но и вы особенный. Не в каждом такое зерно прорастет. Наверняка что-то вложили в вас родители.
— Какая-то взаимосвязь здесь явно есть, то, что уходит своими корнями в детство. Основные понятия, которые использовал Тарковский, — это вода, ветер, огонь, земля. Они были с детства важными и для меня, как и поэзия. Она в первую очередь. Я рано начал писать стихи и до сих пор занимаюсь этим. Так что поэзия — тоже некая связка между нами.
— Почему названия ваших фильмов связаны с едой? «Мед», «Молоко», «Яйцо», «Зерно»...
— К ним не нужно относиться как к обозначению еды. У каждого названия есть двойной, метафизический смысл. «Яйцо» означает перерождение. «Мед» — душа природы. «Молоко» — это мудрость и знание. «Зерно» — дыхание жизни.
— Почему вы пригласили на одну из ролей Григория Добрыгина?
— С Григорием мы познакомились на Берлинском кинофестивале в 2010 году. Он получил там награду за лучшую мужскую роль в «Как я провел этим летом». А мой фильм «Мед» тоже отметили. И когда я приступил к работе над новым фильмом, то подумал о Григории. «Зерно» — картина, связанная с будущим, можно сказать, фантастическая, и она тоже свидетельство моего уважения к Тарковскому.
— Каждый фестиваль считает своим долгом показать турецкие картины. Но глядя на людской поток Стамбула или Анталии, думаешь о том, что современному зрителю не нужны глубины смысла.
— Никогда в принципе не было спроса на такие фильмы во всем мире. Все интересуются поп-культурой, популярными жанрами. Я каждый день хожу на показы Московского кинофестиваля и вижу практически пустые залы. А те, кто приходит, в основном моего возраста и старше. И так везде. Все мы знаем, что популярны в основном голливудские фильмы с большими бюджетами. Именно на них ходит молодежь. К сожалению, наш мир сейчас находится в этой точке. Мои фильмы собирают приблизительно по 50 тысяч зрителей. «Зерно» собрало более 100 тысяч. Непросто выстроить отношения со своим зрителем. Но моя трилогия до сих пор показывается в небольших кинозалах и культурных центрах, на нее есть спрос. То есть, несмотря на ход времени, некоторые фильмы все-таки не умирают.
— Насколько вам важны внешние впечатления? Возможно, хватает собственных мыслей, чтобы приступить к следующему замыслу?
— То, что происходит внутри меня, происходит и снаружи. То, что человек проживает внутренне, то он и видит во внешнем мире. Но мотивация для создания той или иной картины, желание ее создать идет изнутри.
— Почти два года назад вышло «Зерно». А чем вы занимались потом?
— Я работаю над новым фильмом «Привязанность». Это история о матери и младенце, их взаимоотношениях в современном мире.
— Чисто турецкий проект или же международный, как «Зерно»?
— В большей степени турецкий, и это связано с тем, что международные проекты требуют много времени, они сложны. «Привязанность» создается силами министерства культуры Турции и телевидения.
— Что-то удивило вас в Москве?
— Поразили некоторые улицы и здания — обновленные, такие чистые и красивые. Но я все равно могу представить их без мейкапа, в естественном состоянии, такими, какими они были раньше. Наибольшее впечатление на меня произвела церковь на Новом Арбате. Я ее фотографировал при разном свете, ночью и днем, каждый раз, когда мимо прохожу, всякий раз фотографирую.
— Но в Стамбуле больше аутентичности, чем в Москве.
— Уже и там ее все меньше. Старина постепенно исчезает.
— Турецкие кинематографисты живут в основном в Стамбуле или в Анкаре?
— В Стамбуле. И я там живу.
— А что важное помимо работы над новой картиной происходит сейчас в вашей жизни?
— Я начал заново читать Льва Толстого. «Анну Каренину». Когда был молодым, то читал его произведения. Но сейчас они имеют на меня большее влияние. Удивляюсь, как Толстому удалось рассказать о таком количестве взаимоотношений между людьми? Ведь он как судья их разбирает. А когда повествует об одном из персонажей, то дает нам возможность почувствовать другого персонажа. Как будто бы там кругом зеркала. У него затронуты социальные, общественные, сельскохозяйственные проблемы, но не для того, чтобы рассказать именно о них. Роман создан таким образом, что мы не можем вытащить из него ни слова. А если это сделать, то все разрушится. У Толстого нет ничего случайного.