Выехав из Москвы в сторону Тарусы на «огород» Алексея Шевченкова, мы не подозревали, что попадем в «индийскую деревню хиппи». После Серпухова асфальт обрывается, перед нами разбитая бетонка. Машина трется дном о камни и колдобины. Вдруг резкий спуск вниз. Спускаемся к полю, и хозяин с дочкой Василисой встречают нас на дороге. Перед нами полевые ворота, за ними маленькие постройки. Неужели туда?! Домик с гирляндой огоньков на стене, дерн на его крыше дрожит под порывами ветра, «улица Кустурицы» с фонарями, качающийся деревянный диван, «японский садик» и самовар с трубой у костра, на котором что-то варится в котелке… Ветер гнет травы, тишину нарушает бензиновая сенокосилка, за которой только что вернувшийся со съемок фильма «Красный демон» режиссер Андрей Богатырев (в роли демона Алексей Шевченков — когда-то он сыграл у Богатырева Иуду в одноименной картине). Хозяин приглашает за большой, сбитый из досок стол: «Кому чай, кому кофе?» На столе появляются красивые булочки из кондитерской с апельсинами и черникой.
— Алексей, как вам пришла в голову мысль создать именно такой «огород»?
— Пять лет назад мне очень захотелось, чтобы было место, куда бы я мог уехать из Москвы. Сначала я здесь построил избушку — она специально идет таким «каскадом»: расширяется вверху — второй этаж для детей. Они его очень любят (хоть и выросли за пять лет и теперь помещаются с трудом — сидят, как в тыкве). После этого построили качели — деревянную скамейку на тросах, лежишь на ней, ветерок тебя ласкает-обдувает… И все здесь стало очень здорово.
— У вас здесь есть домашние животные?
— Только птички. Недавно трясогузки свили гнедо под крышей избушки. Пойдемте, кстати, их покормим, может быть, вам даже удастся увидеть птенцов.
Подходим к домику-избушке. Из щели в стене отчетливо разносится требовательный писк.
— Смотрите, смотрите, вон они!
Хозяин быстро куда-то отходит и возвращается с большой жирненькой гусеницей, бросает ее на крышу крылечка.
— Смотрите, сейчас возьмет!
Большая трясогузка действительно неторопливо слетает с конька крыши и с угощением в клюве улетает обратно. Довольные, мы тоже возвращаемся к столу.
— У нас много птиц. Ласточки даже умудрились свить гнездо в ведре в строящемся доме. Однажды подхожу, а они там. Но потом, видимо, мы их спугнули. Так что теперь рядом с гнездами стараемся не шуметь.
— А вот ваш друг Андрей Богатырев говорит, что вы хоть и не были в Индии, но построили здесь самый настоящий Калангут — место, где живут хиппи.
— Это место отдыха, я хочу, чтобы ко мне сюда приезжали друзья и всем им здесь было хорошо… Видите домик с дерном на крыше? Это «землянка». Вечером на ней загорается гирлянда фонариков, но скоро я продолжу крышу до земли и посею там траву. Это единственное место, где можно будет курить: в избушке дети спят, на улице — мало ли, может быть, кому-то будет мешать дым, а там точно будет можно. Назову ее «Дом Шишка». Я бросил много вредных привычек, но отказаться от курения пока не могу. И не хочу… А если ко мне кто-то приедет и захочет побыть один — пожалуйста, за ней можно поставить раскладушку, лечь — и никто тебя не потревожит глупыми вопросами. Хочешь — музыку сочиняй, хочешь — SMS пиши.
Входим в будущую землянку. В углу стоит гитара, на столе — бумага и карандаши, дощатый диван. На стенках — портреты хозяина в разных ролях, много детских рисунков.
— Здесь будет биться в тесной печурке огонь?
— Возможно, землянку же надо отапливать. Но пока огонь у нас на улице — готовим еду на костре.
— А чай пьете из самовара?
— Самовар действующий, разжигается веточками. Пойдемте, подожжем его.
На раздувание самовара сбегаются дети... «Надо бы заварочный чайник на самовар купить…» — говорит хозяин. К полевой кухне подходит «косарь» — режиссер Андрей Богатырев.
А.Б: Здесь все очень похоже на деревню Кустурицы — там есть улица с фонарями и огромный гелиевый шар. Когда подходишь к деревне, такое ощущение, что это луна ее освещает.
Леха тоже построил «улицу» с разноцветными фонарями, и ночью они загораются… Он отличается от других актеров тем, что… как будто вообще не артист — очень живой и настоящий человек, не играет в кадре, а живет, сдержанно, по-мужски. В «Красном призраке» по сюжету (он играет призрака) Леха живет в лесу в полном аскетизме. Вся группа разместилась в гостинице, а мы с ним жили в простом деревенском доме без удобств, с печкой и водой из колодца. От холода там иногда приходилось спать в одежде. И он прекрасно чувствует себя в таких условиях. Он вообще так живет. Здесь тоже.
А.Ш.: В тот день, когда здесь появятся удобства, все закончится. Хотите полежать на раскладушке?
Я отказываюсь. Мы идем «за груши», то есть обходим грушевые деревья. Высота их около метра, тем не менее ветками они прикрывают от солнца изголовье деревянного ложа с брошенным на него пушистым розовым пледом. Когда хозяин приносит из дома белоснежную подушку, начинаю чувствовать себя в раю... Разговор продолжается лежа. Рядом на красном надувном матрасе прыгают дети.
— Когда-то в фильме Богатырева вы играли Иуду. Вам было страшно?
— Нет. У меня была хорошая актерская уверенность. Картина снята по повести Леонида Андреева, когда я первый раз на 2-м курсе прочел это произведение, был такой шок... Там есть о чем сказать… я играл любовь к Богу.
— Что для вас любовь?
— Это какая-то непонятная субстанция. Иногда помогает творчеству, а иногда и обрубает крылья. Чем дальше, тем больше приходит мысль, что любовь — надуманная вещь. Не в том плане, что ее нет, а просто… мне кажется, что ее гипертрофировали. Не считаю, что из-за любви надо кончать жизнь самоубийством. Раньше-то я думал, что это «поступок святости» — раньше очень тянуло к страстям...
— Вы уже справляли здесь, в «огороде», семейные праздники?
— Конечно. Один раз день рождения дочки здесь отмечали. И бог с ним, что торт растаял, зато включили лампочки, петарды какие-то запустили — бегай, скачи, дома так не побесишься. …А вчера вышли и в футбол как начали гонять — девочки против мальчиков! Весело, прикольно…
— А правда, что в детстве, когда вы серьезно занимались футболом, вас как игрока даже покупали в команды других стран?
— В Польшу, было дело. Период футбола в моей жизни был короткий: я один сезон провел в команде «Прогресс» в Черняховске под Калининградом — это была вторая лига. Мне шел 17-й год, и как-то на товарищеской встрече с клубом «Олимпик» из Польши меня выпустили на замену на целый тайм, а после игры ко мне подошел тренер поляков и предложил купить меня в свой клуб. Потом я узнал, что тогда был такой бизнес: поляки скупали молодых игроков в Прибалтике и давали им поиграть в своем чемпионате в 3-м дивизионе, а после этого перепродавали в Европу. Правда, за совершенно другие деньги. Но этого не случилось — как-то они там не договорились. И я ушел в театральный институт.
— Много актеров «из спорта» говорят, что он помог им в карьере. А вам?
— Я бы не сказал, что футбол помог. Гимнастика, которой занимался в детстве, — да, она дала чувство тела (хотя от былого гимнаста давно ничего не осталось). В спорте было все ясно: у тебя есть соперник — и его надо победить. А здесь кого побеждать? Я не мог этого понять, и меня долго кидало из стороны в сторону: остались спортивные амбиции, но был полный дискомфорт и непонимание того, что с ним делать в творческой среде. Вы испачкались сажей, — вдруг прерывает он сам себя. — Наверное, у самовара.
— А где можно помыться?
Друг хозяина неопределенно показывает на «детскую» избушку и висящий прямо на дереве душ. Вода в душе ледяная, выбираем избушку. Заходим в маленькую комнату с окном, диваном и лестницей на второй этаж. Наверху слышны голоса трех девчонок: Варвары и Василисы — дочерей Алексея — и их подружки. В углу раковина, вода льется прямо из шланга — как и в душе, насос проведен от колодца. Зеркала нигде нет, поэтому смывать сажу меня посылают еще 3 раза.
— А этот домик из бруса?
— Нет, это каркасная конструкция, я его сам построил, когда появилась эта земля.
— Но тогда он очень холодный — что же вы делаете весной, когда здесь еще бывают ночные заморозки?
— Да я и зимой здесь был. В доме печка, пока он маленький, протопить его несложно, а если закрыть второй этаж, вообще настоящая баня получается. И в этом тоже удовольствие — везде холод на улице, а ты сидишь себе в тепле и поплевываешь.
Правда, однажды мы попали сюда в февральские морозы. Приехали, спустились по дороге (такси зимой к поселку не подъезжает — дорогу заносит). И вот налепили каких-то снежных баб и крепостей, в доме все поскидывали мокрое, затопили печь — тепло, здорово. А на следующий день я просыпаюсь, смотрю в окно, а там «молоко» какое-то. Я с детьми собрался выходить (пакетики еще им на сапоги повязал, чтобы снег не попал), а мне по грудь сугробы! Вьюга вовсю разыгралась, белым-бело, и весь угол у нас занесло снегом вместе с окнами. Думаю, им запомнится на всю жизнь, как мы тогда к такси выбирались.
— Девчонкам вашим здесь нравится?
— Ну конечно. Думаю, правда, что до поры до времени: лет в 13 скажут: «Да ну тебя, папа, там делать нечего, и Wi-Fi нет». Но пока им здесь хорошо.
— Вы знаете, чем больше я у вас здесь сижу, тем сильнее ощущение, что это съемочная площадка и сейчас зазвучит: «Мотор. Начали!»
— Такой опыт был. Однажды один мой друг говорит: «Сними на мои деньги клип к какой-нибудь своей песне». Я ему: «Саша, это затея какая-то глупая и, в общем, ненужная. Ты потраченные деньги никогда не вернешь». Я понимал: ну сделаем мы клип — и куда его потом? Но все-таки начали снимать. Построили какую-то декорацию в пшеничном поле... А тут ураган как налетел, хлопнул ее о землю и развалил. Я думаю: нехорошо, выкинуты деньги друга, а ничего не сделано. Привез эти «обломки кораблекрушения» сюда, и мы сняли клип прямо здесь.
— Вы как-то говорили, что одну из песен предложили Сергею Шнурову, с которым познакомились на съемках фильма «Игры мотыльков».
— Да, была у меня одна песня в его стиле, но она так хорошо шла на концертах, что решил оставить ее себе.
— Где вы выступаете?
— Это редко бывает, раньше по тюрьмам ездил частенько.
А. Богатырев: Мы вместе ездили, я — в качестве гитариста. Лехе вообще никто не нужен, он сам может работать, просто ему не хотелось одному…
А. Шевченков: Очень важны вещи, которые ты делаешь помимо работы. С возрастом я пришел к мысли, что не важно, где ты выходишь на сцену: можно не играть в театре, но все равно выходить и давать людям свою энергию… Есть, конечно, и глобальные идеи у меня, но в них как-то все меньше веришь.
— В каком жанре ваши песни?
— Что-то между шансоном, роком и театральной песней. Я сам путаюсь…
— Сюда приезжают музыканты?
— И режиссеры, и актеры, и даже однажды приехал банкир.
Я хочу сделать здесь такую зону комфорта. Дострою дом, «пещеру», чтобы было удобно и классно и чтобы близким людям хотелось сюда приезжать.
— Рай для друзей?
— Я строю свой мир. И это творчество. Пойдемте, я покажу баню. Она недоделана, но подняться можно.
По пути в «баню» — «японский садик»: маленькая клумба в траве, где растут маленькая елочка и туя. Была еще карликовая сакура, но засохла. По пути выясняем, что в планах хозяина посадить туи вдоль забора, а сам забор выстроить из пеноблоков (более легкого заменителя кирпича), которые можно пилить, придавая им любые формы.
А.Ш.: Хочу, чтобы забор напоминал раскопки — такой неровный, в некоторых местах обломанный, высотой чуть больше метра, чтобы за ним виднелся лес.
А.Б: Ты, когда строительство это начнешь, приглашай нас на «работы».
— А пруд на участке делать будете?
— Конечно, пруд очень хочу. Уже нашел для него место, где грунтовые воды ближе всего подходят к земле, — там не обычная трава растет, а такая, как болотная осока.
Входим в двухэтажный брусчатый дом. Здесь уже простор. На втором этаже на небольшом расстоянии друг от друга положены незакрепленные доски, подниматься надо по сбитой из планок деревенской лестнице. Первой практически взлетает на нее младшая дочь Алексея Василек — так ее называет папа.
— Мне страшно…
— Давайте руку
— Да вы меня не удержите!
С опаской иду по тонкой, шевелящейся доске под крышей.
А.Ш.: Здесь будут комнаты для гостей. Когда построю, смогу спокойно размещать любое количество народа. Потом продолжу эту крышу и сделаю мансарду. А внизу уже почти готова парилка русской бани.
Спускаемся вниз. Поле уже почти скошено, с дороги нам сигналит синяя машина.
А.Ш.: Здесь мало народу, и все, когда уезжают, так прощаются.
— Здесь вообще почти никого нет — чистое поле. Если разъедутся друзья, вы останетесь здесь в полном одиночестве.
— Для каждого свое удовольствие. Я в свое время поскакал, «подвигался», теперь хочу вот так пожить. Здесь день проходит молниеносно: пошел воды набрал, что-то попилил, построил — вот и вечер наступил. И все это в охоточку: лень — сел, посидел, покурил.
Когда я сюда приезжаю, начинаю «дышать». У меня тело выпрямляется — пока два бревна перетащил, подкачался. Я только что был в Москве на премьере «Решение о ликвидации», мне говорят: «Ты, наверное, на югах так загорел?» Я говорю: «Не, на огороде».
— Почему вы все время называете это место огородом? Здесь же вообще ничего не растет, кроме нескольких маленьких деревьев!
— Да не люблю я слово «дача». Хотя и дачей-то это назвать сложно. Вот будет баня — можно будет назвать усадьбой, а пока — огород в поле.