О КНИГЕ
15 марта я закончил работу над очень большой книгой, 10 мая намечен старт продаж. Роман называется «Театр отчаяния. Отчаянный театр». Я над ним работал два года. Получилась огромная книга в объеме «Тихого Дона». Роман охватывает время с 1984 года по 2000-й. Художественным пространством этого произведения является город Кемерово. Я думаю, что такого объемного литературного произведения, где действие бы происходило на территории Кемерова, еще пока не было написано. Это мемуарный роман, главный герой которого – некий человек, в котором нетрудно будет узнать меня. Это история создания спектакля «Как я съел собаку», которая стала не только спектаклем, но и фактом создания театра, которого прежде в таком виде не существовало. Все происходит в городе Кемерово с указанием реальных людей, которые в это время жили, работали и присутствовали в моей жизни. Спектакль, который я привез, – предисловие к роману. Это спектакль не об этой книге, а о том, что это вообще такое – писать книгу. Я в первый раз за те 19 лет, которые не живу в Кемерове, захотел и смог привезти премьерную работу. Разумеется, когда писал книгу и делал спектакль, слово «Кемерово» еще не ассоциировалось с тем, что произошло 25 марта. Теперь оно на очень долгое время в сознании людей в России связано с этой трагедией.
КЕМЕРОВСКИЙ СТИВЕНСОН
Книга про то, как человек, который родился в городе Кемерово, где, в сущности, не было хорошего театра в то время, который воспринимал театр как что-то самое глупое и пошлое из всех видов искусств, каким-то странным, таинственным образом дошел до того, что сделал собственный театр и живет театром всю жизнь. Для меня самого это удивительно. Я это воспринимаю как серьезное везение. Мне повезло с родителями, которые не отправили меня на юридический, хотя мама преподавала теплотехнику-термодинамику в КемТИППе, а отец был замдекана экономического факультета университета. Но они позволили мне пойти на филфак. Они не понимали того, что я делаю, но поддерживали меня в этом, хотя очень были против. Во многом это приключенческий роман. Роман, написанный в традициях ХIХ века. Такой роман вполне мог бы написать Стивенсон, если бы он родился в Кемерове. Роман адресован, в общем-то, людям 25-30 лет, потому что герою там столько лет. Эта книга может поддержать человека, если ему такая поддержка нужна. Дать ориентиры. А в 40 лет, наверное, уже поздновато. Со мной перелом случился в 32 года, когда я в очередной раз решил закончить со странным делом под названием искусство, уехать из Кемерова и поступать на юридический. Но не получилось.
ЕСТЬ СТОЛИЦА И ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ
То, что отсюда уехало 300 тысяч – не вина и не заслуга Амана Гумировича. Россия так устроена, что у нас есть столица, а остальное все – провинция. В отличие, например, от Германии, где Берлин не является таким существенным городом, потому что есть Мюнхен и Гамбург, которые являются другими центрами притяжения. В Америке Нью-Йорк является самым главным городом, а столица вообще Вашингтон. Проблема российской провинции в том, что для людей, которые занимаются искусством, совершенно не создается никакой почвы, чтобы здесь произрастать. Но человеку, который хочет заниматься искусством, неизбежно из Кемерова надо перебраться туда, где есть театральные вузы, театральная среда, хотя бы в Новосибирск. Есть города, которые не могут себе позволить иметь хорошие театры. Кемерово, возможно, один из таких. Я уезжал из Кемерова, не хлопая дверью. Не было внутреннего демарша. Я понимал, что все, что я мог сделать в области театра в Кемерове, я сделал. Я уезжал из Кемерова по той причине, что мне невозможно было работать тут в дальнейшем, туда, где просто фактически теплее. Я уезжал не из Кемерова, я уезжал в Калининград, в другую провинцию. Я не могу и не хочу жить в столице, потому что понимаю про себя, что я провинциальный человек.
О ТЕАТРЕ
Если губернатор поддерживает театр, будет какая-то театральная жизнь. Потом уйдет губернатор, уедет какой-то серьезный режиссер, и не будет никакого театра. Например, Магнитогорск, в котором долго работал Пускепалис. Там возникла какая-то среда, потом растворилась. Петропавловск-Камчатский, в котором работал Погребничко. И возникла театральная среда. Они уехали – среды не стало. Все связано с людьми. А вот чтобы они мощные корни здесь пустили и город стал каким-то театральным местом – вряд ли когда-нибудь. Хотя театральных людей из Кемерова, из Кузбасса, которые являются серьезными заметными фигурами, в столице гораздо больше, чем из того же Новосибирска или Томска: Алена Бабенко, Андрей Панин, Владимир Машков. Театр «Ложа» сейчас не в лучшем состоянии, а Евгений Сытый стал актером МХТ имени Чехова, и его портрет висит в фойе театра, где висят портреты Станиславского и Немировича-Данченко. А это я научил его быть актером! И этим очень горжусь.
О БЕСПОМОЩНОСТИ
Я не отменял свои спектакли, так как не считаю их развлекательными мероприятиями. Нанесли удары по Сирии. Что, в этой связи тоже отменять спектакли? Мы же все беспрерывно об этом думаем. Выходит книга, над которой я больше двух лет работал, я считаю, что это хорошая книга, которая доставит людям радость. Я боюсь, что она выйдет на таком фоне, что ее не будут читать. Потому что эти беды перечеркивают любой обычный жизненный фон и на некоторое время не дают нам жить нормально. Я сижу в Калининграде утром, дочка моя чудесная собирается в первый класс, ест хлопья. А рядом сидит мой сын, которому 13 лет, и задумчиво так что-то тоже ест. А по телевизору Тереза Мей орет. Я думаю: «Что они вообще делают, сволочи?» Я считаю себя волевым и довольно сильным человеком, но я беспомощный человек в этой ситуации. Я ощущаю свою беспомощность, я ничего не могу сделать для своих детей в то время, когда мир сходит с ума.
ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ
Важно понимать, что именно в русском языке герой произведения и герой, который совершил подвиг, обозначаются одним словом. В английском, французском нет этого совпадения. Я ответил себе на вопрос о том, кто герой нашего времени, давно: герой – я. Поэтому большинство моих спектаклей, произведений в той или иной степени биографичны. И «отцы и дети» такие же, какие и были. Когда говорят, что 20-летние люди такие-сякие, я возражаю. У меня есть 21-летняя дочь, что вы мне рассказываете. Сейчас она оканчивает факультет истории религии. И еще она активный правозащитник. Она борется за права студентов, чтобы их не отчисляли, если они участвуют в митингах. В частности, занимается правами тех студентов, которых на время чемпионата мира выселяют из общежития, чтобы поселить туда болельщиков. А я за нее сильно волнуюсь и устаю от этого волнения. Потому что в этом случае есть много причин для волнения. И у нас сложные, прекрасные отношения.
НЕ ПОСТУПАТЬ В ШВЕЦИЮ
Уезжать за границу – по-моему, сейчас это не очень модно. Я живу в городе Калининграде, у меня дом в 22 километрах от польской границы. Мама одноклассницы моей дочери пять лет назад на вопрос, куда поступает девочка, ответила – в Швецию. Не важно, в какое учебное заведение – в Швецию поступает человек, чтобы не быть российским гражданином. Но этого стало меньше, потому что стало меньше иллюзий у людей в связи с тем, какие у нас взаимоотношения с Америкой и Европой. Многие едут за границу, движимые иллюзией. И до сих пор этих иллюзий очень много. Чем дальше от границы во глубину сибирских руд, тем больше этих иллюзий. Сейчас пришло первое поколение тех людей, которые уезжали всерьез учиться, и мы видим, что из них ни черта не получилось.
ПРО ЧИТАТЕЛЯ И ПИСАТЕЛЯ
Я никуда не хотел поступать после школы. Мне вообще не хотелось ни учиться, ни работать. Если бы была возможность не поступать, никуда бы не поступал. Но пошел на филфак, потому что там можно было читать книги и стать профессиональным читателем. Что может быть лучше профессии читать книги? Только их писать.
Я люблю слово «писатель», потому что в слове «актер», «режиссер» и даже «литератор» есть звук «р», который я произношу плохо. Для той публики, которая приходит на спектакли, необходимо знание того, что я автор. Потому что как исполнитель я вряд ли бы кого-то устроил. И когда я снимаюсь в кино, и когда я выступаю с музыкальными коллективами, все знают, что это выступающий на сцене писатель. Иначе не было бы доверия.
НЕ ПОЛЮБИЛ
Про Кемерово я вообще никому не позволяю говорить однозначно. Коллеги говорят: «Вот, были в Кемерове, город прекрасный, вышли из театра, дошли до набережной, прогулялись, такая красота!» Я отвечаю: «Что вы такое говорите? Что там красивого? Перестаньте! Ничего там хорошего нет. Маленький крошечный центр, остальное – сплошной спальный район. Рядом трубы и Коксохим. Там нет никакого архитектурного явления, которое бы отличало город от других городов. Там есть речка, но она, в общем, не Ангара. Что вы мне рассказываете про мой родной город!» А другой скажет: «Слушай, был в Кемерове, такая дыра». Я: «Пошел ты, козел! Это мой родной город, а ты туда на два дня приехал и что мог понять?! Там люди живут, и любят, и видят смысл жить». Только мы можем говорить о нашем городе всерьез и по-настоящему. Наш город не прекрасный и не ужасный. Город как город. Просто когда я служил во флоте, я слишком сильно хотел в него вернуться. Ни в один город мира я не хотел вернуться. Поэтому пока я еще другого не полюбил.
О СЧАСТЬЕ
«Вы счастливы?» – спросили Гришковца в конце встречи. «Я знаю, что такое счастье. Вчера после концерта я был счастлив 15 минут».