Женщины в рок-н-ролле — вид если не вымирающий, то достаточно редкий, поэтому каждое явление обречено на внимание, более пристальное, заинтересованное и, если повезет, восторженное. «Снайперов» с их исповедальным, напористым, свежим, будто весенний колючий бриз магаданского взморья, рок-н-роллом встретили восторженно, и только сейчас выясняется, что сама Диана Арбенина чуть ли не стыдится того премьерного альбома «Рубеж»…
Премьерного условно, поскольку с 1993 года, когда 25 лет назад институция «Ночных Снайперов» учредилась, они настойчиво выстреливали музыкальными пулями, первые неизданный альбом так и назывался «Вторая Пуля». Куда делась первая, не знает никто, включая самих «Ночных Снайперов»... Но это была другая реальность, даже музыкально-акустическая, артпоготовка и разгон перед победным блицкригом начала XXI века.
А еще раньше, в 80 е, Диана начинала с песен Окуджавы, Высоцкого, пока еще не было собственного авторского багажа. Пела с удовольствием эстрадные хиты, вроде «По ниточке» Ольги Зарубиной или «Все пройдет» Михаила Боярского. «Я ребенок Советского Союза, — поясняет г жа Арбенина, — поэтому никогда не было отторжения той музыки: советская эстрада, итальянская эстрада, «Белые розы», «Музыка нас связала»… Каково, а?! Фанатка «Миража» и «Ласкового мая»!..
Все было хорошо, пока не началась война с Украиной. Сказать, что ее жертвами пали и музыканты, было бы омерзительным богохульством, учитывая десятки тысяч реально убитых, но снарядами и шрапнелью изрядно побило и музыкальный огород. В разгар самых кровавых боев, в июле 2014 года, Диана выступила в Киеве, высказав там некие пацифистские мысли, сущая безделица на фоне того же Макаревича, клокотавшего негодованием, но и этого было достаточно, чтобы чудную Диану определили здесь во «враги России». Всегда смазанный в этой стране маховик «мочилова и давилова» обрушился на артистку всей своей безрассудной, бессмысленной, страшной мощью. Тотальная блокировка эфиров, более 30 отмененных, сорванных, запрещенных выступлений — в общем, all inclusive.
Но всех, как известно, не замочишь. Читатели «МК» солидарным голосованием признали в те дни Арбенину «Персоной года». Я с удовольствием вручал эту награду певице и музыканту на церемонии ZD Awards 23 февраля 2015 года в Кремле. Это был мощный, знаковый демарш, учитывая место, дату ивента и то, что это стало фактически первым прорывом инфоблокады благодаря телевизионной трансляции! «Не ожидала!» — сказала тогда со сцены потрясенная Диана, принимая награду.
С тех пор от нее вроде отвязались. Альбом «Выживут Только Влюбленные», пронзительный, мощный, глубокий, щедро раскрашенный насыщенными музыкальными и поэтическими красками, вышедший в 2016 году, стал и по ощущениям самой Арбениной, и по мнению многих наблюдателей высшей на сегодня точкой в творческой эволюции музыканта, поэта и ее группы. Насколько на это повлияли недавние события — вопрос риторический и философский, но, как пелось в гениальной песне, «ничто на земле не проходит бесследно».
Творческие выстрелы «Ночных Снайперов», как и прежде, точны и выверенны. Новые песни, проекты, записи, съемки, эфиры. Только что пришла «духоподъемная» новость: клип «Инстаграм», снятый режиссером Валерией Гай Германикой, получил приз в номинации «Лучшее музыкальное видео» на Пражском международном кинофестивале. Стало быть, слава «Снайперов» перешла не только границы ближнего, но и дальнего зарубежья. Виват!
На юбилейное интервью по случаю 25 летия группы мы собрались после эмоциональной телетрансляции концерта на крыше — пленэр с живописным видом на вечереющую Москву! В общем, все у Дианы сейчас пучком, но первые эмоции в начале разговора все равно ушли в воспоминания о той знаковой церемонии ZD Awards:
— «Звуковая дорожка» по итогам 2014 года — очень яркое воспоминание для меня до сих пор… В моей жизни это был год фальсификации. Когда мои слова неверно интерпретировали, ты один из очень немногих людей, кто протянул тогда мне руку. Все было очень серьезно, на уровне того, что мне уже запрещали читать стихи…
От меня бежали как от чумы
— Порядка тридцати выступлений у тебя тогда отменилось, не так ли?
— Да. Я выступала в Киеве с сольником и сказала, что музыканты должны поддержать своих поклонников, где бы они ни жили. Мы играем музыку людям любой национальности, гражданства, я их не делю как тогда, так и сейчас…
— Тебя тогда вознамерились за это сжечь — не как ведьму, а как лютую вражину. Однако читатели «МК» признали тебя «Персоной года», подразумевая, конечно, не только творческие достижения, но и твои человеческие поступки…
— Помню, я летела тогда из Сочи в Москву и жутко заболела. Мои люди звонили тебе, говорили: она не может быть на церемонии. Ты настаивал.
— Не то что настаивал. О твоей награде было бы объявлено в любом случае, но приятнее и торжественнее при личном присутствии.
— Для меня это было действительно очень важно в тот момент и выстрадано. В тот год очень многие люди проверились.
— Неужели так драматично? Пропаганда, конечно, ошалела, но люди-то вокруг тебя, полагаю, понимали, что к чему, не так ли?
— Ой-ёй, что ты! От меня просто как от чумы тогда бежали, шарахались — и журналисты, и очень многие близкие мне люди. А я была в обессиленном состоянии — из-за болезни, от самой ситуации. Мне важно было такое проявление тепла, отношения.
— В отличие от попавшего таким же куром в ощип в то же время и по тому же украинскому поводу Андрея Макаревича от тебя, к счастью, довольно быстро отстали. Чем ты это объясняешь?
— А я это объясняю настолько просто, что, может быть, это даже неинтересно. Думаю, что и тогда и вообще всегда нужны какие-то поводы, какие-то новости, то, что принято сейчас называть хайпом. И сроку этому хайпу, понятно, было несколько месяцев. Потом стало неинтересно, и переключились на что-то другое. Все, как в Зазеркалье, таинственным и непостижимым образом стало как-то восстанавливаться. Я подумала: как же так?! Я же ничего не поменяла, во мне ничего не изменилось, я как поддерживала людей, так их и поддерживаю, я как считала, что нельзя делить людей на национальности, так и считаю. Мы с тех пор сыграли в таком количестве стран, городов...
— И в Украине?
— Нет. Я по-прежнему очень классно отношусь к людям, которые там живут. Но пока мне боязно туда ехать, потому что я очень боюсь каких-то нелепых для себя подстав.
— Подстав?
— Ну представь, что какой-нибудь радикал выскочит на сцену, выкрикнет какой-нибудь лозунг, к которому я не имею никакого отношения, и меня опять подставят. Я этого не хочу.
— Мало ли кто и что выкрикивает. Однажды на тебя уже навесили всех собак. Все-таки, несмотря ни на какую личную независимость, даже тебе приходится учитывать адекватность восприятия или, скорее, отсутствие таковой на этой территории, да?
— Тогда в Киеве я сказала зрителям, что сочувствую им, поскольку они оказались не в том месте и не в то время. Первыми, кто все это перевернул, были украинские СМИ. А потом подхватили наши.
— И запрещать тебя стали именно «наши». Кто бы что ни перевернул!
— Ну это да, конечно.
Песни вне времени
— К счастью, у тебя все это в прошлом. У Макаревича пока с переменным успехом, но хуже, чем у тебя. У него есть песня «Время большой нелюбви». Твой последний альбом называется «Выживут только влюбленные». Если выстроить между ними логическую цепочку, то получается, что никто уже не выживет?
— Я не усматриваю здесь никакой переклички. Для меня вся эта ситуация выглядела совершенно дикой, потому что у меня-то очень-очень женские любовные песни. «Время большой нелюбви» — для меня слишком общая фраза. Она больше из области того, что нас окружает, новостей, событий, перемен. А «выживут только влюбленные» — фраза, которая касается только двоих людей: меня и того человека, в которого я была тогда влюблена и благодаря которому написала все эти песни. Я пишу только о любви, я не пишу о каких-то событиях, у меня не получается. Я не пыталась, потому что знаю, что это будет вранье. Люди почувствуют, что это конъюнктура. А я очень сильно ценю людей, которые приходят на концерты. Публика — это барометр, она понимает даже то, что порой ты и сказать ей не смеешь. И если они почувствуют конъюнктуру, то перестанут мне верить. А мне бы этого, конечно, не хотелось. Поэтому у меня все песни персонифицированы, и они, конечно, женские.
— Большая поэзия часто обрастает смыслами и подтекстами, которые, как ты уверяешь, автор даже не имеет в виду, а получается гражданский эпос: «Прости нас, Господи, мы умерли вчера в последний раз!». Прямо заголовок к любой хронике текущих российских событий…
— Послушай, да пусть видят то, что хотят. Дело личное и каждого. Что касается песни «Помолчим», слова про «умерли в последний раз» оттуда, рассказываю как на духу: я же очень неуживчивая и очень крупно поссорилась в очередной раз. Это было в Новосибирске. В этом настроении я посмотрела клип Кейти Танстолл, которую очень люблю, и написала песню. Она исключительно о личном: мы постоянно ругаемся с кем-то, и если это серьезные отношения, то думаем всегда, что это фатально, в последний раз. А потом, слава богу, миримся — и отношения продолжаются. Но в тот раз я думала, что все действительно уже безвозвратно.
— Надо же! А я все-таки думал, что в свои тексты ты вкладываешь более глобальные смыслы. Хотя, наверное, отношения между отдельными людьми в чем-то сродни отношениям в социуме, поскольку, так или иначе, это тоже отношения между людьми, даже войны, революции, восстания… Оттого, видимо, и видятся в твоих песнях разные смыслы?
— Лапуля, серьезно? Слушай, если мне что-то не нравится в том, что происходит вокруг меня и в обществе, я выражаюсь не стихами, а просто и очень близко к тому, как разговаривают между собой люди. Для этого мне не нужно писать песни, и у меня достает смелости, чтобы более прямо высказываться о насущном. Это сразу видно и сразу понятно. Что касается момента творчества, то оно для меня заповедно, я не пускаю в него пошлость времени. Несмотря на то что я очень уважаю время в метафизическом его значении, оно мной довольно глубоко изучено, я про него много знаю с высоты прожитых лет и могу сказать, что мои песни не про время и вне времени вообще.
— А это нынешнее, «пошлое» время все-таки помогает или мешает твоему «заповедному» творчеству?
— Хороший вопрос, мне его никогда не задавали… Мне все равно! Душа и те чувства, которые ты испытываешь к человеку, которого полюбил, вне времени. Конечно, когда Марина Цветаева вынуждена жить в эмиграции — и страдает, это откладывает некий отпечаток на то, что она пишет. Но для любви как таковой, для землетрясения души, которое происходит в тебе, когда ты влюблен, это не имеет ровным счетом никакого значения. Ты влюбляешься в человека не потому, что он рожден в таком-то году, когда случилось еще что-то, а в самого человека. Ты им горишь беспричинно и безусловно… А мир несовершенен, да. И очень часто я чувствую себя в нем уязвимо, но не в плане каких-то социальных перипетий. Я думала, что с каждым годом мне будет легче выстраивать отношения с людьми, с социумом как таковым. Но время идет — и все так же тяжело. Я очень сложно себя объясняю. С течением времени я замечаю, что мне уже и разговаривать не хочется. У меня очень мало тех людей, с которыми мне было бы интересно. Я понимаю, что я полная одиночка. Принимать в себе это тоже тяжело. Но в каждом из нас такое количество пустыни и космоса, что это всегда намного интереснее, чем социум.
Шар в лузу
— У тебя есть шикарная песня «Ты дарила мне розы… и была тайной зазнобой моей». Можно, конечно, плевать на влияние времени, но мы находимся сейчас в том времени, которое крайне враждебно к людям, которые, скажем, любят «не так» — не так, как это сертифицировано, например, депутатом Милоновым и «духовными скрепами» разнузданной госпропаганды. Людям теперь становится порой опасно любить — для их безопасности, свободы и даже жизни…
— Меня, во-первых, никто не притесняет. Меня не за что притеснять. Никто не ограничивает мою свободу. Более того, мне кажется, что все эти процессы слишком раздуты.
— Раздуты?
— Понимаешь, в чем дело: я своих чувств никогда не скрывала, влюблялась в кого хотела. Да, это мое личное дело. Хотите меня принимать — принимайте, нет — до свидания…
— Но есть дети, которых третируют и даже избивают в школах, если эти несчастные вдруг выбиваются из понятий «нормы», и именно атмосфера времени провоцирует нетерпимость, злобу, агрессию… Расслабленные времена t.A.T.u. с хитом «Я сошла с ума» по всем телеканалам — давно и, похоже, безвозвратно в прошлом…
— У меня двойняшки растут, Артем и Марта, им по восемь лет сейчас. Я их учу защищаться, но не потому, что боюсь, что они, дескать, маменькины детки, а потому, что любой человек должен уметь защищаться. Это закон, абсолютно точно… Но я не помню, чтобы мне кто-то мешал выражать свои чувства.
— Тебе несказанно повезло!
— Я идеалист в этом смысле. Мне кажется, что любые искренние чувства настолько красивы, что ни у кого не поднимется рука осудить или вмешаться.
— К сожалению, еще как поднимется! В Питере только что охранка отдубасила и покидала в кутузки несколько десятков выражавших свои искренние чувства на Дворцовой…
— Ну возможно… Кстати, а ты знаешь, сколько лет этой песне, «Ты дарила мне розы»?
— Она тоже из прошлого времени… Сейчас, наверное, ни один редактор не поставит в эфир…
— Такое количество людей ее спели! Мне сегодня мама прислала видео. Поет Дмитрий Певцов с Людмилой Соколовой.
— Соколова — замечательная певица. Но если с Певцовым, то тогда акценты получаются как бы «правильные», «духоскрепные» — насчет того, кто кому дарил розы…
— А я помню, как написала эту песню. Все было очень просто. Мы играли в Питере в маленьком лектории зоопарка, и на сцену в какой-то момент вышла лет тринадцати девочка, рыжая такая, с огромными чистыми глазами, совсем школьница, и подарила… Я даже не помню, что она подарила, может, даже и не розы. И куда-то делась, никогда в жизни я ее больше не видела. Вот из этого, собственно говоря, события и впечатления получилась песня. Я подошла к пианино, открыла крышку и сыграла ее от начала до конца, а потом записала все три куплета. И мои друзья мне сказали: «Вот это дно!». — «Почему?» — опешила я. «Потому что это кабак!» Ну мы пели ее и пели, и в какой-то момент, лет через семь-восемь, представителей популярной музыки вдруг прорвало. Кто ее только не перепел! И Тишман, и Леонтьев, и Певцов, с которым мы начинали.
— Вот тебе и «кабак», если искренний, душевный, чувственный!
— Да, притом что я, конечно, играю рок-н-ролл, а тут получился такой вот шар в лузу, что называется.
Повтыкать шесть часов под техно
— Наверное, не буду оригинален, когда скажу, что «Ночные Снайперы» для меня, как и для многих, начались с песни «31 я Весна» в 2001 году. Но именно этот ваш первый всероссийский хит с альбома «Рубеж» до сих пор остается для меня одной из любимых песен. Торкнуло и до сих пор не отпускает…
— Да, Миша Козырев (редактор радио на тот момент. — А.Г.) именно эту песню посчитал той самой, которую можно поставить в эфир.
— Значит, я не один такой впечатлительный… Но «Ночным Снайперам» 25 лет. Музыкантом какого века ты себя все-таки больше ощущаешь — двадцатого или двадцать первого?
— Двадцать первого. Сейчас сделаю довольно криминальное заявление. Я изначально была шире, чем рок-н-ролл, чем этот стиль музыки в его классическом виде. У меня в песне самое главное не текст и даже не риф гитарный, а мелодия. Если есть мелодия, то, с моей точки зрения, песня может претендовать на долгосрочность, а если мелодии нет, то она обречена. И альбом «Рубеж» на самом деле провальный альбом моей группы! Это невыносимо слушать во-об-ще!
— Во те на! А я его несколько раз слушал…
— А я его… Вот включаю и выключаю сразу. Мне кажется, что песни в нем были задушены с точки зрения аранжировки, вогнаны в клише «бас–барабаны–непонятная гитара», и мелодия из-за этого оказалась погублена, обесценена. А «31 я Весна» — да, находка, она чудом уцелела. Уверена, что если бы я сейчас дала своим парням переаранжировать любую из них, то получилась бы классная песня, которую можно было бы слушать.
— Художник должен быть снедаем самоедством и строгостью к себе. Еще одно твое похвальное качество…
— Да, я зануда, и очень большая. История «Ночных Снайперов» началась для меня, человека, который сделал эту группу, не с 1993 года, а с альбома «Цунами» (2002). Это первый альбом группы, который состоялся, который вытащил из каждой песни мелодию. До «Цунами» — это был разгон, включая все 90 е, когда мы выпускали акустику со скрипкой, гитарой, вокалом. И второй альбом, который мне очень нравится, — «Выживут только влюбленные», в котором опять же аранжировки обняли, украсили и дали жизнь песням, а не погубили. Нельзя думать, что если ты рок-н-ролльщик, то, значит, давай все утопим в гитарные рифы. Я пишу разные песни, веду себя совершенно свободно: и в жизни, и в творчестве — везде. Я имею на это полное право. Более того, я совершенно никого не боюсь, и нет такого человека, который бы мне сказал: ты должна делать так. Потому что я никому ничего не должна. Я это четко понимаю.
— А ты говоришь, что музыкант XXI века! Мелодия, аранжировки, сочные гитары, чувственная поэзия — все, из чего соткано твое творчество, это же краеугольные камни рок-классики века двадцатого!
— Конечно, корнями все там. Но люди и сейчас слушают и любят песню за мелодию. Последние синглы «Разбуди меня», «Инстаграм» — люди любят эти песни, потому что они поются. Повторю: песня обречена, если в ней нет мелодии.
— Не могу удержаться тогда от ремарки: значит, весь этот новомодный, суперактуальный, раздувающийся от пафоса и помпезности русский рэп и хип-хоп со своими куцыми мелодийками обречены?
— Ну не так однозначно. Вот, к примеру, Баста, который пригласил меня петь «Сансару» с ним, звонит: «Я тут написал песню». Я перезваниваю: «Вася! Это гениальная песня, лучшая, которую ты написал! Я тебе просто завидую. Я хочу тоже написать такую песню!». У меня есть этот критерий — если слышу какую-то песню и думаю: ах, черт, не я написала! — у меня просто крышу сносит. «Сансара» — гениальнейшая песня, она о каждом! А он, между прочим, рэпер.
— Из правил бывают счастливые исключение, которые, как известно, лишь подтверждают правило…
— Ну ты как в школе — хочешь расставить все по полочкам и получить однозначный ответ… Не знаю, что останется, не останется. Некоторые любят музыку без мелодии. Они на этом и растут. Мой брат, например, вообще играет техно, прется от этого. Когда он меня отвез в этом году в Берлин на техно-фестиваль и я решила проникнуться этой культурой, он мне говорит: нельзя приходить на рэйв чистой.
— Не помывшись с дороги, что ли?
— Они так выражаются. Это значит, что надо обязательно что-то употребить. Ускоритель какой-нибудь или замедлитель… Я пришла в один из легендарных клубов, о котором они мне рассказывали битых трое суток, встала над колонкой и повтыкала шесть часов.
— Чистая?
— Конечно. Это раньше я делала в жизни много страшных вещей, сейчас это пройденный этап, я совсем другая… В общем, я была так счастлива в ту ночь от музыки, которую узнала. Мне так понравилось лежать на этой волне и думать. Просто думать, погружаться в себя. Говорю это к тому, что разные жанры предполагают разное в них участие... И вообще новое поколение мне интересно. Я построила студию и хочу писать молодых музыкантов. Нельзя думать, что сейчас какая-то странная молодежь, а вот мы были другие, более правильные и т.д.
— Все рокеры и битники в свое время сами прошли через то же самое в отношениях со старшим поколением. Рецидивы извечной коллизии «отцов и детей», да?
— У меня сейчас растут два маленьких восьмилетних инопланетянина. Я обязана их понимать, обязана дать себе труд в них въехать, понять, как любого человека. Безусловно, это труд — понять молодежь. Вот есть такой исполнитель Федук…
— Еще как есть!
— И он мне понравился, я в него въехала, понимаешь? Не модничать мне интересно, мне интересно понять, что конкретно и почему молодых людей цепляет. И я понимаю, что в этом парне есть шарм. Просто если ты себя лишаешь труда понимать другого человека, то, во-первых, ты себя ограничиваешь, а во-вторых, ты себя топишь. Потому что ты должен идти к миру, а не мир к тебе. Мир к тебе не пойдет никогда, он к тебе изначально равнодушен. Если ты слушаешь огромное количество музыки, которую выкидывает рынок, то ты в потоке. А нужно быть в потоке, но в своем потоке, иначе ты окажешься на берегу.
— Твои дети очень счастливые, раз им повезло с родителем, который стремится их понять, а не подавить и подстроить под свои представления о жизни.
— Только не подавить! Я отчасти через это прошла. Очень благодарна своей маме за это «отчасти». Потому что они не хотели музыканта, они хотели благополучную девочку, которая бы учила иностранцев русскому языку, вышла бы замуж, родила детей и улетела бы на Аляску преподавать. Я пошла наперекор и с течением времени понимаю, что, конечно, это было жесткое давилово со стороны родителей, но оно, как мы видим, принесло свои плоды. И теперь я смотрю на своих детей и все время думаю: до какой степени я могу их принять, даже не то чтобы понять, а именно принять? И я приложу максимум усилий, чтобы все-таки их защищать во всем, что бы они ни сделали. Это не миссия какая-то или мой долг, а так надо делать, так — в кайф. Ребенка нужно только любить, и все. Хотя, понятно, что дисциплина должна присутствовать, когда ты двух бандитов воспитываешь. Анархии у нас в семье нет! Я не мама, которая все позволяет, ничего подобного. Я их подстраиваю, конечно. И делаю это ежедневно, хотя порой кажется, что это сизифов труд. Если они захотят быть музыкантами, я не буду против, но перекрещусь и подумаю: боже, зачем вам это надо?! Во-первых, вы меня не переплюнете никогда, зачем тратить время? А во-вторых, в контексте музыки и сцены моя жизнь — это, конечно, жертва. Если двадцать лет назад я просто волновалась перед выходом на сцену, то сейчас падаю в обморок. Мне так страшно! Это нереально! Холодные руки, начинает все внутри стучать…
— А казалось бы, все должно быть уже на автомате…
— Вообще не на автомате! Это так странно, парадокс. И нужно очень много пройти, чтобы понять, что ты ей, сцене, служишь, а не она тебе.
— А какую музыку любят твои дети?
— Мои дети отечественную музыку не слушают. Едем, например, в машине, по радио передают Эми Уайнхауз, спрашиваю: «Кто поет?». Марта бодренько: «Эми!». «О! — думаю, — жизнь прожита не зря!»
— И мамину музыку не слушают?
— Нет, маму они слушают потому, что по маме тоскуют. Приезжаю после гастролей домой, а они, оказывается, всю акустику уже знают наизусть. Что-то спрашиваю у Темы: почему, мол, так или не так? А он мне в ответ цитатой из моей песни. И уже ни к чему не подкопаться...
Душит нелюбовь
— Помню начало взлета «Ночных Снайперов», когда вы со Светой Сургановой были еще вместе. Ваше первое выступление на фестивале «Звуковой дорожки» году, кажется, в 2002 м в Лужниках. К вам страшно было подойти — грозные, неприступные рок-фурии, этакие панкерши в своей сугубой сермяжности! Казалось, тут же в репу и схлопочешь. Мы тогда с Легостаевым страшно струхнули… А потом случилось некое смягчение, романтизация образа. И уже когда Алла Пугачева вручала тебе свою золотую звезду на телешоу «Две звезды» в 2008 м, ты была в чудном воздушном платьице, почти не выбиваясь из дресс-кода и образов гламурненького поп-мира, где пух, перья, рюшечки, все такое… Открытый добрый взгляд. В общем, няшка. Это была сознательная коррекция имиджа или эволюция внутреннего мироощущения?
— Ой, помню, как переживала Алла Борисовна по поводу того, что мы с Женей Дятловым не взяли тогда это первое место. Она, казалось, больше переживала, что мы с Женей. Сразу после объявления победителей она бросилась курить в гримерку, меня туда вызвали, она была очень расстроена. А потом вручила свою звезду. Очень тонко, конечно, это было.
— Красиво восстановила справедливость. Этих первых мест на всяких телешоу уже и не перечислить. А «Звезд Аллы» — раз-два, и обчелся... Хотя, может, тебе как рокерше и по фигу эта Аллина звезда?
— Нет, не по фигу. Я считаю Пугачеву примадонной. Для меня она певица номер один в нашей стране. А потом я хочу сказать, что Алла Борисовна — еще та рок-н-ролльщица.
— Еще какая! Но когда ты начинала мутить свой рок н ролл, то, уверен, даже в кошмарном или сладком сне не могла представить «Звезду Аллы» на своей груди…
— А нет жанров, еще раз повторяю. И рок-н-ролл — это не жанр, это душа и ее состояние… Конечно, я никогда себя не ассоциировала ни с какими перьями, это понятно. Но и с панком тоже. Думаю, тот образ, в котором ты меня встретил первый раз, резонировал тогда с тем, кем мы были, откуда пришли. Ведь все началось с того, что я писала песни, мы начали их петь. Я думала, что люди их сразу примут, мои коллеги по цеху в первую очередь. Мы станем общаться, дружить и так далее. А коллеги встретили очень равнодушно, так равнодушно, что, честно говоря, я онемела от такой сдержанной нелюбви. И я замкнулась. Перестала улыбаться, перестала к себе подпускать. Это конкретное состояние нелюбви меня просто задушило. Вот почему я сейчас такая расслабленная перед тобой сижу? Потому что у меня все кайфово. Меня любят. Во-первых, во-вторых и в-третьих. Я это чувствую каждую секунду. И это главное.
— А тогда, значит, стала озлобленной зверушкой?
— Нет, я не озлобилась, а скорее растерялась и замкнулась. Я же никогда никому не показывала, как мне больно от такого своеобразного бойкота, но и не улыбалась. Это была защита. И, конечно, она не сразу с меня спала. Вот тогда ты нас в первый раз и увидел… А платья я все-таки носила, я же не сразу родилась рок-музыкантом.
— Но тогда из-за этого платьица многие рассвирепели, однако. Мол, она предала идеалы рока, снюхалась с попсой…
— Ну молодцы. «Мир идет на меня войной». Мне глубоко все равно, что там люди думают о том, куда я пришла, откуда ушла. Захочется мне надеть платье, я его надену, а не захочется… Недавно на одной церемонии у меня был топ, и я подумала: а зачем надевать низ? И вышла так на красную дорожку. Скопилось огромное количество журналистов, фотографов, и кто-то выкрикивает: «Диана, почему вы так вызывающе выглядите?». — «Вы полагаете?» — спрашиваю я. Мне так захотелось, понимаешь! Вот мне предложили на «Жаре» спеть с Валерой Меладзе «Сто шагов назад», и я это сделала. Я вообще считаю этот дуэт счастьем и гордостью, потому что у Меладзе фантастическая породистая музыка и великолепная мелодия. А с Григорием Лепсом, мне кажется, у нас очень классный вышел тандем. Мы спели его «Берега» и мою «Очень хотела». В Грише вообще живет рок-н-ролльная сущность, хотя он играет немножко в другом жанре. В общем, мы с ним друг друга очень хорошо поняли… А постоянно думать и говорить, что я что-то там предала, куда-то не туда ушла — да пусть говорят, ради бога. У меня нет рамок никаких вообще.
— А для тебя важно, какого цвета у партнера пуговицы, если у тебя дуэт и ты подбираешь к нему костюм? Чтобы, так сказать, гармонизировать имидж. Просто сейчас на одном фестивале это откровение двух известных артистов о пуговицах стало чуть ли не главной новостью и темой обсуждений…
— Я не застегиваюсь. Я пуговицы отрываю...
— Ты вспомнила о нескольких коллаборациях. Обычно дуэт с кем-то предлагают тебе?
— Да, это так.
— А есть ли кто-то, кому ты сама захотела бы предложить спеть дуэтом?
— Я бы хотела продолжить свои отношения с рэперами. Что касается рокеров, то пока нет. Еще мне очень нравятся Агутин и Пресняков. С Пресняковым у нас есть одна песня, которую мы давно хотим спеть, она в проекте.
— А в связи с тем, что по стечению обстоятельств ты с Макаревичем оказалась в одной лодке «побитых» в 2014 году, нет ли желания и с ним замутить что-то на двоих? На злобу дня и всем врагам на радость, так сказать…
— Нет, я не пишу на злобу дня, мы уже говорили об этом.
— Я имею в виду, что сам факт дуэта стал бы ремаркой на злобу дня. А романтических-то песен у Макара пруд пруди, как и у тебя…
— Кстати, когда у меня была программа на радио «Акустика редких людей», он ко мне приходил и пел песню, которая мне очень нравится у него, — «Я снова жду осенних холодов». Я так расчувствовалась, ты себе не представляешь.
— Он вообще большой романтик, помимо того что неуспокоенный гражданин…
— Вот именно! «Она летала по ночам» — невероятная песня. Из рокеров я бы хотела еще раз спеть с Бутусовым. Это мой учитель. Если говорить про учителей, про людей, которые как-то повлияли на меня, то Вячеслав Бутусов мне нравился и нравится безусловно и во всем — тембр, подача. В нем есть какая-то космическая магия, я всегда на него смотрю замирая. В этом смысле я все-таки да, человек ХХ века, потому что магический Бутусов, магический Васильев, магический Шевчук… Я не могу сказать, что сейчас есть какие-то яркие персонажи. Мне бы хотелось, чтобы они были.
— Время такое — неярких личностей, персонажей?
— Не знаю. Я жду. И, думаю, дождусь…