Что примечательно, популярный телеведущий играет... популярного телеведущего, которому от славы снесло крышу. В прямом смысле снесло — он оказался в сумасшедшем доме, где и встретил двух персонажей, один другого интереснее. А теперь — внимание: любопытный факт, но уже не из биографии героев пьесы Родиона Овчинникова, а из жизни Александра Олешко. Именно он явился инициатором и локомотивом постановки этого спектакля. Как выясняется, это Олешко заказал драматургу пьесу. Такое не часто, но бывает, когда большие артисты просят автора сочинить для них роль. Но чтобы заплатить за нее...
— Саша, ты действительно выступил заказчиком пьесы?
— Правда. Но, я подчеркиваю, не это является главным! Интересно, как жизнь предлагает нам свои сценарии, а мы либо принимаем их, либо нет. Вот мы сейчас встречаемся в день рождения одного из моих учителей — Александра Ширвиндта. Именно благодаря Ширвиндту, его риску, благодаря его решению как руководителя театра этот спектакль состоялся. Как-то мы ехали с ним в поезде Москва — Санкт-Петербург получать премию Андрея Миронова, и я ему сказал: «Александр Анатольевич, извините за такую наглость, но, мне кажется, пришло время нам сыграть вместе. Соединить вашего зрителя и моего, и на стыке соединения разных поколений, мне кажется, может что-то интересное получиться». — «Я не против, — сказал Ширвиндт, — ищи пьесу».
Я стал думать — но где найти такую пьесу, для такого актера?! Такие уникальные люди, как Ширвиндт, — а их ну очень мало — не помещаются в рамки, обозначенные драматургами, известными пьесами. Поэтому сначала я озвучил свою идею: наши герои должны оказаться в больнице — он великий артист, а я популярный наглец из ХХI века. Третьим персонажем должен был стать телевизор, в котором могли бы оказаться и он сам, 20–30-летней давности, и сегодняшние новости с прогнозом погоды, и знаменитые, любимые, но ушедшие партнеры — Миронов, Гурченко, Державин. Но мудрый Ширвиндт сказал, что телевизор не может быть партнером, и я помчался к другому моему педагогу — драматургу и режиссеру Родиону Овчинникову. Полтора года писали пьесу, потом ушло еще полтора года на то, чтобы эта идея была утверждена и воплотилась.
Был момент, когда я отчаялся, но… как-то летом мне снится сон — могу поклясться, что это не красивая история ради легенды: всю ночь я плачу, потому что понимаю — не успел сыграть с Ширвиндтом, и больше этого никогда не будет, то есть его нет в живых. Проснулся — лицо мокрое от слез, думаю: как жаль, что Ширвиндту не нравится моя идея, что даже такой сон приснился. А на следующий день мне Овчинников сообщает, что Александр Анатольевич срочно ждет моего звонка. Когда я пришел к нему, с порога рассказал сон. Он сказал одну фразу: «Ты не опоздал». Осенью мы начали репетировать.
— Извини за уточнение, но, раз театр принял пьесу к постановке, как решился финансовый вопрос?
— По сути, мы поделили с театром наши финансовые обязательства перед автором. Не хочу говорить, как Лопахин в «Вишневом саду»: «Я купил», — это пошло. Но я действительно заказал, первоначально проработал и заплатил часть денег, для того чтобы это срочно и обязательно состоялось. Во время репетиций я прошел со своими легендарными партнерами такие университеты! Я очень хотел в спектакле перевертыша своего образа. Чтобы зрители, увидев меня в самом начале в блестящем пиджаке модного телеведущего, расстроились и сказали: ну понятно, человек вылез на сцену из телевизора, что тут можно ожидать...
— Ты не с улицы, у тебя в бэкграунде десять лет работы в «Современнике». О каких университетах ты говоришь?
— В нашей профессии учатся всю жизнь! Как нам говорили в училище, пауза — время творчества зрителей. Вот держать паузу, ничего не говоря, и доводить до хохота и исступления зрительный зал — этому я стал учиться у Ширвиндта. Молчать, но красноречиво. Второе его важное замечание: не хлопотать лицом. Всякий раз на репетициях мне говорил: «Если ты моего персонажа не любишь, не надо, чтобы у тебя это было написано на лице. Потому что ты сразу необаятельный. Не люби с улыбкой».
— Мудро.
— Потрясающе — «не люби с улыбкой». В нашей Щукинской школе было два человека-парохода, которые не входили, а вплывали в училище — Владимир Абрамович Этуш и Александр Анатольевич Ширвиндт. И все девочки сразу «ах», «ох» и по струнке и с улыбкой от счастья… А мальчики завидовали, потому что у Этуша — бесконечно новые пиджаки, галстуки, накрахмаленные рубашки. А у Ширвиндта всегда один и тот же, но идеальный пиджак, зато разные длинные шарфы. И его какое-то вековое спокойствие. Ощущение, что это тот самый могучий дуб у лукоморья, который никто и ничто не может расстроить. И кроме творческих важный совет, который он давал нам, студентам: «Реже мойте голову шампунем и мылом. Не трогайте. И тогда у вас до ста лет будет шевелюра».
— Ты следуешь совету?
— Нет, потому что у меня, если не мыть, волосы тут же становятся жутко кудрявые — и невозможно с ними справиться. А у него прекрасная шевелюра в его 84 года. Кстати, интересная игра цифр: мне в этом году исполнилось 42 года, ему — 84, то есть, когда я родился, Ширвиндту было 42 года. Кстати, когда мы ехали вместе в Питер, я обратил внимание, что всех проводниц Александр Анатольевич называет Пульхериями: «Пульхерия, дай-ка мне простого сырку», «дай-ка мне петрушечки-зеленушечки, Пульхерия». И все счастливы, словно всю жизнь знакомы!
— Ты артист, который сам себя сделал, который в полном порядке, успешен. Зачем ты сопротивляешься судьбе, заказываешь пьесу, ищешь автора?
— Любой актер, даже самый маститый, везде снимающийся и играющий, будет говорить, что он творчески голодный и ему хочется еще и еще ролей. Я такой же! Ну и никто по большому счету не знает, что я могу сделать в театре, а я уже давно знаю. Прекрасно понимаю: есть интересы театра, есть интересы актера, если они совпадают — это прекрасно. А бывает, что годами… Вот когда умерла Нина Дорошина, было невыносимо видеть и слышать, как на панихиде все без исключения выходившие к микрофону вспоминали, как она им звонила и просила, чтобы ей придумали роль, спектакль, кино — что угодно. Она просила. Это горько и ужасно...
Я не ставлю себя в ряд с такими актерами: у каждого своя судьба, и, наверное, я многих напугал тем, что стал активно заниматься телевидением. Но мне это нравится, я все это делаю искренне. Я ведь не только ведущий, это одна из моих ролей: я могу быть очень разным — и зрители мне верят. У меня много накоплено красок, наблюдений, переживаний, боли и радости. Я от души делюсь этим. В данном случае через новый спектакль, да еще рядом с такими грандиозными личностями, как Александр Ширвиндт и Федор Добронравов.
— Ты прекрасно знаешь мир телевидения. Сколько правды жизни в твоем телеведущем, сошедшем с ума от известности? Или все же гротеск?
— Я думаю, это не преувеличение. Меня от моего героя отличает то, что я-то не сошел с ума от популярности. Но я не стал бы утверждать, что телевидение страшнее чего-то другого в жизни.
— Прости, но эти бесконечные ток-шоу с выворачиванием и демонстрацией нижнего белья — все на продажу. Есть всему предел. Хочется спросить ведущих: ребята, а вы-то сами как в этом себя чувствуете?
— Я всегда тщательно выбирал телевизионные проекты, мне нужно быть в этом естественным, правдивым, органичным и не переступать через себя. Мне очень нравится идея советского телевидения, к сожалению, почти погибшая — образовательно-культурно-успокаивающая, не взрывающая жизнь человека. Мне нравится все, что связано с детьми, с теплым юмором, неспешностью и улыбкой. Не ржакой, а улыбкой.
— А если бы предложили идеальные условия, о которых ты мечтал всю жизнь?
— Я точно знаю, что мое, а что нет. Вижу свою дорогу. Я всю жизнь иду к себе, а не от себя.
— Твоего героя в спектакле зовут Олег. Это так специально?
— Олег — да, от Олешко, хотя фамилия у него Порох. Но в его монологах звучит как бы оправдание: почему он стал таким, почему согласился быть не собой. И в финале видно, что это приводит к деформации и разрушению личности. Сохранить себя — вот это самое сложное и прекрасное. Потому что когда я читаю воспоминания удивительных и талантливых людей и понимаю, через что им пришлось пройти, то думаю: наверное, это было пострашнее того, что есть сейчас или кажется нам ужасным.
В чем смысл жизни? Вот каждое лето я покупаю саженцы цветов и деревья и высаживаю в своем дворе, на Садовом кольце. Посадил как-то елку, а дворник зимой решил, что ее выбросили, и стал вытягивать, как репку, елка и погибла. Очень плохо приживаются на Садовом кольце березы, зато липам, кленам очень хорошо.
— Акция по озеленению столицы силами телезвезд.
— Не акция: я собираю соседей, чтобы они тоже были ответственными за то, что мы делаем. С меня — финансы и организация машины с деревьями и инвентарем. Кстати, сейчас очень все сложно стало с деревьями: на каждое свой паспорт.
Когда у меня не было возможности покупать деревья, я покупал семечки, и ночью, когда никто не видел, разбрасывал семечки на улице Заморёнова, где тогда жил. И, представь, выросли подсолнухи, и даже в сюжете по ТВЦ корреспондент тогда удивлялся: откуда в Москве выросли подсолнухи? Мне раньше очень не хватало в нашем городе зелени — я же из Кишинева. Кстати, всякий раз выходя на сцену Театра сатиры, вспоминаю это.
Впервые попал в этот театр с отчимом в 1991 году. Лето! Мы купили билеты с полным ощущением, что в любом спектакле этого театра играют Ширвиндт и Державин. Но вся «сатира» была на гастролях, а в помещении играл театр Романа Виктюка спектакль «Мадам Баттерфляй». Мы сели и ждем Ширвиндта с Державиным. А тут полуодетые мужчины, артисты со специфическим гримом. Вижу, папа меняется в лице, но я понимаю, что надо дотянуть до антракта. Вышли в антракте, и я спрашиваю: ну как тебе? Но надо отдать должное его чувству юмора, он ответил: ну что тебе сказать, Ширвиндт с Державиным, конечно, молодцы.
— Последний вопрос: сыграв серьезную драматическую роль в комедийном спектакле, можно сказать, что Александр Олешко вернулся в театр?
— Саша Олешко отнес в конце этого сезона трудовую книжку в Театр имени Вахтангова, в котором играю с 2004 года — в знаменитом спектакле «Мадемуазель Нитуш», вошел в спектакль «Возьмите зонт, мадам Готье». В свое время Раневскую спрашивали: «Фаина Георгиевна, а что это вы все по театрам бегали?» — «Искала высокое искусство», — говорила она. Я не сравниваю себя ни в коем случае, но тоже искал свое театральное место. Я вахтанговец, все актеры и актрисы мне знакомы, половина из них — мои педагоги. Так что пора и свои корни пускать. Не только деревья сажать.