— Зураб Константинович, если честно, на сколько лет вы себя ощущаете?
— На двадцать три. Правда, правда. Я так же бегаю, так же в футбол играю, штангу поднимаю. Так же с утра до вечера работаю, рисую. Как жил раньше, так и продолжаю.
— Неужели вы еще в футбол гоняете?
— Как же?! Играю. Вот сейчас, как закончу семинар искусствоведов, поеду в Переделкино и там буду играть. Там есть с кем погонять мяч.
— А какой с весом штанги, если не секрет? Сколько берете за раз? У вас жим лежа или стоя, он же, насколько мне известно, армейский жим?
— Штанга у меня каждое утро. Ну, раз по десять поднимаю — из положения лежа и стоя: беру килограммов 60–65. Это очень помогает мне, и, организм, знаете, привык.
— Знаете, в своей жизни я встретила двух людей (чем счастлива), живущих с такой солнечной энергией — Олег Павлович Табаков и Зураб Церетели. Скажите, где вы заряжаетесь?
— Заряжаюсь от окружающих — от дочки, от внуков, правнуков. От их глаз, доброты, их лиц — все это мне тонус поднимает. И так сам живу. Раньше супруга была, родители мои, дедушка с бабушкой, дядя…
Кстати, свой первый рисунок я сделал именно с дядей. Это он отвел меня в зоопарк. Я рисовал, а дядя смотрел, но ничего не говорил: не мешал. Он просто следил, чтобы понять, куда идут моя рука, мои мозги, и старался, чтобы я самое первое впечатление правильно передавал.
Все художники, которых я люблю, так работали — передавали первое впечатление. Поэтому у меня в галерее стоят скульптуры Малевича и Кандинского. Будут еще Леонардо да Винчи и Микеланджело. Концепция такова — классика и авангард рядом.
— Еще раз об энергии: знающие люди делят всех на две категории — доноров, то есть, жизненную энергию отдающих другим, и вампиров, энергию подсасывающих. Вы чувствуете таких «вампиров», которые приходят, чтобы забрать у вас вашу солнечную энергию?
— Нет, знаешь, ни разу не чувствовал. Наверное, своей много, через край. Вампиры… Я так не живу. Встаю утром, принимаю душ, делаю физические упражнения, потом штанга — и убегаю в мастерскую. Там рисую, а если нет, прибегаю в академию.
— Мне нравится этот глагол — «прибегаю».
— Прибегаю. Это жизнь моя. Вот сейчас на семинар искусствоведов 88 человек со всей страны приехали. Я с ними поговорил, интеллигентно так, спокойно. Хочу, чтобы они были более полезны для нового поколения. Чтобы их мышление было настроено на создание в первую очередь музейных ценностей. Не салонов, не галерей, а именно музеев. Вот что является главным богатством для российского государства.
— Как думаете, искусствоведы вас услышали?
— Вах, конечно, услышали.
— Когда вы отдыхаете?
— Когда время работать, я работаю. Когда время отдыхать, я… тоже работаю. Когда рисую, забываю, где я, и ощущаю мир, как комнаты своего дома.
— Зураб Константинович, вы много лет живете в Москве. Как по вашим ощущениям — Москва со своей агрессивной деловитостью не давит на свободный грузинский характер?
— Нет, Москва — тоже моя родина, как и Грузия. Я люблю Россию, Грузию и люблю людей. Грузия воспитала меня и очень много мне дала. Упоение жизнью — главная черта грузинского характера. Но она же научила меня любить Бога и ближнего.
— Вы замечательный живописец, колорист. Людей, жизненные явления или понятия вы рассматриваете с точки зрения цвета?
— Я сам колорист, и знаешь, обожаю, когда много солнца. Обожаю природу, глаза близких людей. А когда нет солнца, безусловно, тогда появляется тональное отношение к жизни, к людям. Но я все же продолжаю колоритные отношения: беру цветы, подсолнухи, рисую. Я люблю, когда мне дарят цветы, я их потом обязательно рисую. Почему? В Москве зимой много серых дней, солнца мало, и, чтобы не потерять колоритные, тональные отношения, я рисую цветы. А в них все есть.
— Если говорить о любви, для вас она какого цвета?
— Такая яркая, как подсолнухи.
— А надежда?
— Уже солнышко подкрасили красноватым.
— А вера?
— Это уже желтый и красный соединяются в одном. И такой яркий цвет получается у веры, ух!
— Ну у вас и палитра! У великого английского художника Тернера после возвращения из Италии тоже все во множестве оранжево-желтых цветов и тонов. А какого цвета зло? А деньги, зло приносящие?
— Черное зло. А про деньги я не думал — интересная мысль.
— Вы постоянно рисуете современников. Каков принцип выбора? Почему одних, а не других? Что нужно сделать, чтобы тебя запечатлел Зураб Церетели?
— Кого я обожаю, того рисую и леплю. Я обожаю своих родителей, которые ушли из жизни, детей, красивую природу, красивых достойных людей, красивых женщин. На первом этаже в галерее — комната барельефов и скульптур моих современников. Всех знал, уважал, ценил, любил и люблю. Или вот целый зал отдан портретам Чарли Чаплина… Он для меня талантливейший, мудрейший, пластичный, не похожий ни на кого. Гигант! Я никого столько не рисовал, сколько его, потому что он — повторяю — не похож! У него даже своя философия в походке, в движениях, в глазах. Обожаю его.
Ведь художник видит то, что обычными глазами невозможно увидеть. Цветовая гамма, колоритные отношения и много еще чего другого. Но, когда я смотрю в глаза человеку, я хочу внутреннее его состояние передать на холсте. Вот пришел ко мне новый человек, я его не знаю, значит, сначала смотрю его целиком — контур, образ и глаза — в глазах все написано. Как состояние его внутренней жизни. Причем сразу смотрю и запоминаю, потому что завтра, послезавтра и потом все будет у него по-другому.
— Ваш дом — академия художеств, которой вы дали, по сути, вторую жизнь, запустили мотор, во многом переформатировали, открыли двери художникам разных направлений. Какие главные правила жизни этого дома?
— Мой дом живет по одному главному правилу — сохранение российской культуры и искусства. Затем — воспитание нового поколения, которое, в свою очередь, должно создавать музейные ценности для поколений следующих. И наконец, чтобы все академики шагали по жизни как молодые, без старческой походки. Ну, это в переносном смысле, то есть чтобы и рука, и мысли их были как у молодежи.
— То есть как у Зураба Церетели?
— Хорошие у нас художники. Россия богата в этом плане.
— Это общая установка. А для сотрудников этого академического дома какие правила?
— Первое — доброта, любовь к искусству, и отдавать больше, чем получать.
— Вы по этому принципу принимаете людей на работу?
— По этому принципу беру. По этому же принципу я сам живу. Я — президент Российской академии художеств. Моя идея в том, что надо знания и умение отдавать подрастающему поколению. Важнее любить, отдавать, чем получать от жизни. Чтобы эгоизм, который существует и преобладает сегодня, особенно в Москве, немножко отодвинуть в сторону. Всем академикам я объявил: передавайте ваш опыт школьникам, студентам. Я сам очень давно начал это делать, еще в Тбилиси, где устраивал мастер-классы для детей, и потом уже в Москве, куда переехал с семьей. Сам при этом, работая с детьми, получаю огромное удовольствие.
Дети же видят, как я работаю, и так смотрят, рисуют. Сам люблю наблюдать за ними: вот передо мной мальчик — у него в рисунке нет цветовой гаммы, а девочка (я уже вижу) пойдет на графику… А на словах я редко учу — не в моем характере это. Я говорю детям: «Если ты любишь трудиться, то можешь чего-то добиться. А если — «ой, сегодня я отдыхаю, а завтра буду работать» — ничего не получится.
— Когда-нибудь вам приходилось столкнуться в работе с ограничением личной, то есть творческой свободы?
— Я чувствую себя абсолютно свободным. Что мне мешало когда-то в жизни, я от этого отошел, занимаюсь искусством. Академия — это искусство, творчество. Я не знаю, что значит быть несвободным.
— Теперь представим нереальное: Зураб Церетели встречается с Леонардом да Винчи. О чем бы президент Российской академии художеств спросил бы великого Леонардо?
— Спросил бы: «Как вам творчество Зураба нравится?» Не смейся, это всерьез: как моя скульптура, как живопись ему?
— Ну а если бы он вдруг ответил: «Что-то мне ваши скульптуры не очень». Ваша реакция?
— Ну, ушел бы тогда и стал бы думать, почему не нравится.
— А у своего главного учителя — самобытного русского художника Ивана Шухаева — что бы спросили?
— Я показал бы ему свои работы последние и сказал бы: «Ну как?» И он ответил бы: или так, или так. Вон у меня его портрет висит, каждый день на него смотрю.
Шухаев как нас учил? Он говорил: «Если рисовать не умеешь, не будешь художником. Анатомию сперва изучи». Использовал такой прием: впереди ученика ставил десять мольбертов с чистыми листами, а сзади ученика стояла обнаженная натурщица. И мы, всего один раз посмотрев на нее, начинали рисовать, больше не оглянувшись ни разу. А Шухаев повторял: «Вы будете благодарить меня, что я заставлял вас рисовать по памяти». Так лучше запоминаешь характер, схватываешь пластику, объем и только главное переносишь на бумагу. Главная заповедь моего учителя — свобода в практике полезнее любой теории.
— Еще один вопрос в сослагательном наклонении. Если бы вас, президента академии художеств, избрали президентом России? Какой бы первый закон или указ вы подписали?
— Я бы объединил все нации, нации России. Всех тех, кто Россию любит. Россия самая добрая и хорошая страна с добрыми людьми, но встречаются нездоровые — дальше многоточие.
— И как бы они назывались — россиянами?
— Это уже их дело. Но я объединил бы их и еще сделал бы для всех один паспорт, общий контур без границ. Может, и бывшие республики Советского Союза тоже туда вошли бы.
— Какой совет вы дали бы людям, которым трудно сейчас жить?
— Любить природу, свою землю и ближнего своего.
— Думаете, поможет?
— Обязательно поможет. Я верующий человек, 64 иллюстрации Библии сделал, поэтому утверждаю, что каждая нация должна знать свою Библию. Тогда и будет счастье. И правильно, в верном направлении будет шагать нация. Мне Библия помогает.
— Вы мечтатель?
— А как же!
— О чем сегодня мечтаете?
— Мечтаю, чтобы, когда работаю, никто не мешал. И чтобы было больше солнца. Солнце на меня хорошо действует. Когда я рисую, я пою. Я даже сам не замечаю — мне об этом говорят. В этот момент я вообще выключаюсь из жизни, не вижу, что вокруг происходит. Я не здесь, я — там. А там мне хорошо. Это рай — давно понял, что как будто с Богом разговариваю.