— Валерий Николаевич, а как вы попали в Театр на Таганке?
— Меня приняли в начале 1975 года. Я учился в театральном училище в Свердловске и приезжал на зимние каникулы, чтобы посмотреть спектакли в обеих столицах. В Театр на Таганке два вечера подряд не мог попасть! И это я, человек, который знал все театральные лазейки. На следующий день с утра подъехал к служебному входу в надежде, что выловлю кого-нибудь из артистов и попрошу контрамарку, а навстречу вышел сам Любимов. Бросился к нему: «Юрий Петрович, я специально приехал из Свердловска. В ваш театр невозможно попасть!» И он провел меня на репетицию. За то, что вызвался помогать монтировщикам, получил еще и входной билет на представление. И так продолжалось пять дней. А потом увидел на доске объявлений: «Показ студентов Щукинского училища». И уговорил директора труппы дать разрешение показаться. Представили меня как артиста драмтеатра из Свердловска.
— Что вы читали? Помните?
— Начал читать «Казнь Стеньки Разина» Евгения Евтушенко. Юрий Петрович прослушал до конца: «А на гитаре играете?» И я спел ни больше ни меньше песню «Мой маленький принц» Александра Дольского. Все смотрят на Любимова. Только потом я узнал, что он недолюбливал Экзюпери. Потом он спросил: «А что еще?» Я спел Высоцкого. Юрий Петрович сказал: «Вы подготовьте нам Хлопушу. Володя часто подводит. Когда сможете?» Пришлось признаться, что я пока студент. Через год я приехал с дипломом. Месяц ждал показа, пока Любимов ставил оперу в Италии. Жил у друзей, которые не верили, что мальчик с периферии устроится в лучший театр страны. Но меня взяли и сразу дали ключ от комнаты в актерском общежитии. Там до меня жил Борис Галкин.
— Как вас приняли?
— Театр был на пике, на меня никто внимания не обращал. Я словно уцепился за шасси идущего на взлет самолета. Говорят, так было даже с Высоцким. Потом я уже узнал, что когда Николай Губенко ушел из театра учиться на Высшие режиссерские курсы — на его роли ввели Высоцкого. Когда он стал выходить на сцену вместо Губенко, все шипели: «Господи, кого взяли?!» Любой ввод — нарушение принятого порядка вещей. Другой тембр, другая манера. Все были раздражены. Никогда не забуду свой первый выход в роли Хлопуши. Женщины-плакальщицы шептали: «Что это за актер? Ужас». А я все это слышал. Зрители начинали шуршать программками: «А что, не Высоцкий играет?» Сейчас бы ни за что на такое не решился! В то же время горжусь, что выходил вместо Высоцкого. В моей трудовой книжке осталась запись о премии за ввод в спектакль «Пугачев» в роли Хлопуши. Получил десять рублей!
— А у Владимира Семеновича не спрашивали, как лучше сыграть эту роль?
— Когда вышел фильм «Спасибо, что живой», я долго не хотел его смотреть, а через полтора месяца меня вдруг спрашивают: «Ты видел себя в кино? Тебя Безруков играет». Там есть сцена, когда он, молодой актер, входит к Высоцкому и говорит: «Мне завтра играть Хлопушу. Вы что-нибудь подскажете?» Так и было. Именно с такими словами я подошел к Владимиру Семеновичу. Он сказал: «Только я тебя умоляю — не играй никакие образы. Накачивай стих. И прошу: сделай так, чтобы меня сняли с этой роли. Я так от нее устал. Мне больно». А надо было на колени прыгать, терпеть, когда цепями бьют. Да и зачем ему Хлопуша? Он уже Гамлета играл!
— Вы были в одной гримерной. На сколько человек она была рассчитана?
— Там было 10 человек. Высоцкий, Филатов, Смехов, Хмельницкий, Фарада, Дыховичный — все звезды! Еще Рамзес Джабраилов, Юрий Смирнов, Сева Соболев, Виталий Шаповалов — прекрасный артист, который блистательно сыграл в театре старшину Васкова в спектакле «А зори здесь тихие…», Понтия Пилата в «Мастере и Маргарите». Владимир Семенович сидел у окна. А Золотухин располагался в гримерке для пожилых актеров на первом этаже, потому что у него болели ноги. В спектакле много раз приходилось переодеваться, а Валерию Сергеевичу тяжело было бегать с этажа на этаж.
— Что больше всего запомнилось из общения с Владимиром Высоцким?
— Один раз подошел к нему: «Владимир Семенович, вы не послушаете меня? Я тоже пишу песни». Тогда не получилось, потому что он был перегружен работой. А где-то через полгода я случайно застал его в гримерной одного, и он спросил: «Ну, где гитара? Давай показывай!»
— Неужели помнил?
— Он все помнил. У меня умер близкий человек на Урале. Вечером после спектакля вылетать, а на билет 10 рублей не хватало. Бегал по всему театру — ни у кого нет. Посоветовали к Игорю Петрову: мол, у него всегда есть деньги. Я к нему: «Игорь, выручай!» — «Старик, у меня на книжке много, а с собой нет…» Иду по длинному коридору — навстречу Владимир Семенович. А рабочие мне сказали: «Может быть, у Высоцкого попросить?» Но я знал, он не дает взаймы, разве что страждущим на опохмел! Готов был уже сочинить, что накануне много выпил и мне плохо, но он сразу спросил: «Сколько?» — «Десять рублей». — «Не проблема». Достает из заднего кармана пачку десяток. Месяц у меня не было возможности отдать долг: сидел на мели. Когда заработал деньги на концерте, сразу прибежал в гримерную и вернул Владимиру Семеновичу долг. Он только сказал: «О! А я думал, ты десятку стоишь!» На всю жизнь запомнил.
— А с песнями как было все-таки?
— Пою одну, вторую. Он спрашивает: «А еще есть?» Пою третью и четвертую. Высоцкий молчит. Говорю: «Ну, что?» Отвечает эхом: «Что?» — «Ну как?» — «Что как?» Задаю ему главный вопрос: «Стоит мне писать песни?» И вдруг он говорит: «Ты же знаешь, мне запрещают все, не издают, а из меня прет. И ни у кого не спрашиваю, стоит мне или не стоит. Подумай». Я подумал и прекратил.
— В театре знали, что у Владимира Семеновича были проблемы с наркотиками?
— О наркомании никто даже не подозревал, я его в театре один раз за пять лет видел выпившим. Это было на спектакле «Десять дней, которые потрясли мир». Мы зашли в гримерную, а он сидит с каким-то кавказцем и пьет коньяк. Смехов не выдержал: «Володе же нельзя!». Дали звонок, Высоцкий вышел, но было видно, что он выпил. И вот последняя сцена первого акта: он стоит на столе в образе Керенского и произносит последние слова: «Все вперед! А я буду думать о дальнейшей судьбе России!». В этот момент он должен был соскочить со стола. Монтировщики уже наготове, чтобы убрать этот стол, пока закрывается световой занавес. Высоцкий падает плашмя, едва успели подхватить. Во втором акте вместо него играл Валерий Золотухин.
— Вы называли Высоцкого только по имени-отчеству?
— Конечно, он не терпел панибратства. Я больше скажу. Однажды приходит Виталий Шаповалов, Шапен его звали в театре, потому что он единственный из нас окончил музыкальное училище. Подходит к Высоцкому: «Володь, сегодня слышал твою песню, но мой совет тебе: вот в этом месте сделай септаккорд» (аккорд, состоящий из четырех звуков, которые расположены или могут быть расположены по терциям). Все напряглись, потому что знали: Высоцкому нельзя делать замечания. Владимир Семенович отрезал: «Зачем, Шапен? Меня народ и без септаккорда понимает!». Проходит месяц, гримерная полная, появляется Высоцкий и говорит при всех: «Шапен, а ну-ка покажи, где твой септаккорд!»
— Владимир Семенович знал себе цену?
— Конечно. 79-й год. Высоцкому надо уехать к Марине на 4 месяца в Париж. Любимов проводит в театре собрание. Ругается: «Распустились, растащили театр по концертным бригадам. В театре не играете — только калымите. А где Высоцкий?» По лестнице как раз поднимается Владимир Семенович. «Господин Высоцкий, а для вас собрание не является обязательным?» — вопрошает Любимов. «Юрий Петрович, я вас жду в вашем кабинете». «Вы видели? — возмущается Любимов и тут же: — Я сейчас приду!» Потом секретарь рассказала содержание разговора. Высоцкий: «Я вынужден уехать на 4 месяца!» Любимов: «Я вас не отпускаю. Середина сезона. Вы ведущий актер». Высоцкий: «Я у вас не отпрашиваюсь. Я вас ставлю в известность!» Любимов: «Я вас заменю в «Гамлете»!» Высоцкий: «Вы сначала найдите исполнителя!» Повернулся и ушел.
— Пять лет в одной гримерке. А близко вы с Владимиром Семеновичем не общались?
— Нет. Только в театре. Я и в машине его ни разу не сидел, и дома у него не был. Да что я? Даже Валерий Золотухин никогда не бывал в квартире на Грузинской. А они ведь в свое время клялись друг другу на крови, что не будут сниматься друг без друга. И что? Всего четыре фильма… Потом их пути разошлись. Гамлет их развел окончательно.
— Но с Валерием Золотухиным вы очень дружили буквально до его последних дней. Он вам дарил книги с трогательными автографами. Можете сказать, что он был с вами откровенен?
— Думаю, что да. А началась наша дружба со спектакля «Десять дней, которые потрясли мир». Как-то раз, буквально за 4 часа до начала, Высоцкий позвонил из другого города, что его не будет. Надо было срочно искать замену. Но как? Он ведь играл несколько ролей в этой постановке, написал много песен и сам их исполнял. Все, конечно, отбрыкивались от такой замены. А мне давно когда-то один актер сказал: «Валера, учи роли, которые тебе нравятся, и жди, когда кто-то из исполнителей сломает себе ногу или заболеет». Я и подумал, что этот случай — мой звездный час. Решил, что справлюсь. Побежал в литчасть переписывать слова. Выучил песню, но как только дали первый звонок, у меня все задрожало внутри.
— Одна актриса мне описывала такое состояние: будто белый лист перед глазами.
— Абсолютно. Народу за кулисами было полно — все пришли посмотреть на артиста, который сейчас заменит Высоцкого. А песня сложная:
В куски разлетелася корона,
Нет державы, нет и трона.
Жизнь России и законы — все к чертям!
Темпоритм жуткий. Начинаю петь и чувствую, что забыл слова. Тяну «в куски…» и беспомощно оглядываюсь на актеров. Золотухин понимает: что-то не так. И запевает. Я подхватываю «все к чертям». Сергеичу (так я его называл) кажется, что дальше я помню. Но перед моими глазами опять этот белый лист. Золотухин допел за меня. Конечно, я потом выучил текст наизусть, орал день и ночь. И когда ситуация с заменой повторилась, Сергеич меня поддержал. В общем, доверили роль еще раз, и тут уж я не оплошал!
— Вы много выступали вместе?
— У нас получился хороший тандем. Я выходил для разогрева, потом вступал Сергеич. Объездили с ним весь Союз, дважды в Америке гастролировали, в Израиле в одной квартире месяц жили, даже в выборах губернатора Свердловской области участвовали. И ни разу между нами кошка не пробежала.
— За кого агитировали? Помните?
— Конечно. За Александра Буркова, сейчас он временно исполняющий обязанности губернатора Омской области. А тогда, в 1999 году, он должен был занять третье место после Росселя и мэра Свердловска, а вышел на второе. Сначала для нас все двери были открыты, но когда мы поехали на второй тур, все ДК дружно дали от ворот поворот. Мы выступали на улице, электрический провод тянули из квартир.
— Меня поражает, что он публиковал свои дневники. У многих людей была обида на Золотухина, потому что были вещи, которые происходили с глазу на глаз.
— Я уж потом это сообразил. Однажды садится в мою машину у театра и смеется: «Пощечину получил от одной актрисы!». Оказывается, она поделилась с ним глубоко личными переживаниями, а Золотухин все вывалил в дневник! Иногда я тоже вел с ним откровенные разговоры, а он, наверное, потом записывал. Теперь боюсь, что мои откровения увидят свет… (Смеется.)
— Какая у него была самая сильная страсть в жизни: театр, женщины?
— На первом плане у него были театр и кино. И, конечно, он обожал, по-моему, всех женщин и очень переживал, если ему не отвечали взаимностью. Он ведь месяцами, как кот, мог выжидать. Если было время, любую мог увлечь, а кавалерийские наскоки иногда срывались. Рассказывал мне, как остановился в одной гостинице. Вдруг звонок: «Отдохнуть с девушкой хотите?» — «Хочу! Ей 18 есть?» — «Есть!». Начинается прелюдия. Сергеич ее спрашивает: «Ты меня знаешь?» — «Нет». Называет фамилию. Ни о чем. «А фильм «Хозяин тайги» смотрела?» — «Нет». Он заорал ей «Ой, мороз, мороз!» — у девушки квадратные глаза. «А «Бумбараш» видела?» — не унимается Золотухин. — «А что это такое?» Он последний козырь вытаскивает: «Высоцкого знаешь?» Девушка смотрит на часы и спрашивает: «Вы продлевать будете?» Она-то пришла по делу, а он ей экзамен устроил!
— Слышала несколько смешных алкогольных историй, связанных с Валерием Сергеевичем. Вы тоже, наверное, бывали свидетелем.
— Понимаете, у него даже запои случались «здоровые», то есть сознательные. Когда Михаил Швейцер пригласил его сыграть Моцарта в «Маленьких трагедиях», он так испугался, что специально запил на две недели, надеясь, что найдут другого исполнителя. А потом сыграл — и как! И в театре такое бывало. Сергеич мог запить просто от нежелания куда-то ехать, чтобы от него отстали.
— А на сцену мог в таком состоянии выйти?
— В Израиле мы были на гастролях с антрепризным спектаклем «Я, Высоцкий Владимир», который поставил нам с моей женой, актрисой Любовью Чирковой, Валерий Золотухин по книге Марины Влади «Владимир, или Прерванный полет». Жили мы в трехкомнатной квартире. Организаторы забивали холодильник и всегда ставили бутылку водки «Столичная». После спектакля за разговорами мы ее незаметно выпивали. Сергеич мне говорил: «Беги!». А утром он как ни в чем не бывало уже на голове стоит! В последнее время по семь минут стоял. Я спрашивал: «У тебя голова не болит?» Он ответил: «Валера, я не знаю, что такое головная боль!». Но в очередной раз, когда я посетовал, что нам одной бутылки «Столичной» мало, поставили водку «Сталинград», 0,75 литра. Это пить было нельзя: нашатырный спирт! Но Сергеич прикладывался и к спектаклю основательно набрался, но все-таки вышел на сцену. Объявляю его еще раз в конце, а он спит в гримерке. Лучше бы я его не будил! Зато потом он мне выдал: «Валерий, но «Сталинград»-то я взял!» Когда к нему приехала Ирина Линдт, он не выпил ни грамма. Три года держался, ни шампанского в Новый год, ничего — готовился к рождению сына. Он ее очень любил.
А в последний день рождения Сергеича сидели мы с ним в его каморке в театре, как вдруг звонок — Сергей Вадимович Степашин, председатель Счетной палаты, поздравляет. И Валерий тут же рассказывает мне, как тот помог построить его театр на Алтае. Он ведь просил его замолвить слово перед президентом. Степашин обещание выполнил, а Путин спросил про Золотухина: «А он больше не пьет?» «Ты понял? — с гордостью сказал мне Сергеич. — Президент знал, что я пил!». Главное, помог. И в Барнауле сегодня есть молодежный театр имени Валерия Золотухина.