В партере — бомонд в лице известного любителя театра Романа Абрамовича, певицы Валерии и Иосифа Пригожина. В последний момент в первый ряд проходит Андрей Кончаловский.
Больше десяти лет назад Саймон МакБерни приезжал в Москву со спектаклем «Шум времени». Музыка и звук, голоса из прошлого стали главными его составляющими в разговоре о судьбе Дмитрия Шостаковича в СССР. Сцена была средоточием планетарного радиоэфира, начинавшего отсчет с момента изобретения радио. «Шум времени» — вполне подходящее название и для нового спектакля.
И хотя на сцене всего лишь один актер, в создании проекта принимали участие помимо «Комплисите» мощные коллективы: Эдинбургский международный фестиваль, британский театр «Барбикан», берлинский «Шаубюне», швейцарский «Види-Лозанн», Культурный центр Онассиса из Афин, британский Центр искусств Уорвика. На сцене — стол, заставленный пластиковыми бутылками с водой, стул и микрофон, ставший центром вселенной. Ближе к финалу появятся видеопроекции, и стена-задник напомнит гигантскую матрицу. В самом начале Саймон МакБерни несколько раз повторяет: без наушников смотреть нельзя, но точнее — слушать. Действительно, стоило их снять по ходу действия, и ничего, кроме бормотания, на сцене было не услышать. Начали с проверки: «Звук в правом или в левом наушнике?» Если что-то не совпадало, требовалось наушники снять и правильно надеть. Все рассчитано на основе таинственных бинауральных технологий, и важно не перепутать уши. В наушниках звучит исключительно английская речь. Они предназначены не для синхронного перевода. Для этого есть титры где-то очень высоко, так что трудно за ними следить. На русском языке Саймон произнесет два-три слова: масло, лук — когда речь зайдет о составе чипсов, которыми захрустит у микрофона. Себя МакБерни пока еще называет европейцем, не скрывая иронии. То ли еще будет.
Книга Попеску, к которой он теперь обратился, рассказывает о ныне покойном американском журналисте и фотографе Лорене МакИнтайре. В 1971 году от National Geographic он отправился в экспедицию на поиски истоков Амазонки и индейского племени майоруна, которым в итоге был похищен. МакБерни знакомит нас с его вождем, неким бородавочником, собственной дочерью, чей детский голосок сопровождает действо. При этом ничего не показывается, а только рассказывается, запускается настоящая полифония шорохов и криков, к которой нас давно приучил кинематограф, куда более продвинутый в техническом плане, нежели театр. И все же поражает, как один актер в течение двух часов становится человеком-оркестром. Так и останется загадкой, где мы с ним блуждаем — то ли в подсознании героя, то ли в реальной жизни, и в каком времени — бог весть. Как в «Последней ленте Крэппа» Беккета герой прослушивает старые записи, на которых вся жизни. Магнитофонная пленка подобна пленки времени.