— Никита, к привычной уже для вас номинации «Прорыв» добавилась уже и такая «тяжелая» категория, как «Артист года». Для многих артистов этот путь занимает подчас годы…
— Конечно, я рад. Для каждого артиста важно видеть результат своей работы, но для меня самое главное — возможность быть услышанным. Каждый раз, когда меня спрашивают, счастлив ли я получить ту или иную награду, я вспоминаю Фредди Меркьюри, который при жизни не получил ни одной премии «Грэмми», хотя гораздо более слабым вокалистам доставалось по нескольку статуэток. Но на стадионе «Уэмбли» несколько десятков тысяч людей восторженно слушали его. Когда тысячи зрителей хором поют твои песни — именно это высшая награда для артиста, то, для чего мы живем.
— Насколько ожидаемым стал для вас этот прорыв?
— Когда песня «Пьяное солнце» всего один раз прозвучала на танцевальном проекте и на следующее утро я проснулся знаменитым, это стало абсолютной неожиданностью. Такие примеры не раз случались в музыкальной истории. Я уверен, что все менеджерские схемы раскрутки рушатся в тот момент, когда появляется что-то особенное. Каким-то волшебным образом оно само находит себе дорогу и имеет возможность прозвучать.
— А что было до «Пьяного солнца»? Насколько сложным был путь к популярности?
— Он длился 12 лет, это был долгий период поисков, разочарований. Наверное, успех пришел потому, что, записывая «Пьяное солнце», я был абсолютно отрешен от всего внешнего мира. Чтобы добиться чего-то, нужна стойкость и самоотверженность: The Beatles по 20 часов играли в пабах, Pink Floyd — на улицах до встречи с продюсерами, которые смогли вывести их музыку на новый уровень. До этого они жили мечтой и, я уверен, искренне верили в то, что делали.
— Как сегодня развивается украинская сцена? Что нового на ней происходит?
— Для меня музыкальное пространство едино. Я не хочу разделять его по территориальному признаку. Для меня есть две категории артистов: я вижу людей, постоянно ищущих, экспериментирующих, жаждущих сказать что-то новое в музыке, и людей, которые по какой-то причине остановились в своем поиске. Первые мне ближе по духу, но и вторых я ни в коем случае не осуждаю, поскольку понимаю, что оставаться новатором сложно.
— А насколько ощутим разрыв, если сравнивать украинскую и российскую сцену с зарубежной?
— Я не берусь судить, потому что нахожусь здесь и сейчас, погружен в собственный творческий процесс и вижу только какие-то вещи, происходящие в шоу-бизнесе в наших странах. Я думаю, если песня настоящая, то для нее нет никаких преград, не важно, где она была написана.
— Меняются ли с годами ваши личные амбиции, ориентиры, вектор движения?
— Да, безусловно, и это очень интересный процесс. Сейчас в моей жизни начинается следующий этап: совершив прорыв, очень важно прийти к новому уровню, ради которого нужно в каком-то смысле даже начать все сначала.
— Клип на песню «Пьяное солнце» снял Алан Бадоев — режиссер, уже давно известный в музыкальных кругах. Какие впечатления остались от работы с ним?
— Прежде всего он, конечно, филантроп, человек, который отдает всего себя ради того, чтобы артисту было хорошо на площадке, чтобы он имел возможность раскрыться. Совсем скоро мы начнем с ним работу над новым клипом. Я не знаю, каким он будет, нахожусь в предвкушении и даже немного волнуюсь.
— Как проходила запись дебютного альбома?
— Работа длилась около полутора лет. Как исполнителю мне удалось найти свой рецепт: я старался вкладывать в каждую песню какое-то воспоминание, представлял себе образы, ситуации. У меня не всегда это получалось. Оставалось свободное пространство, и в итоге мы порой попадали под какую-то совершенно неожиданную творческую волну, которая накрывала всю команду, окрыляла нас. Наверное, в этом и заключается прелесть процесса. В нем не может быть все выверено, математически просчитано. Принцип «холодного ума» здесь не работает.
— Вам ближе коллективное творчество или в музыке вы единоличник?
— Безусловно, поддержка важна, и мы смотрим с людьми, с которыми работаем, в одном направлении, но идеи рождаются, как правило, не во время каких-то совместных обсуждений, а совершенно неожиданно. С другой стороны, ты не можешь предусмотреть и предугадать все. Творчество — это приключение, путешествие, в котором ты можешь споткнуться и упасть, а потом опять подняться, допустить ошибку, но она порой приводит к новым решениям.
— У вас есть страхи, связанные с творчеством?
— Мой самый большой страх — остановиться. И, к сожалению, от этого никто не застрахован. Ты не можешь быть уверен, что завтра к тебе придет мелодия, которая станет хитом. Но одновременно это является и стимулом развиваться, наполнять свою внутреннюю «шкатулку», которую потом можно будет приоткрыть, выбрать из нее что-то по-настоящему интересное и новое.
— С кем из артистов вам хотелось бы поработать вместе?
— Думая об этом, я позволяю себе мечтать, ставить такую планку, до которой, возможно, не смогу достать. Я могу очень долго говорить о той музыке, которую люблю, об артистах, чьи альбомы все время жду. Это то, что взращивает меня как артиста, дает возможность посмотреть под другим углом на многие вещи. И для меня мерилом всех высот в музыке является Том Йорк. Даже если когда-нибудь я смогу просто поговорить с ним, это будет исполнением мечты.
— Если уж продолжать фантазировать, то каким вы видите будущее мировой музыки?
— Князь Мышкин в романе Достоевского «Идиот» говорил, что красоту трудно судить, красота — загадка. Наверное, это самый сложный вопрос во всем интервью. Очень тяжело понять, что будет актуально и нужно слушателям завтра, какую дверь следует открыть следующей. Мне кажется, главное — искать, не придумывать себе какую-то одну формулу, просто не бояться в очередной раз вернуться на старт и, забыв обо всем, пройти всю дистанцию снова.