Так что, в отличие от каких иных лауреатов, Ишигуро Кадзуо не надо представлять долго нашему читателю и объяснять — по каким-таким тонким политическим соображениям он получил награду. В последние годы он — человек удивительной судьбы, профессионально несостоявшийся музыкант, но музыкант по духу, рожденный в Японии, но выросший в Англии — был вполне себе в читательском тренде, и его сложная литературная конституция даже в переводе хорошо легла в российские читательские объятия: даже там, где он был непонятен, всё равно оставался манящ... Спустя минуту после объявления очень важные литакценты для нас расставил Дмитрий Быков, который лично встречался с писателем.
— Дмитрий, как всегда, мотивации Нобелевского комитета мы может только угадывать, но в случае с Ишигуро — это очень приятно...
— Понимаете, мне очень приятно это потому, что я делал с ним интервью в свое время, встречался с ним на книжной ярмарке в Британии, дарил ему свой роман «ЖД» в английском переводе, и удостоился его комплимента. Так что, мои шансы, соответственно, возрастают. А что касается самого Ишигуро — то с первого романа уже было совершенно очевидно, что пришел замечательный психолог, человек очень глубоко рефлексирующий, предметом рефлексии его — ну, в его случае — является, конечно, сложное соотношение Востока и Запада в собственной его жизни. Он очень много думает о том, что для будущего, скорее всего, НЕ НУЖНА СВОБОДА.
— То есть чувствует это или декларирует?
— Ну вот Китай же умудряется процветать без свободы. Я помню, эту мысль он в интервью всячески подчеркивал. И возраст наш не оставляет нам свободы, да и мир в целом довольно тоталитарен. И будущее вряд ли будет свободным. В его «Не покидай меня» (в русском издании — «Не отпускай меня», — Я.С.) эта мысль звучит уже в полный рост. И вообще для него характерен сложный синтез восточного фатализма и западного отчаяния, что создает трагическое напряжение, трагическую динамику его прозы. При встрече он подарил мне свои «Ноктюрны» («Пять историй музыки и наступления ночи», — Я.С.), причем, с автографом, который теперь будет стоить гораздо дороже, — сборник интонационно замечательный. Я думаю, что Ишигуро сегодня пишет по-английски ЧИЩЕ ВСЕХ.
— Хотя, казалось бы, не англичанин по рождению...
— Да, его английский — это английский иностранца, язык, который, безусловно, для него родной, но и при этом видимый чуть-чуть со стороны. Ну и просто приятно, когда британскому литератору что-то дают, потому что Европа в последнее время обойдена, все мы это знаем, если давали — то Патрику Модиано, который, конечно, далеко не того масштаба писатель... И то, что премию взял настоящий носитель европейского психологического романа, прямой наследник в каком-то отношении английской писательницы Айрис Мёрдок, — это очень приятно. Давайте его поздравим.
— С Ишигуро всё понятно, а вот сам Нобель на чем пытается для нас акцентировать внимание? На каких болевых точках?
— Сегодня самое актуальное в мире — это конфликт Востока и Запада, который «или есть, или его нету». Так вот, он есть, безусловно. Нельзя больше делать вид, что его нет. Ишигуро — единственный автор, который из него сумел сделать большую литературу. Из преодоления этого конфликта. Из своей рефлексии на темы Азии. Потому что всё-таки это азиатское начало он в себе ощущает. Именно как чувство предопределенности, как такую, если хотите, трагедию. И вот то, что он свою драму, свою половинчатость сумеет превратить в литературу (а он и превращает!), это живой урок нам всем: ведь чем превращать это в террор, лучше сделать из этого хорошую прозу.
— Но всё равно он очень непрост — и как человек, и как писатель...
— Он сам по себе человек внутренне очень конфликтный. При том, что он получил западное образование, жил на Западе всегда, но он был и остается японцем. И традиции японской прозы, с ее очень серьезным и болезненным отношением к старости и к смерти, — они в нем живы. Он такой вполне себе Акутагава, он гораздо больше японец, чем, например, Мураками. Потому что, как он сам мне в том интервью и сказал, к сожалению, гены, нация, кровь в нас всегда будут СИЛЬНЕЕ среды. Это так и есть.
— Интересно, что ему всего 62 — не 80, не 90, это приятно, многое, возможно, впереди...
— Нет, он молодой вполне себе, а выглядит — еще моложе, и вообще он как мужик очень хорош. Я очень рад. Это первый нобеляр, от которого я нахожусь в одном рукопожатии.
Лучшее в "МК" - в короткой вечерней рассылке: подпишитесь на наш канал в Telegram