Музыкальные драмы Пуччини крайне нелегко поддаются радикальной режиссерской интерпретации в отличие от опер Верди, которые то и дело попадаются в «режоперские» ловушки. Жесткий диктат композитора проявляется не только на уровне партитуры, насыщенной напряженным сквозным развитием, но и в либретто (текст «Баттерфляй» написали сценаристы Джакоза и Иллика, с которыми композитор работал самым тесным образом). У Пуччини не бывает повторов, нет куплетности, практически отсутствует репризность. Сам текст – вполне реалистичный, бытовой, конкретный – как в какой-нибудь жизненной драме. Не зря имя Пуччини произносят рядом с веристами. Все это сильно ограничивает стремление современного режиссера взорвать авторские смыслы и внедрить собственные – приращенные или актуализированные. Однако Денис Азаров, очевидно, взялся доказать иное: взрывать так взрывать, - решил молодой режиссер, музыкант по первой профессии, режиссуре учившийся не только в ГИТИСе на курсе своего мастера Иосифа Райхельгауза, но и у Кирилла Серебренникова, с которым работал в качестве ассистента. И взорвал самым буквальным образом, предложив в качестве смысловой кульминации атомную бомбардировку Хиросимы и Нагасаки. Решение столь же поверхностное и очевидное, сколь и бессмысленное, абсолютно далекое от образов и месседжа оперы. Документальная видеопроекция, сопровождающая знаменитую оркестрово-хоровую интермедию между вторым и третьим актами, довольно невнятно изображающая ядерный гриб и его сокрушительные последствия, оказалась единственным заметным мазком в режиссерском полотне Азарова. В остальном он был почти невидим, предоставив артистам петь свои партии в самых статичных мизансценах, которые только можно себе представить. Впрочем, к резким решениям режиссера надо отнести и выбор артиста на роль Пинкертона - Михаила Губского, - который играет крайне необаятельного и непривлекательного человека. Возможно, таким образом режиссер продемонстрировал свое осуждение легкомысленного американца, погубившего Чио Чио Сан, однако оставил публику недоумевать: что же юная гейша нашла в этом несимпатичном, суетливом парне?
Маэстро Латам-Кениг, тем временем, занимался своим делом, стараясь добиться от оркестра и певцов звучания яркого, эмоционального, выразительного. И все же ощущение пуччиниевского духа в полной мере не возникало. Возможно, этому мешала сценическая «картинка» оказывающая сильное давление на восприятие спектакля в целом.
Сценограф Алексей Трегубов, рифмуя и мотивируя чертову атомную бомбу, поместил действие в подвал бомбоубежища. Бетонные стены, мерцающий свет ламп дневного света, трубы. Трудно переоценить дискомфорт от лицезрения такого интерьера. Поэтому, когда Пинкертон спрашивает у Баттерфляй, нравится ли ей дом, в который он ее привел, хочется его убить. И это, видимо, именно тот эффект, которого создатели спектакля хотели добиться. Во втором акте подвал наполнится атрибутами «цивилизации». Здесь и звездно-полосатый флаг, и какой-то металлический кофр, из тех, в которых перевозят театральные костюмы, гигантская красная рекламная вывеска из трех букв с иллюминацией… Буквы, впрочем, составляют вполне невинное слово JOY, что значит «радость». Ключевой предмет – макет типичного американского сборно-щитового домика с гаражом, в котором горит свет и из которого Баттерфляй извлекает детские игрушки, деревянную лошадку и пучок наполненных гелием разноцветных воздушных шариков. Американская мечта, которой вскоре предстоит померкнуть от ядерной пыли – довольно крупной, надо сказать, - вихрем врывающейся на сцену в самом конце спектакля. Для совершения обряда харакири Баттерфляй – ее партию исполняет Елизавета Соина, вокально очень достойно – удаляется в открывшийся портал в глубине сцены. Она становится на колени, спиной к публике и портал начинает постепенно закрываться сверху. Какую часть тела героини при этом видит публика, нетрудно догадаться. Странно, что об этом не догадались авторы сей неловкой мизансцены.
Сценографическая концепция – далеко не все, что рулит в этом спектакле. Нельзя забывать о Павле Каплевиче, художнике по костюмам, который тоже сказал свое веское слово. Развернуться в «Мадам Баттерфляй» дизайнеру, как ни странно, сложно. Ну, можно, конечно, создать прекрасные японские кимоно, что Каплевич и сделал: в первом акте у Баттерфляй невероятно красивый костюм, в котором аутентичные элементы и оригинальная стилизация сочетаются с огромным вкусом и изяществом. Но хочется же чего-то еще. И вот тут начинаются удивительные дефиле. Сначала в спортивный костюмчик и белый парик переодевается сама Баттерфляй, затем появляется группа фривольных разноцветных девушек из эскорта Ямадори, после - некие бравые моряки в тельняшках и беретах с помпонами. Но кульминацией фэшн-шоу становится появление Кэт Пинкертон (Ирина Ромишевская). Затянутая в красный лаковый костюм, в красном парике и фуражке, она выглядит вульгарной танцовщицей из портового кабака. Представить себе, что Баттерфляй покорно отдаст своего сына такой лохудре – просто нереально. Вот зарезать ее – это да. Но постановщики, такими глупостями, как психологические мотивации героини, не озадачиваются. У них главное не лирика. У них главное – бомба.