Несмотря на то что вокально и визуально Джеймс Блант может показаться тонким изнеженным созданием (особенно в ранние годы на сцене), он прошел довольно жесткую школу жизни: несколько лет посвятил службе в армии, где дослужился до капитана разведывательных войск. Даже уйдя в отставку, он не забывает о своем прошлом, активно занимается благотворительностью, помогая в том числе людям, пострадавшим в результате военных действий, и пишет не только о любви, но и о глобальных проблемах, с которыми сталкивается человечество.
В 2017-м вышел альбом «The Afterlove», который уже активно обсуждают критики. На повестке дня — мировое турне. В интервью «MegaБиту» он рассказал, почему грустные баллады — «это далеко не весь Блант», как ему удалось дорваться до электрогитары и к чему это привело, а также почему в одном из его последних клипов появились кадры из Сирии.
— Джеймс, комментируя выход последней пластинки «The Afterlove», вы сказали, что артист просто умирает, если не меняется. Что за метаморфозы произошли с вами?
— С момента выпуска предыдущего альбома — «Moon Landing» — прошло четыре года, это внушительный срок. Знаете, я никогда не пытался бежать впереди паровоза, у меня никогда не было цели поскорее записать очередную полноценную работу, хотя я все время нахожусь в творческом процессе, создаю что-то новое, выступаю… В итоге складывается так, что релизы появляются примерно с трехлетним промежутком, и у меня есть возможность показать какие-то другие грани творчества, несмотря на то, что в целом оно, конечно, узнаваемо.
Помню, когда был записан «Some Kind of Trouble» в 2010-м, я почувствовал, что дал себе волю «развернуться» в электрическом звучании… Я же с подростковых лет играю на электрогитаре, но потом — в годы службы в армии, когда постоянно приходилось кочевать с места на место, — мог упражняться только с акустической, так и рождались романтичные композиции. После ухода в запас стали появляться и другие — более энергичные, драйвовые, но это тоже был только определенный творческий период, необходимый тогда как воздух.
Говоря об «The Afterlove» — здесь, безусловно, преобладает лирика, аранжировки достаточно аккуратны и минималистичны, но я решил добавить и побольше актуальной сегодня электроники, это особенно чувствуется в треках «California» и «Lose my number», например. Подрастающее поколение поклонников говорит, что они звучат очень даже по-молодежному, как они выражаются — «более урбанизированно» (смеется). Мне понравилось, что альбом получился неожиданным для меня самого, — не все шло по четкому плану, многие вещи происходили спонтанно. Я очень рад, что в записи приняли участие Эд Ширан и Райан Теддер из группы «One Republic». С последним мы дружим уже много лет.
— А какие еще яркие коллаборации вы можете вспомнить?
— Был смешной случай, когда лет семь назад меня пригласили на популярное в то время американское шоу Эллен Дедженерес. Там был еще Джастин Бибер, и мы в шутку сымпровизировали тогда вместе с ним и самой Эллен, сделали вид, что создали трибьют-группу с каверами на Леди Гагу. Помню, ролик с той передачи набрал несколько миллионов просмотров. Боюсь только, у подобного коллектива априори не было будущего (смеется). А если серьезно, одним из самых запоминающихся стал наш тандем с немецким диджеем Робином Шульцем, который буквально реинкарнировал мой трек «ОК». Когда я сольно записал эту песню, остался жутко недоволен результатом и уже хотел было оставить ее «в столе», но со мной неожиданно связался Шульц, который где-то услышал опус, сказал, что его это зацепило, и он хотел бы сделать ремикс. Оказалось, что его легкой руки как раз и не хватало. В итоге получился такой мелодичный дип-хаус, и песня стала одним из главных хитов прошлого лета. Такие неожиданные повороты событий особенно приятны.
— Говоря о глобальных переменах в жизни, вскользь вы уже вспомнили об армии. Насколько тяжело было кардинально изменить свою жизнь, уйти из вооруженных сил на сцену?
— Для меня эти перемены не были резкими, неожиданными. Я всегда был прежде всего музыкантом — еще в школе брал уроки игры на фортепиано, потом стал подбирать мелодии на гитаре. Не могу сказать, что мой отец — военный — был в восторге от этих моих увлечений, но я ничего не мог с собой поделать, и все остальное, не связанное с музыкой, всегда было для меня на втором плане, хотя военное образование получать приходилось. В 16 лет у меня уже была лицензия на управление самолетом. После школы я поступил в университет и должен был стать инженером аэрокосмической промышленности, но помню, как засыпал во время занятий на последней парте… Тогда отец решил отправить меня в действующую армию.
Подготовка проходила в военной академии на канадской базе, а в 1999-м я уже был командиром танкового подразделения, выступавшего от НАТО. Во время бомбардировок в Югославии мы стояли на границе Югославии и Македонии… Меня очень сильно потрясло то, что я увидел в Косово. Потом я снял документальный фильм об этом и через несколько лет вернулся туда уже как артист, с концертом, — мне хотелось понять, изменилось ли что-то спустя семь лет, смогли ли мы помочь людям. Какие-то перемены к лучшему были, но в глобальном смысле положительного результата, увы, достичь не удалось, и это очень печально. Тот период жизни я не забуду никогда, и он на меня очень повлиял, но даже там — в танке — я не расставался с гитарой, сочинял песни. Некоторые из них были связаны с темой войны.
— Как и композиция «Someone Singing Along» с последнего альбома?
— Да, она для меня многое значит. Я специально решил показать в клипе последствия военных действий в Сирии, несчастные, потерянные лица детей, которые играют среди руин домов, разрушенную жизнь городов, мертвые скелеты зданий… Все это не может оставлять равнодушным. Война — это чудовищное явление. Кто-то говорит, что мы ничего не можем изменить, но, по крайней мере, мы должны стараться сделать это хотя бы на своем, локальном уровне. Моя задача в том, чтобы создавать песни, которые объединяли бы людей во всем мире. На концертах особенно становится заметным то, что национальные, социальные различия между нами абсолютно условны. Нас пытаются противопоставить друг другу, ведя жесткие политические игры, но на самом деле все мы испытываем одни и те же чувства, эмоции, поэтому нам стоит относиться друг к другу с участием и состраданием.
— Так или иначе, все же ваше кредо — романтичные лирические баллады с запоминающимися мелодиями и текстами о любви. Были ли когда-нибудь идеи попробовать себя в совершенно другом стиле, изменить вектор движения?
— Честно говоря, это только вопрос восприятия: я уже привык к тому, что меня воспринимают на сцене как такого Пьеро, поющего грустные песни под гитару, но на самом деле экспериментов было много — и рок-боевики, и танцевальные композиции, просто они менее заметны массовой публике на фоне всего репертуара и тех треков, которые больше всего крутятся на радио и ТВ. Но когда я в очередной раз вернусь в Москву, то постараюсь максимально разнообразить программу. Понятно, что публика хочет услышать прежде всего хиты вроде «You’re Beautiful» или «1973», но в этом далеко не весь Джеймс Блант (смеется). Мне всегда нравилось совмещать элементы самых разных стилей.
— У вас есть какие-то свои секреты создания хитов?
— Никогда не задумывался над тем, выстрелит та или иная композиция или нет, и, кстати, после успеха «You’re Beautiful» у меня не было страха остаться автором одного хита. Я вкладываю в каждую композицию всю свою душу. Конечно, приятно, если они нравятся массовой публике, но даже если удается достучаться какой-то мелодией до сердец всего нескольких слушателей, и она при этом не имеет большой популярности, для меня это не менее ценно и дорого.