Успех
Но возможен ли (и нужен ли?) успех (дутый или всамделишний — миф на глиняных ногах) посреди пепелища? На политической цирковой арене или в любой другой общественной сфере, в угаре общенационального разброда и провала? Не бессмыслен ли (и не позорен ли, не смешон ли?) такой триумф? Бедствие даже малых масштабов не подразумевает щеголяние и красование на его фоне.
Человеческая натура, однако, такова, что будет стремиться к первенству и превосходству над другими — даже заведомо неконкурентоспособными. В реальности из бедствия надо спасать других и себя, а не павлиниться.
Может ли литература сделаться спасителем?
Безумный наш султан
Чему научит, к примеру, роман Булата Окуджавы «Свидание с Бонапартом»? Только на первый взгляд кажется, что речь в нем о далеких временах. Некий персонаж вообразил: Наполеон нагрянул в Россию, дабы единоборствовать лично с ним…
Гоголевская (из «Записок сумасшедшего») фантазия?
Если исходить из того, что пишущий рассказывает о себе, о своей душе, препарирует свои тайные склонности, излагает свои собственные мысли, тогда автор смоделировал личное общение с императором-завоевателем. С современным ему Брежневым? Или ему подобными бонзами? Писатель аллегорически не раз обращался к руководителю державы в песнях: «Безумный наш султан» и «Дураки любят собираться в стаи, впереди главный — во всей красе».
Однако реального разговора меж вождем и поэтом состояться не может, потому что, даже если оба встретятся, не поймут один другого. Они мыслят на разных языках. В разных категориях. Дон Кихот и злодеи — ветряные мельницы — существуют в разных измерениях. У них лишь кажущиеся пересекающимися миры. Поэту не понять султана, а султан лишен опоэтизированного видения своих интриг. Вспоминается реальная история: после убийства Грибоедова, произошедшего, как известно, в русской дипломатической миссии, принц Хосзрев-Мирза привез Николаю I в качестве компенсации за убийство алмаз «Шах». Вот как все просто у султанов: убили и компенсировали жизнь поэта-дипломата и его сослуживцев дорогим подарком.
Читающий книги (поименуем его Грибоедовым) и не читающий (назовем его безумным султаном) воспринимают жизнь по-разному. Если читающий скажет «лестригоны», не читающий его не поймет. Если произнесет: «Ящик Пандоры» — тем более.
Не читающие книг, сами того не сознавая, обрекают себя на общение с куда менее интересными, чем литературные персонажи, собеседниками.
Коньяк, в капле которого отразилась…
Писатель (актер, живописец) — оракул, продиктованное им (или ему) — из разряда сверхъестественного.
Посещает мысль — в связи с оказавшимся пророческим и вновь ставшим в наши дни актуальным романом Василия Аксенова «Остров Крым» — о наитиях и предвидениях, посещающих писателя и о наличии обратной связи: нарисованное писательским воображением — воплощается, сбывается, торжествует?
В магазинах появился коньяк «Остров Крым». (Вполне конкретная осязаемость — в стиле абсурда Василия Павловича.) Острова Крым не существует (есть, как мы знаем, полуостров), а коньяк «Остров Крым» имеется! Как такое возможно? Или создатели напитка — поклонники литературы?
Но апофеоз литературного и жизненного параллелизма — однофамильство нынешнего руководителя Крыма и писателя: пророчество гротесково сбылось и подтвердилось на уровне буквальности.
Какая жизнь настоящая?
Скучно рассказывать об очевидном. Об уже обнаруженном, названном, застолбленном кем-то. Гораздо интереснее выявлять потаенное, скрытое. Вечное, но не уличенное никем. Существующее и до поры не замечаемое. Незамеченное.
Оставим в стороне крупные, бросающиеся в глаза общественные явления. Например, выпирающее: страной руководят не отдельные люди, а разветвленные, сменяющие одна другую (но мало чем отличающиеся) громоздкие организации: КПСС, ВЛКСМ, КГБ. Выходцы из этих структур опираются на свои альма-матерные фундаменты… Это — скучные материи.
А нескучные: какая жизнь подлинная — та, что берет в оборот, захлестывает с головой и крутит-вертит, помыкает, дурит, влечет в водовороте нескончаемых потоков полувымышленных новостей — к небытию, или пригвожденная к бумаге, вещая, но не вещная, очищенная от суеты, бередящая, однако не цепляющая бытово? Прошедшая через горнило творческого восприятия, осмысленная и породившая свое отражение, вернувшаяся в свой исток преображенной (этим своим преображением внесет ли толику упорядоченности в хаотическую свою прародину)?
Возникает в связи с этим и другой вопрос: равноценны ли две эти взаимодополняющие необходимости и могут ли две эти жизненные ипостаси обходиться друг без друга?
Конечно, насущная действительность уже самой своей кровенистостью несравнима ни с какими книжными и киношными перипетиями, сюжетными поворотами. Но ведь и реальность иногда отчебучивает такое, чего никакому автору не придумать.
И все же: концентрация отборных неразжиженных характеров и деталей литературного свойства столь мощна, что бледной повседневности до такого апофеоза не дотянуть.
Обе субстанции — сообщающиеся сосуды, их взаимонаполненность необходима для продолжения бытия.
Не докричаться?
Люди — и не только пожившие — устали от поучений. Они самодостаточны. И не хотят никому подчиняться и ни к чему прислушиваться. А книга — всегда назидание. Чуть более пространное или краткое. Умное или не очень.
Вечная Книга говорит: не убий, не укради…
Зачем нужны эти навязшие напоминания? Сами знаем: нельзя красть и убивать. Однако бывают ведь исключения из правил. Иногда можно и приворовать, и порешить. Книга не может предусмотреть всех ситуаций. Разве не так? Вот и сделаем для себя исключение… Послабление…
А книга не дает. Требует, настаивает: «Не убий!» Да послать ее подальше… Литература исчерпала возможность докричаться? Какой прок тысячный раз повторять: Христос звал к смирению, а Сократа не нужно было травить, Галилея не следовало обвинять, а Джордано Бруно сжигать? Сколько ни повторяй, дураков не убывает, и умные (ушлые) манипулируют ими, натравливая на неугодных одиночек или на целые народы. Книжные примеры, выходит, не могут научить правильной жизни? Не находят подтверждения в реальной, окружающей действительности. Для чего читать, тратить время на забавные, не имеющие отношения к бытию историйки?
Лакмусовая бумажка крови
Будь моя воля, я бы всех пишущих обязал прочесть «Солнце мертвых» Ивана Шмелева и спрашивал: «Вам после этого есть что сказать?» Предполагаю: очень немногие ответят утвердительно. Конечно, этот автобиографический вопль не отменяет ни «Божественной комедии» или «Ярмарки тщеславия», ни сотворенных после «Солнца…» стихотворений Бродского. Но речь не только о мучительных вопросах, поставленных в этом произведении, — о Боге и предназначении каждого человека и каждой курицы, каждой лошади, каждого павлина. Речь — о крови, текущей в жилах и проливаемой палачами. О том, что составляет суть человека, которого пытаются истребить всеми способами.
Не все хотят об этом читать. Слишком страшно. Не все хотят об этом думать. И все же… Это касается каждого.
Такие книги нужны прежде всего молодым — старых чему учить? Они все знают, и хотя узнают все больше и больше, у них не остается времени использовать свое знание. Молодых можно оболванивать именно потому, что практически ничего не знают о прошлом. И отвергают чужой опыт. А приходят к тому, к чему приходят старики. (Разве удивятся неожиданной блестке оригинально выраженной мысли? Вот еще!) Много повидавшего не пронять поворотом сюжета, драматизмом прихотливых перипетий, неуравновешенностью незабываемых характеров. А повествованием о том, как жизнь едва не закончилась на благословенной крымской земле? Об этом невозможно читать без содрогания. Постигая невероятность бытия — ценой не своих, на своем лбу набитых шишек, а соизмерением небогатого пока ума с мнением умудренных пишущих, повинуешся властной силе, которая внушает не сюжеты, но прозрения.