Как уже ясно из названия, прозвучит музыка Камиля Сен-Санса. Некоторые юные зрители приходят именно по этой причине и после спектакля рассказывают родителям, какие именно части «зоологической сюиты» прозвучали в спектакле, который стал чем-то вроде подспорья музыкальной школе. Написанный в 1886 году для инструментального ансамбля «Карнавал животных», он используется самым необычным образом. Его можно услышать в картинах Феллини и Ларса фон Триера, в популярных мультсериалах. Без одной его части «Аквариум» теперь уже сложно представить Каннский кинофестиваль. Каждый показ там начинается с Сен-Санса. На экране — уходящая ввысь лестница, покрытая красной ковровой дорожкой, — символ звездного восхождения. А сказочные звуки «Аквариума» обещают каждому что-то необыкновенное. В спектакле из Нюрнберга музыка Сен-Санса прозвучит прямо со сцены, а ставший непосредственным его создателем ensemble KONTRASTE располагается, как теперь говорят, в шаговой доступности от публики.
Музыканты этого популярного не только в Нюрнберге коллектива исполняют классическую и современную музыку часто в сочетании с актерской игрой и видеосюжетами. «Карнавал животных» сделан ими совместно с Thalias Kompagnons («Компаньоны Талии»), существующей более 25 лет. По сути это — дуэт актера Тристана Фогта и художника Йоахима Торбана, совмещающих музыкальный и драматический театр и весьма неординарно трактующих оперы, такие как «Макбет» или «Волшебная флейта».
Юного зрителя еще до начала спектакля больше всего привлекает рамка, висящая над столом, а рядом с ним — рамки поменьше, баночки с красками, губки, кисти. Вот дети и взрослые и гадают, что это будет: «Песок? Из него возникнут фигуры?» К зрителю выйдет напоминающий волшебника художник Йоахим Торбан и начнет на стеклах рисовать. Он, конечно, виртуоз. Ему достаточно пары движений, и вот уже у мопса, которого мы видим на экране, появляется бабочка на шее — можно идти на светский раут. Разлетятся брызги разноцветных красок (особую радость в зале вызывают кляксы), возникнут облака, стоит только рамку наклонить, проделать какие-то другие, казалось бы, простейшие движения. Все, что Йоахим рисует на стеклах, тут же проецируется за спинами музыкантов. Одна рамка сменяет другую, и мы видим метаморфозы животных, решивших, подобно людям, поучаствовать в карнавале, чтобы хоть на миг стать кем-то другим, почувствовать себя в чужой шкуре.
Свинья мечтает стать лебедем, и это история в духе «из грязи да в князи». Все настолько условно и оригинально, что у маленьких зрителей захватывает дух. Несколько мазков, и перламутровая розовая свинья превращается в птицу, сразу непонятно в какую, а в итоге становится прекрасным лебедем. Корова мечтает стать слоном, и станет им. Опять же странным, непривычным, скорее — корово-слоном. Но так веселее. Морды тигров возникнут из резиновых утят, которых художник накладывает на свое волшебное стекло. А обезьяны станут носами, глазами совсем других существ, которым место на птичьем дворе. Ценен момент рождения образа из того, что не имеет к нему отношения, и тогда включается фантазия. Дети дают подсказки, они способны придумать то, что взрослому и не снилось, если это, конечно, не Йоахим Торбан. Ему на время московских гастролей пришлось расстаться со своим компаньоном Тристаном Фогтом. Живые картины на экране у нас сопровождал голос другого рассказчика, говорящего не на немецком, как в Нюрнберге, а на русском языке. И это не специально привезенный эмигрант из Германии, а актер Театриума на Серпуховке Андрей Ермохин. Он читает стихи про животных, а ассистируют ему крошечные создания — попугайчик Гарри, мышка Вильгельмина, лягушонок Джон. Они поочередно становятся актерами и даже появляются на экране. Лягушонок, к примеру, превратится в осла. А может, это осел перевоплотится в квакушку? Кому как больше нравится. Но к туловищу самого несговорчивого животного на свете прилепится голова лягушки. На таких спектаклях становится немного грустно, потому что рукотворные представления, давно практикуемые в Европе, рассчитанные на сопричастность зрителя и сыгранные в непосредственной близости от него, у нас по-прежнему большая редкость.