Андрей Разин, угробивший когда-то своим «Ласковым маем» последние надежды русского рока на царствование и процветание, — а Кельми тоже плоть от плоти этого рока — вызвался благородно оплатить похороны Криса, будто чувствовал то ли вину, то ли ответственность, то ли долг.
Широта разинской натуры (или игра в эту широту?) проявлялась и раньше, действительно многим помогая и многих спасая. Но здесь, видимо, был уже не тот случай.
Крис Кельми, некогда замечательный и талантливый музыкант и артист, тем не менее, был человеком не бедствующим, не потерянным и нищим, как Женя Осин, а скорее просто брошенным и никому не нужным. Но с состоянием в 100 миллионов, как говорят посвященные, богатой недвижимостью, квартирами, роскошным загородным домом и пр. и др.
Теперь в тусовке косятся на родственников — сына, бывшую жену, которые, мол, бросили, не заботились, не уберегли, а будто только и ждали трагической развязки, дабы вступить в наследство.
Где злые домыслы, где правда — уже, наверное, не суть. Родственники максимально засекретили похороны Кельми, желая, видимо, как раз и избежать неудобных вопросов, пересудов, скопления любопытствующих зевак.
Однако остались люди, которые творили с Крисом музыкальную историю, и с которыми связаны одни из самых ярких вех в творчестве. С Александром Ситковецким, давно уже живущим в США, Кельми начинал свой путь в начале 70-х. Их группа «Високосное лето» — одна из культовых в истории рока и самая «фантастическая» той поры.
Свидетелям их концертов завидовали все меломаны Москвы и СССР, поскольку рассказы о невероятном шоу и музыке будоражили тусовку не меньше популярной тогда научной фантастики. Советское телевидение рок не показывало, радио не крутило, Ютьюба не было, и люди из уст в уста передавали легенду о танцующем скелете в пульсирующих лучах стробоскопа под космические звуки гитарно-клавишной психоделики.
«Скелетом» как раз и был Крис, затянутый в черный комбинезон с отпринтованными белой краской костями, и это было совершенно круто и немыслимо по меркам тогдашней советской эстетики, а музыкально именно в «Лете» сочинитель Ситковецкий разгонялся к будущим арт-роковым вершинам, покоренным позже не менее легендарным «Автографом».
Осталась и Маргарита Пушкина, поэт, без текстов которой также невозможно представить себе историю русского рока, соавтор многих песен Криса разных периодов — и раннего, с громкими хитами «Високосного лета», и более поздних, включая знаменитую рок-балладу «Замыкая круг».
В записи и съемках этой эпической песни в 1987 году приняли участие более 20 самых известных рок-музыкантов и исполнителей, включая Александра Градского, Андрея Макаревича, Жанну Агузарову, Артура Беркута, Александра Кутикова, Дмитрия Варшавского и др. Благодаря этой записи многие из артистов, прежде имевших полузапрещенный статус, впервые появились на перестроечном советском телевидении в новогоднюю ночь 1988 года.
Маргарита Пушкина: «Крис напугал меня хорошей музыкой»
— Рита, ваш «Замыкая круг» — первое, что хотелось бы вспомнить, конечно. Наверняка столь революционный по тем временам рок-демарш создавался при каких-то особых обстоятельствах?
- Удивительно, но нет! Часто мои песни как раз связаны с какой-то бурной историей, а тут, как назло, и вспомнить нечего, кроме того, как все было замечательно, красиво, быстро, романтично и непривычно в том плане, что в тексте ничего в итоге не меняли.
Мне позвонил Крис, сказал, что есть хорошая музыка и хотелось бы сделать что-то типа джексоновской We Are The World. Я немножко испугалась, поскольку я всегда пугаюсь, когда присылают хорошую музыку и мне кажется, что ничего хорошего я на нее не напишу. Тем более, когда он сказал про We Are The World, я вспомнила совсем тогда свежий и неудачный опыт с группой «Автограф», когда мы написали с ними песню для фестиваля «Сопот 87» The World Inside («Мир в себе»).
В припеве были слова «We are the world my brother» («мы — это мир, мой брат»), и за эту строчку прицепилась комиссия, сказала, что плагиат, и «Автограф» не получил первое место из-за этой строчки. Страшное дело!..
Но в итоге пришлось, конечно, быстро собраться и написать текст для Криса. Тем более что было такое время — как бы рок-н-ролльного братства. Мол, мы все братья и сестры, как говорил товарищ Сталин. Плечом к плечу, непобедимы, будущее принадлежит нам, музыка нас связала и все такое...
В общем, слово за слово, все очень быстро было написано. И пошло без правок, что было еще удивительнее. Заменили только одно слово: у меня было «свой мотив у каждой вещи», и вместо «вещи» поставили «песни» и «птицы», чтобы было понятнее «для масс».
Крису все понравилось, а о том, что происходило дальше, меня в известность особо не ставили. И когда я уже увидела результат, то для меня, конечно, был праздник: эти общие съемки, подобралась веселая и хорошая компания.
Редактором была Марта Могилевская, настоящий тогда подрывник в телемузыкальной редакции, потому что у нее впервые и Крис появился с нашей песней «Эй, парень, не торопись», что тоже было неожиданно по тем временам, и Лешка Максимов с какими-то элтон-джоновскими номерами типа «Бал одуванчиков», и много чего еще она умудрялась снимать и показывать в своей «Утренней почте».
— К тому времени, однако, у тебя с Кельми был уже багаж десятилетнего сотрудничества…
- Еще со времен «Високосного лета» в 70-х, да. Я сейчас заглянула в свою первую книгу «Слезая с моего облака», и там даже сохранился текст письма Криса, который он мне прислал на Кубу, где я тогда жила, с благодарностью за текст «Похитители снов». Интернета же не было, и я им отправила этот текст через посольство, потом еще «Лавку чудес». Они все стали тогда хитами. И Крисуля написал: «Здравствуй, бабушка Рита, спасибо!».
Очень милое письмо. Сказал, что надо меня подольше держать на Кубе, чтобы я написала побольше классных хитов, заряжаясь кубинской энергетикой. Мы с ним хорошо посотрудничали и в «Рок-Ателье». На «Эй, парень» сделали много интересных ремиксов...
— Ты с иронией упомянула о «рок-н-ролльном братстве», а оно вот собралось снова спеть «Замыкая круг» в память о Кельми…
— Да, мне звонил гитарист Дима Четвергов. Михаил Мень («Мост») вроде бы предложил эту идею. Я сказала это Виталию Дубинину («Ария»), и наше общее с ним мнение, что этого не стоит делать. И Дима с этим согласился. Зачем? Люди, во-первых, физически выглядят не столь импозантно, как на той записи. Во-вторых, давайте оставим эту память, эту светлую юношескую веру во всеобщее братство, в эту утопию… Это был, конечно, красивый миф.
— Судачат теперь, что Крис прожил и ушел, как и положено настоящему рокеру, в классической парадигме «sex, drugs, rock’n’roll»…
- Рок-н-ролльщики — они же все артисты. А настоящий артист, я считаю, должен, как Миронов, умереть на сцене. Это — лучшая смерть.
А в таком состоянии, как Крис… Это была уже просто болезнь, а не рок-н-ролл. Хотя и рок-н-ролл тоже своего рода болезнь.
А страшно то, что Крис был никому не нужен. Он мне периодически звонил, говорил: «Ритуль, у меня есть прекрасная музыка, мы должны с тобой написать новые хиты». Я, конечно, понимала, в каком он состоянии. Говорила: «Крисуля, ну, как оформишь, присылай». Ничего, конечно, не прислал…
Его постоянно показывали по телевизору в этом ужасном состоянии. Зачем? И родственники на это спокойно реагировали, что его таскают по этим ток-шоу, позорят. Просто надо было, чтобы кто-то рядом был, свой.
Всё как с Женькой Осиным — та же история. Только не бедствовал, как Осин. Шикарный загородный дом, рядом с поместьем Градского, там у него кошки. Он очень кошек любил. Там и были — кошки и помощник. Так он там и доходил. Один. Ненужный человек, ни близким, ни друзьям не нужный, получается.
И чего теперь собираться, песню петь?! Да и запись та — теперь, как счеты. Об этом приспособлении, правда, уже мало кто знает из молодежи… В счетах костяшки — влево и вправо. Уже четыре костяшки ушли, четырех человек с «Замыкая круг» нет: Александра Монина, Павла Смеяна, Андрея Давидяна и Криса.
Александр Ситковецкий: «Жизнь поменяла многих»
— Саша, как из твоей далекой Америки видятся те далекие и романтические времена начала рок-начал, когда вы с Крисом придумали заняться музыкой?
- Мы начинали с Крисом, поэтому я не представляю свою жизнь в музыке, в искусстве без него. Мы вместе учились, вместе познавали, вместе росли как музыканты и как люди. Того, чего я добился в жизни, без Криса, наверное бы, не произошло. Мы с ним прошли через четыре состава, и каждый был с очень известными впоследствии, многого добившимися талантливыми музыкантами…
В «Високосном лете» мы с Крисом были лидерами группы. Безусловно, Александр Кутиков и Валерий Ефремов (позже перешедшие в «Машину времени» к Андрею Макаревичу. — Прим. «ЗД») как сильные музыканты и партнеры помогли успеху «Лета». А в те годы фактически и было всего три самых востребованных группы («Високосное лето», «Удачное приобретение», «Машина времени»).
Большую часть музыки писали в основном мы с Крисом. Кое-что написал Кутиков, но он был важен тем, что привел поэта Риту Пушкину и тем самым перестроил нас с англоязычных «роллингстоунзов», грубо говоря, в русскоязычную рок-группу, подпольную в то время.
— В рок-мифах бытует поверье, что ваше расставание с Кельми было не самым дружеским…
— Оно оправданно… На исходе «Лета» весной 1979 года у нас произошло событие, о котором я бы не хотел сейчас рассказывать, но оно послужило поводом для Кутикова и Ефремова уйти к Макаревичу. Думаю, они уже некоторое время совещались на эту тему, но тут это произошло, и 3 мая 1979 года в знаменитой студии ГИТИСа, которую мы открыли и которую потом «Машина времени» с Маргулисом просто разгромили и нас оттуда всех выкинули, Кутиков с Ефремовым и ушли к Андрею. Мы с Крисом остались вдвоем, но мне пришлось расстаться и с ним. Я начал сам, один делать «Автограф».
— Но «возвращения блудного сына» не пришлось долго ждать, не так ли?
- «Автограф» начинался с Лени Лебедева, будущего олигарха, а тогда моего звукорежиссера, с Андрея Моргунова, который сейчас живет во Флориде, с Лени Гуткина, Лени Макаревича, Володи Якушенко.
Мы репетировали все лето 1979 года, а Крис был на югах с Градским и Беловым (Вайтом), тогда было очень модно — побывать в этих студенческих лагерях. Когда он вернулся, то спросил: «А я?». Я ответил: «Без тебя».
Он очень переживал и в результате уговорил все-таки нас с Лебедевым взять его в группу. Так он и вернулся в сентябре и привел с собой Сережу Брутяна, нашего первого замечательного вокалиста. И так сложилась судьба, что в этот момент позвонил Артем Троицкий, спросил, что мы делаем с Крисом.
Я ему все рассказал, что «Високосного лета» уже нет, делаем новую группу. Он говорит, что «Автограф» еще не слышал, но знает нас по «Лету», верит нам с Крисом, и они со Стасом Наминым хотели бы нас пригласить на первый рок-фестиваль «Весенние ритмы» в Тбилиси в мае следующего года. Так у меня появился стимул и понимание, что группе делать.
Мы репетировали, поехали и выступили в Тбилиси, заняли второе место, что я считаю большой победой, потому что нас тогда вообще никто еще не знал. Мы с Крисом были единственные в группе, кто имел какой-то опыт выступления на сцене, потому что все остальные пришли из училищ, из консерватории…
«Автограф» разделил второе место с «Гюнеш» из Узбекистана, а первое получили «Машина времени» и Magnetic Band Гуннара Грапса из Эстонии.
А на следующее утро про нас написал «Московский комсомолец» в интервью с композитором Юрием Сергеевичем Саульским, ныне покойным. Он сказал про нас очень хорошие слова, и это было не то что приятно, а невероятным прорывом. Так началась наша карьера, но после Тбилиси мы с Крисом расстались уже окончательно.
— Амбиции разъели дружбу?
- По многим причинам. Сейчас это не имеет значения. Он создал свою группу Рок-Ателье, и они поступили на службу в театр к Марку Захарову, откуда как раз ушел «Аракс». И мы, в общем-то, потеряли друг друга, потому что у «Автографа» началась совершенно сумасшедшая гастрольно-филармоническая карьера.
За 80-е годы мы объездили весь Советский Союз — от деревень до самых больших стадионов. А они в основном сидели в театре. Но помню, каким было достижением, и как он хвастался, когда Пьер Карден пригласил театр с гастролями в Париж, и Рок-Ателье в составе труппы первыми из наших рокеров попали во Францию. И они, конечно, совершенно самозабвенно, взахлеб рассказывали потом всем нам об этом: что такое Париж, Франция, Запад и все остальное.
— А вы, стало быть, пускали слюни, слушая эти рассказы после своих гастролей по советским деревням и стадионам?
- Да, да… Но пересекались мы очень мало, хотя естественно, я следил за их работой. Надо понимать, что круг рок-музыкантов тогда был очень маленький.
«Машину» тоже тогда приняли в филармонию, и они таким образом получили право на легальную работу, но по идеологическим причинам их быстро отлучили от Москвы, практически с 80-го года их в Москву не пускали, хотя они катались по всему Союзу.
«Аракс» в 1984 г. разогнали, они были с нами в Москонцерте. Кто еще? «Круиз», который тоже разогнали, хотя блестящий продюсер и менеджер Матвей Аничкин за них отчаянно бился. Ничего не мог сделать.
Я «Автограф» сохранил, но это отдельная история, которая с Крисом не связана… Так что мы друг за другом следили, потому что нас было очень немного.
— Но позже «Круг» все-таки замкнулся?
- Да, в 87-м году Крис мне позвонил и сказал, что делает такой проект — «Замыкая круг», там будут все, и он бы хотел пригласить и меня. Я был очень удивлен, потому что расставались мы, скажем так, недостаточно тепло.
Я был ему благодарен. Во-первых, песня замечательная. Во-вторых, он собрал всех, кто на тот момент был и даже не был. Крис сумел сделать вещь, которую никто из нас тогда не сделал, хотя, возможно, подспудно об этом и думали. Он собрал всех музыкантов, хотя отношения у многих, естественно, были достаточно непростые. Мы были и друзья, и соперники, что понятно. И на фоне этой прекрасной песни, на фоне замечательного Саши Градского, который такой птицей нес себя и свое пение через всю песню, все воодушевленно собрались в большой звездный ансамбль. «Замыкая круг» стал и остался событием.
— Судьба настырно вас сводила, и Крис появился на юбилейном шоу «Автографа» в «Олимпийском» в 2005 г., что стало для многих сюрпризом и откровением, поскольку многие и вас-то уже подзабыли, а о Кельми помнили и знали в основном по громкому и скандальному поп-хиту «Ночное рандеву»…
- Я тогда вернулся в Москву (из Лос-Анджелеса) на полгода — репетировать, поскольку шоу к 25-летию «Автографа» и его воссоединению намечалось грандиозным, таким оно и стало.
Позвонил Крис и позвал меня в декабре 2004 г. на свой юбилей, 50-летие, в зал «Россия», который тогда еще не снесли. Это был прекрасный и совершенно какой-то неорганизованный концерт, дурацкий в чем-то. Практически ничего, кроме наличия самого юбиляра, не было подготовлено. В этом была, конечно, своя наивная красота, в чем-то даже рок-н-ролльная безбашенность.
Все выходили, пели, в основном свое, не Криса. Он между всеми бегал, что-то пытался организовать. Было смешно и очень симпатично. Юбилей, в общем.
К слову, «Високосное лето», например, всегда было очень организованной структурой… И как-то совершенно логично было, что мы пригласили его на воссоединение «Автографа» 23 июня 2005 года в «Олимпийский», потому что из принципа решили, что должны быть все люди, которые когда-либо прошли через «Автограф».
Крис прекрасно себя проявил, вовремя появился, репетировал с нами. Это было большое событие, и я помню его восхищение именно организацией, тем, как все звучало на сцене, в зале и так далее. Мы переаранжировали его песню «2000 лет», и номер вышел весьма неплохо.
Тогда мы расстались очень хорошо. После концерта он пригласил нас в модный тогда клуб First на набережной, прямо напротив Кремля. Там были Градский, Рита Пушкина… Было очень приятно. Я же к тому времени уже долго жил в Америке, и Крис немножко вернул меня в нашу московскую музыкальную тусовку, к людям, с которыми я рос в музыке. Так что я ему тоже был очень благодарен. С тех пор мы опять как-то воссоединились, созванивались, поддерживали отношения.
— В те годы Крис уже был известным завсегдатаем почти всех презентаций, банкетов, вечеринок, его любили пощелкать папарацци в разных видах… Как ты его нашел? Его состояние еще не вызывало беспокойства?
- Тогда никаких признаков того, что у Криса что-то не в порядке со здоровьем или с вредными привычками, не было… А находясь в Америке, я, во-первых, часто читаю «Московский комсомолец», а о Крисе там за последние годы много было написано — к сожалению, уже не музыкальных хроник. И я, конечно, знал, что дела у него становятся хуже, проблемы усугублялись.
В последний раз я с ним встречался году в 2009-м, когда был в Москве, и просто пригласил его на суши. Мы хорошо посидели, поговорили, просто так, без какого-либо повода. Тогда еще все было в порядке, во всяком случае, на сторонний взгляд…
— Сейчас грустно шутят, что это и есть настоящая жизнь в стиле рок-н-ролла — то, что и как произошло с Крисом…
- Соглашусь и не соглашусь. Что значит — в стиле рок-н-ролла? То, что Джон Бонэм (барабанщик Led Zeppelin. — Прим. «ЗД») захлебнулся рвотными массами в ванне с шампанским, не делает его большим рок-н-ролльщиком, чем, если бы он не захлебнулся и тщательнее следил за здоровьем. А более рок-н-ролльного барабанщика на свете не было и не будет. А был бы он таким, если бы не любил искупаться в ванне с шампанским в непотребном виде? Черт его знает?..
Как я понимаю, красивая разгульная жизнь в народившемся российском шоу-бизнесе, в которую в 90-е попали популярные музыканты, в том числе и Крис, часто их меняла. Не у всех хватало стержня или стойкости распоряжаться искушениями разумно. Но, опять же, многое я знаю с чужих слов и не хотел бы выступать в роли морализатора или судьи…
— Рита Пушкина вот негативно относится к идее записать «Замыкая круг» в память о Крисе. А что ты думаешь?
— Я к таким вещам отношусь очень просто — почему нет, если кто-то хочет сделать доброе дело, вспомнить ушедшего товарища? Все, что касается музыки, какого-то доброго слова, замечательно. Другое дело, что уже состав будет не полный. Еще в 2005-м, когда я писал аннотацию к диску, у меня тогда уже было пять траурных рамок. В общем, все это ужасно, конечно, на самом деле...
Let It Be на костылях (из будущей книги А.Ситковецкого «It’s a Long Story»)
В весенний день 1972 года в моей квартире на Беговой раздался звонок в дверь. Открыв, я обнаружил за ней колоритную пару — стройный блондин прибалтийского типа и красивый парень невысокого роста с открытым лицом, смеющимися глазами и на костылях. Легенда гласит, что они спросили меня — это ты тот парень, который умеет играть на гитаре соло из «Let It Be», на что, судя по всему, получили положительный ответ.
Прибалтийским блондином был Толя (впоследствии Крис) Кельми, а его другом со сломанной ногой — Игорь (а также Билл) Окуджава. Англоязычные клички и другие заимствования тогда были в моде. Этот вариант записан со слов Толи. По словам же Андрея Давидяна («Дэйв», «Дэвид» — тогда барабанщик, а впоследствии вокалист будущего «Високосного Лета 2», умер в ноябре 2016 г.), вместе с Биллом на костылях в мою дверь позвонил сам Андрей…
На самом деле значения сейчас это уже не имеет. Главное, что у них была рок-группа с вызывающим английским (без вариантов) названием By All Means, и все, чего Биллу, Крису и Дэйву (красивые русские имена) не хватало для покорения рок-олимпа, был соло-гитарист. Окуджава был и певцом, и ритм-гитаристом, и единоличным композитором, и поэтом, т.е. лидером «состава», как тогда любили говорить на «Аэропорте».
Почему «на Аэропорте» — потому что все участники группы By All Means (наш вариант — «Во Что Бы То Ни Стало»), кроме меня, проживали в тихом и уютном тогда районе вокруг метро «Аэропорт». Крис играл на басу, Андрей Давидян — на барабанах. Моему приглашению в звездный состав в немалой степени поспособствовал 23-й трамвай (ныне уступивший свои старомодные рельсы и провода асфальтовому беспределу Большой Ленинградки), который тогда исправно доставлял музыкантов с Беговой до Аэропорта и обратно всего за несколько остановок. Если до трамвая не хватало сил дойти, бар Шу-Шу-Га (в миру — «Аист») напротив метро «Динамо» часто вставал на пути — посередине Ленинградки длился широкий зеленый бульвар с роскошными большими и тенистыми летом деревьями и частыми скамейками. Иди, сиди, обнимайся не хочу…
Первым и единственным концертным выступлением коллектива был выпускной вечер в школе №152 около Аэропорта, где учился Крис. Как уважаемого соло-гитариста, меня подключили в «колокольчик» — типа пожарный мегафон, подвешенный аккурат над входной дверью в актовый зал, т.е. не менее чем в 50 метрах от сцены. «Колокольчик» тот был направлен в коридор, то есть в совершенно противоположную сторону, поэтому я мог только догадываться о том, какие волшебные звуки извлекаю из своего инструмента. Публика в районе метро «Аэропорт» — актеры, музыканты, художники и их дети — тогда была, да и сейчас остается, пожалуй, достаточно интеллигентной и спокойной, поэтому нас не били, а вежливо интересовались, откуда мы взяли наши замечательные произведения и на каком языке мы поем. Мы, естественно, считали, что поем на английском…
На олимп планетного рока группе «Во Что Бы То Ни Стало» было взойти не суждено, но трамплином к последующим восхождениям для Криса и меня она, бесспорно, стала. Следующим спецэтапом была группа «Садко». Но перед «Садко» еще должно было произойти жаркое, душное и дымное Високосное Лето 1972-го. Именно произойти — вокруг Москвы эпично горели торфяники, в городе было абсолютно нечем дышать, но наша жизнь не могла быть более насыщенной…
А потом мы с Крисом (далее МСК; варианты — НСК (Нам с Крисом) или УНСК (у Нас с Крисом) поступали в вуз. Вступительные в МГУ были в июле, в остальные институты — в августе, что позволяло хотя бы попробовать поступить в Московский университет без риска потерять год и не загреметь в армию. Крис поступал на ВМК — факультет вычислительной математики и кибернетики (представляете, насколько востребована профессия была бы сегодня?). Не получилось, очень переживал, даже плакал… Но в МИИТ (Институт инженеров транспорта) поступил на «Мосты и тоннели» и попал на курс с еще одной будущей советской рок-звездой — Володей Кузьминым. Так, определившись с вузами, МСК вступили в новую фазу...
Ансамбль «Садко», по тогдашним понятиям, были практически профессионалами. Репетиционная база в ДК им. Курчатова, полный набор инструментальных усилителей «Радуга», электроорган «Юность» и все другие приметы указывали на совершенно другой уровень в сравнении с хиповыми трепыханиями By All Means. Причина, по которой МСК были удостоены аудиенции, была вполне банальна по тем временам — гитариста Славика и органиста осенью забирали в армию, и крепкая ритм-секция — Саша Зайцев (бас и вокал), Сережа Шевелев (ударные) — искала гитариста и клавишника. Тема призыва в армию впоследствии привела к еще не одному переделу состава.
По Крису и клавишным вопросов не было, школа им. Дунаевского по классу фортепиано их сразу снимала, а что касается меня, Зайцев был практичен, краток и дальновиден: «Над техникой надо работать. Научишься».
Репертуар вначале состоял в основном из Credence Clearwater Revival, Shocking Blue, Christie и десятка других роко-эстрадных номеров на слуху. Пел Зайцев, пел уверенно, нахально и хорошо, не особенно переживая по поводу английского произношения или правильности слов. Со временем, однако, и с постепенным приобретением опыта, после десятков танцевальных вечеров в школах района, МСК освоились, и репертуар стал понемногу меняться в сторону Free, Rolling Stones и даже трека «Mean Mistreater» группы Grand Funk Railroad, песни которых пел уже Крис.
Вершиной достижений «Садко» стало выступление весной 1973-го в фойе ДК «Энергетик» — культового, как сейчас говорят, места, где репетировали «Цветы» и «Скоморохи», к которым позднее присоединилась «Машина Времени». Андрей Макаревич об этом весело пишет в одной из своих книг. В моем «рабочем журнале», без которого эта книга не смогла бы увидеть свет, это выступление находится под номером 21.
Мы не просто выступали в фойе, но «открывали» для знаменитой «Рубиновой Атаки». Помню, после их выступления, в полном офигении от звука гитары (Рацкевич использовал чешский пленочный ревербератор «Эхолана» на гитару — ревербератор на гитару, Карл!), я с придыханием подошел к сцене, где Володя сворачивал провода, и попросил телефон, который тут же получил. Мы постепенно входили во взрослую рок-н-ролльную жизнь…
***
К часто задаваемому вопросу о том, как Толя Кельми стал Крисом Кельми. Весной 73-го мои родители достали путевки в один из подмосковных домов отдыха, чтобы Дима (двоюродный брат) и я отдохнули на каникулах. Крис уже практически стал членом семьи тогда и тоже получил путевку. Трем подросткам в пенсионерском советском учреждении было дико скучно, но сказочная в том году весна, когда все вокруг вдруг начало «сходить», обнажаться, пропитываться талой влагой и теплеть на удивление жарком для того времени года солнце, вытащила нас бродить целыми днями по остаткам сугробов в перелесках, обсуждая все, что занимало тогда наши мальчишечьи головы, — школу, девчонок и, конечно, музыку. Дима, как наиболее профессионально подготовленный в Центральной музыкальной школе (ЦМШ) по всем вопросам, включая девчонок, был на голову впереди наивных будущих покорителей рок-олимпов, и МСК внимали и вместе придумывали, воображали наше возможное будущее.
Той же весной на экраны Москвы вышел фантастический (во всех смыслах) фильм Тарковского «Солярис», где главного героя звали Крис Кельвин… Фильм на всех нас произвел колоссальное впечатление, поэтому связка Кельми–Кельвин у Димы родилась совершенно естественно и сразу очень понравилась Толе. Красивое, с иностранным флёром имя… Было ли это одним из комплексов Кельми или являлось его искренним желанием найти свое сценическое имя/образ — сейчас уже не имеет значения. Дима Ситковецкий той весной навсегда превратил Анатолия в Криса Кельми, и таким его сегодня знает все население бывшего СССР за исключением узкого круга друзей и музыкантов «Лета» и «Автографа».