В городе неспокойно. Всему виной памятник Ленину, который вырос на площади Мира перед одноименным музеем, последним (13-м по России) и самым грандиозным выставочным пространством, посвященным Ильичу. Скульптура из гофрокартона, авторы которой — местные художники Александр Закиров и Иван Тузов смело уподобили революционера персонажу Лего. Изваяние (хотя это слово здесь совершенно неуместно) выглядело бы издевательски-карикатурным, если бы не ударяло по больному нерву. Доколе Россию-матушку будут обременять бесчисленные, часто небрежно произведенные, прям как кубики Лего, бронзовые заискивания перед палачом культуры и веры?!
Уж пора бы прийти в себя, все-таки столетие минуло. Однако это не про красноярских коммунистов: они взбеленились против «кощунственного издевательства». Пытаются собирать митинги и писать жалобу президенту...
На картонный эпиграф к биеннале без слез не взглянешь, впрочем, как и на сам музей, где она развернулась. Здание, которое открывали ненадолго, оказалось материальным воплощением чеховского афоризма — нет ничего более вечного в России, чем временное. Только это временное слегка обветшало, хотя и сохраняет неповторимый живописный облик с лысеющей штукатуркой. И это на берегу широченного Енисея. Местечко тоже щедрое на революционные ассоциации. Чего стоит пришвартованный рядом с музеем пароход, на который запрыгивали и Николай II, и Ленин, разминувшись, разумеется.
На эту биеннале многие специалисты ехали с опаской, но и азартом, не понимая, чего ждать от старейшего смотра современного искусства в России. До сих пор несменяемую и авторитетную команду в лице художников (в широком смысле этого слова) Сергея Ковалевского и Виктора Сачивко потеснил директор Австрийского культурного форума в Москве Симон Мраз, ставший куратором проекта. На счету у него более десятка успешных крупных выставок по стране. Мраз без ложной скромности признается, что «родился на свет, чтобы помогать России и ее современному искусству. Больше ни на что не гожусь», — обреченно вздыхает Мраз, покинувший почти 10 лет назад Австрию из любви к нашей стране.
Были сомнения, сможет ли австриец совладать со столь объемным проектом. Тем более что нередко биеннале распадаются идейно, структурно и эстетически, отправляя народ в плавание по бесчисленным, не связанным и небрежным тоннам арта. Однако красноярский проект, по крайней мере на первый взгляд, оказывается продуманным до мелочей. Начиная с остроумного названия — «Мир и мiръ» (отсылка к шедевру Толстого, который писался через «i» и означал «общество») — задающего масштабный и расплывчатый контекст для художников. Их сфокусировали именно на «общине, крестьянском сообществе». Отсюда и тема биеннале — русская деревня, которую как феномен изучили, осмыслили и интерпретировали более 40 художников. В частности, из Австрии, Германии, Нидерландов...
Возникает предсказуемый вопрос: что они могли сказать о нашей деревне? У организаторов ответ готов: «Мы возили художников по дремучим сибирским лесам, на Урал, в Якутию и во многие другие колоритные места. Авторы там жили, работали, вдохновились местными особенностями. Копали архивы, изучая историю академгородков, религиозных и культурных поселений, колхозов, заброшенных деревень... Все работы основаны на личных исследованиях и впечатлениях».
В ряде работ сквозит тема революции. О ее истоках в русской глубинке, как обычно, трогательно и нежно повествует Леонид Тишков, художник года по версии премии «Инновация». Он вывернул наизнанку красную избушку (много говорящий символ), внутри которой оказались вечно горящие окна с разными наличниками, найденными в красноярской деревне Николаевка, где сейчас сносят избушки, чтобы проложить дорогу. Драматичную ноту инсталляции придает тканевая дорожка из дома художника, развевающаяся на шесте, как знамя.
— Меня интересует ткань, — объясняет Тишков, — но не новая, а ношеная, прожившая жизнь рядом с человеком. Для наших холодных мест одежда значит многое. Ее чинили, передавали по наследству, собирали весь гардероб усопшего и раздавали родственникам. Из обветшалой ткани и лоскутов вяжутся крючком круглые половики. Когда по утрам меня, школьника, будила мать, эти коврики, как пестрые теплые островки под ногами, не давали замерзнуть ногам. Такой коврик круглым ярким солнцем приветствует входящего в мою работу, как главный символ славян — солярный знак. Свет здесь хозяин. Мы уходим — свет остается».
Бытовую сторону русской деревни екатеринбургская арт-группа «Куда бегут собаки» отразила через еду. Они полгода собирали механизм (не без помощи китайцев), который варит «трансцендентальный борщ» — 1917 и 2017 годов. На разливе робот. Горячее он выжимает из сушеных смесей, а рецепт берет из анализа исторических текстов за указанные годы; самые любопытные — опусы министра культуры Мединского. Несколько минут, и обед готов. Немудрено, что борщ 1917-го — более наваристый, а современный — пресно-кисловатый.
Десерт тоже имеется — в виде карамельной 7-метровой стены. Художники из австрийского клуба «Фортуна» потратили на нее 100 кг сахара. Теперь призывают буквально пробовать революцию на вкус, намекая, что именно такие сладости были доступны крестьянам в 1917-м. И часто их отведывали втайне, например, в полях, судя по раскинувшейся по соседству делянке пророщенной ржи Александрой Аникиной. Это красноярский ответ Цаю Гоцяну, который в ГМИИ им. Пушкина недавно раскинул поле из миллиона сухих колосьев и вырезал на них серп и молот.
Под занавес — самая ударная нота — философский тандем из контурной скульптурной композиции Ани Желудь и успевшей вызвать скандал фотографии Данилы Ткаченко. Здесь то, до чего докатилась русская деревня: опустевшие избушки, перемешанные с могилами и уже не сильно от них отличающиеся. И снимок, на котором все это полыхает ослепительным пламенем. Для особо озабоченных повторим: специалисты считают, что Данила Ткаченко не поджигал для этого снимка заброшенное поселение, а прибегнул к фотомонтажу; сам автор комментариев не дает.
Бывший музей Ленина — единственное место в мире, где память о революционере и современное искусство существуют на равных, — самой судьбой был предназначен для этой биеннале. И такие факты, как одиозные наезды депутатов, слабое госфинансирование, отсутствие рекламы и т. д, только укрепляют этот музейный организм изнутри. Мы видим его не внешнюю революцию, а внутреннюю. И эта революция стала следствием эволюции, на чем настаивал в роковые годы Александр Бенуа. Как воду глядел – свершилось. Пусть и через 100 лет.