Марина Райкина: И все-таки один вопрос к собравшимся: может быть, кто-то считает, что реформа не нужна? (Пауза.) Молчание было их ответом.
Наталья Дрожникова, начальник управления театров и концертных организаций Департамента культуры: В Союзе театральных деятелей на дискуссии по цензуре прозвучала информация, что у Департамента культуры есть плановая цифра — оставить 40 театров из всех существующих в Москве. Я хочу не просто опровергнуть ее, а заявить — все театры на бюджетном финансировании — а их в Москве 81, — будут существовать и в 17‑м, и в 18‑м годах.
Вопросы доведения механизма финансирования сейчас обсуждаются с руководителями московских театров, в т.ч. с СТД. В результате консультаций мы пришли к выводу, что подход должен быть унифицирован, но при этом учитывающий специфику отдельных жанровых групп, сложившихся исторически — детских, кукольных, драматических, музыкальных, театров с животными. В департаменте мы попробовали все это разложить по группам и обсудить на одном из советов директоров — возражений не возникло. Я хотела бы послушать коллег: мне кажется, пришло время, когда нужно открыто говорить о механизмах распределения бюджетных денег: кто на что претендует и на что может претендовать, чтобы мы понимали, как распределяются деньги московских налогоплательщиков.
Я не разделяю мнение руководителей, считающих — мол, вы должны нас финансировать, а при этом спрашивать с нас ничего не должны. Как орган исполнительной власти, мы несем ответственность за деньги, которые нам доверили налогоплательщики.
Марина Райкина: Хорошая новость — театры закрывать не будут. Мы правильно вас поняли?
Наталья Дрожникова: Так вопрос вообще не стоит. Стоит вопрос о том, что пришло время перемен, причем достаточно давно. Но менять условия существования театров нужно настолько корректно и аккуратно, чтобы не только не сделать хуже, но и не убить то, что создано. Да, есть театры, которые не на слуху, но это не значит, что они не посещаемы. Мы последние 5 лет мониторим ситуацию ежеквартально, и могу сказать, что в Москве в системе департамента нет театров, посещение которых было бы ниже 50%.
Ирина Корчевникова, директор Академического театра кукол им. Образцова: Интересно, как формируется в Москве госзадание? Спрашиваю, потому что получается, что одинаково финансируются, например, театр Пушкина и «Модерн».
Наталья Дрожникова: Госзадание в Москве формируется ровно так же, как и в федеральных театрах, согласно 83‑му ФЗ. Есть два вида услуг и работ: работа по прокату спектаклей и по их созданию.
Евгений Писарев, худрук и директор Театра им. Пушкина: Довольно странно, что в течение последних 5–6 лет никак ситуация с финансированием театров не изменилась. Я не знаю, ходите ли вы в наш театр или театр «Модерн», но разница все-таки есть. Несколько лет назад на мой вопрос — почему так? — мне ответили: так исторически сложилось. Но именно это и неправильно. Нас приглашают на международные фестивали, на 35% выросла посещаемость, а исторически как сложилось, так и остается. Боязнь и опасения мои как раз в том, что в результате реформы и нам ничего не добавят, и у других отнимут. Но замечу, что это вопрос не только Театра Пушкина — вопрос системы: театр мертв много лет, а получает как живой. Я, например, пришел не в «Ленком», не во МХАТ, где технически все на прекрасном уровне, а в морально и технически устаревший театр, штанкеты скрипели, плюс трижды откладываемый капитальный ремонт. Но мы ставим высокотехнологичные спектакли, скрывая при этом, в каком техническом убожестве находится театр.
Иосиф Райхельгауз, художественный руководитель театра «Школа современной пьесы»: Система финансирования государственных театров складывалась годами, и мои коллеги прекрасно знают, что во многом это происходит на уровне личных отношений. Я несколько лет назад на телеканале «Дождь» рассказал, что меня совершенно не устраивает финансирование нашего театра, на что тогда же в прямом эфире прежний министр культуры Москвы Сергей Капков попросил меня зайти к нему на следующий день. Я зашел, и нам увеличили бюджет на 20 миллионов рублей.
Андрей Воробьев, директор театра «Мастерская Петра Фоменко»: Правильно сказал Иосиф Леонидович — кто зашел, тот и получил. И тем не менее эта система распределения бюджетных средств по истории и по понятиям, а не по правилам существует до сих пор. А на самом деле система должна быть понятна, справедлива и прозрачна.
Иосиф Райхельгауз: Я могу назвать наши общие проблемы в Москве. Первая — стыд и позор, что гоняют Театр.doc, а мы делаем вид, что этого нет. Стыд и позор, что 10 лет Анатолий Васильев, выдающийся художник современности, до сих пор без театра. Или замечательные выпускники кафедры режиссуры ГИТИСа не могут найти себе работу, потому что некоторые театры их не пускают. И мы должны знать, что происходит в департаменте, а департамент должен знать, что происходит у нас. Но, скажем, руководитель департамента не видел ни одного моего спектакля, а должен видеть, чтобы понимать, о чем со мной разговаривать, а не просто спрашивать с меня: продаются у вас билеты или нет? Ведь мы с вами отлично знаем способы, как сделать 50 и более процентов посещаемости или как продать сто билетов по рублю.
Кирилл Крок, директор Академического театра им. Евгения Вахтангова: Я согласен — статистику можно сделать. Мы должны считать зрителей и в госзадании установить среднюю стоимость билета. Если театр не дотягивает до средней стоимости, значит, это четкий показатель, что в театре по рублю продают билеты, а в департаменте докладывают: у них 85%.
Но сейчас мы обсуждаем систему финансирования. Так вот федеральные театры несколько продвинулись в этом направлении, и одна из таких важных подвижек происходит по тем самым критериям эффективности, о которых многие мои коллеги слышать не могут. А я не вижу в них ничего плохого. Это полные залы, средняя заработная плата, театр гастролирует, зарабатывает и тратит же на себя эти деньги. Уже второй или третий год подряд в начале года Минкульт России срезает нам всем 8% финансирования и откладывает в некий НЗ. А в конце года по итогам 10 месяцев работы смотрит эти самые критерии и возвращает или не возвращает их в виде премиальных сертификатов. И мне было очень приятно, когда в прошлом году Театр Вахтангова получил из фонда 12 миллионов рублей, которые мы имели право потратить на любой вид уставной деятельности. Мы потратили на заработную плату сотрудников, выдали большие премии.
Не дай бог, если чиновники будут оценивать нас и ставить нам оценки за творчество. Но они должны понимать, что помимо экономики есть другие критерии оценки. Я предлагаю ввести систему баллов: например, выполнил театр план по средней заработной плате — балл, вошел в лонг-лист «ЗМ» — 0,5, поехал на зарубежные или российские гастроли — 0,5 и так далее. Но оценка должна быть прозрачная, и по сумме этих оценок определяется бюджет премирования театра.
Леонид Ошарин, директор Театра им. Маяковского: Кирилл предлагает взять процент с каждого театра в некий фонд, но мы настолько разные, что в итоге, когда все распределится, большие театры получат свои же большие деньги. То есть то, что у них забрали, а тот, кто оказался посередине, получит деньги в совершенно другой пропорции. И все потому, что слишком большая разница между нами. Нужно как можно меньше дробить театры с точки зрения групп.
Кирилл Крок: Бывает, театр стареет, впадает в спячку, — это не значит, что театр нужно закрывать. Ведь что такое театр? Это прежде всего художественная идея, это режиссер, который делает спектакль. Для того чтобы театру дать импульс или шанс завоевать своего зрителя, надо назначить туда нового, в том числе и молодого художественного руководителя. Но только с контрактом не на год, а как минимум на три. Но при этом потребовать от него программу, так называемую дорожную карту, чтобы все понимали, каких результатов от него ждут. И дать полномочия. Я прекрасно понимаю, что на этом пути нас всех ждет много препятствий, и мы можем ошибиться, назначив нового человека, но это не значит, что ситуацию в конкретном театре нужно законсервировать до гробовой доски. Вот тогда и возникают вопросы, почему у Театра Пушкина один бюджет, а у театра, который плохо работает, точно такой же.
Ирина Апексимова, директор Театра на Таганке: Я думаю, что у каждого в театре есть проблема с контрактами и невероятным балластом. У меня в театре 178 человек, труппа — 68, а из них работает только тридцать: не выходят из театра с утра до поздней ночи, как и небольшой технический цех тоже. Но за счет людей, которые создали три профсоюза на Таганке и у которых бессрочные контракты, у меня нет возможности поднять среднюю зарплату работающим. Члены профсоюза приходят просто в помещении посидеть и получают большую зарплату. А я не могу сократить их — они в ячейке профсоюза.
Тереза Дурова, художественный руководитель и директор «Театриума на Серпуховке» (детский театр): Да, суд не позволяет просто так уволить балласт, но что-то делать надо, иначе директора вместо работы в театре будут работать в судах.
Наталья Дрожникова: В некоторых театрах до сих пор есть руководители, которые берут работников на бессрочные контракты, оставляя после себя тяжелое наследие, которое может тянуться бесконечно, пока человек сам не уйдет… иным путем. Департамент культуры будет настоятельно рекомендовать руководителям театров принимать работников только на срочные контракты.
Ирина Корчевникова: Первым срочные контракты ввел, между прочим, Олег Николаевич Ефремов. Прежний директор, Вячеслав Ефимов, создал контракт по западному образцу, и каждый должен был написать в заявлении страшную вещь: прошу уволить меня из Художественного театра. Но тогда Ефремов сказал, что в контракте обязательно должен быть какой-то финансовый бонус, то есть если артист переходит на контракт, то получает бонус. И все до единого артиста написали. Кроме Ирины Петровны Мирошниченко. Но через год и она тоже написала.
Марина Райкина: Интересно, почему у многих худруков, если не сказать почти у всех, контракт только на один год?
Кирилл Крок: Все планирование: гастроли, фестивали, выпуск спектаклей — все начинаем планировать за два года. Как можно подписывать договор на гастроли в следующем году, если ты знаешь, что у тебя срок истекает в марте?
Наталья Дрожникова: Мне приятно, что художественные руководители говорят о вещах, касающихся дисциплины. Приятно, что вы понимаете: система должна жить, обновляться. Да, сегодня требуется этот артист, но закончился контракт — и его надо отпустить, но не через увольнение.
Ирина Корчевникова: А как вы будете защищать актеров, когда придет новый худрук? А если новый худрук актера не видит в своих работах? Да, существует фонд занятости: актер туда приходит, а ему могут предложить только театральный кружок.
Дмитрий Бертман, художественный руководитель и директор музыкального театра «Геликон-опера»: Я скажу так: если есть художественная идея, художественный лидер, то сразу в театре возникает чувство как в церкви, и тогда проблема с таким балластом решается сама собой. За всю историю моего театра был только один судебный процесс с артистом, которого осудил весь коллектив. Этот тенор сначала пел маленькие партии — он никогда главные не пел, — но потом пришли новые артисты, и он перестал и маленькие петь. В какой-то момент я его попросил перейти на полставки, он перешел, а потом, когда уже не пел, заявил, что вообще не уйдет из театра. И был судебный процесс, но суд оказался на нашей стороне.
Андрей Воробьев: Когда говорят «такая высокая посещаемость, столько зрителей, такая цена на билеты, столько сыграно спектаклей» — очень здорово. Но мы прекрасно с вами понимаем, если я завтра заставлю Каменьковича ставить комедии, детективы, а еще лучше комедию с детективной составляющей, то мы будем лучше всех. Скажем, приходит молодой режиссер, только получил диплом, ему нужно сказать свое слово, а свое слово — это часто эксперимент. И он может обернуться неуспехом, в том числе и финансово-экономическим. Но театр имеет право на эксперимент.
Тереза Дурова: Мой театр, как и у Димы Бертмана, три года был частным, а в таких условиях у директора и худрука наращивается совершенно другая мышечная система, другая система ответственности. Когда ты ночью просыпаешься оттого, что сидишь и думаешь, чем завтра будешь платить людям зарплату.
Дмитрий Бертман: Точно. Машину я продавал.
Тереза Дурова: Поэтому, когда ты получаешь хотя бы три копейки от государства, ты такой счастливый.
Марина Райкина: Вы предлагаете всем на какое-то время побыть частными театрами?
Дмитрий Бертман: Не театрам — директорам.
Тереза Дурова: Вообще по каждому театру нужно говорить отдельно: залы разные, труппы по количеству разные, местоположение, состояние здания, техническое состояние — тут все нужно учитывать. Нам придется долго и тщательно раскладывать этот пасьянс. Но в конце концов, и тут я согласна с Кириллом Кроком, нам придется считать деньги, никуда от этого не деться — их приносит зритель. А зритель сегодня не дурак, у него в Москве большой выбор. Мы все находимся в системе конкуренции, а она должна нас не разъединять, а объединять, помогать вместе выживать.
Андрей Воробьев: Я не совсем согласен с тем, что это реформа. Это скорее работа над домашними ошибками. Все директора меня поймут и со мной согласятся: вроде я директор в театре, большой начальник, но от меня, поверьте, абсолютно ничего не зависит. Я должен организовать процесс, правильное распределение финансовых средств, создать долгосрочное планирование. Но все я это делаю вместе с моими коллегами, профильными специалистами. Все строится на обычных документах: прежде всего ты собираешь людей и вырабатываешь концепцию, на ее основании создается некое положение. По нему вырабатывается ряд внутрираспорядительных документов и приказов, и это определяет жизнь театра. И я не могу понять, почему этого до сих пор нет в Департаменте культуры.
Марина Райкина: Я предлагаю резюмировать наш разговор. Все высказали свои проблемы, боль.
Кирилл Крок: Само театральное сообщество должно разработать и представить своим учредителям многовекторные критерии оценки деятельности театра. Чтобы туда входила не только экономика, но и творческая жизнь. Все эти критерии мы сейчас обсудили. Они должны быть прозрачны, равняться неким баллам, чтобы не возникало вопросов, почему этот театр оценивают так, а другой иначе. И только на основании этих критериев учредитель поддерживает театр в большей или меньшей степени. Но тем не менее есть некая база, которая никогда никуда не исчезает, даже если театр находится не в лучшем положении. Театр не закрывают, не объединяют, а думают о том, что туда надо назначать нового руководителя, в помощь ему — нормального директора. Не получилось — идем дальше по этому пути. Другого способа оживить театр и сделать его посещаемым нет.
Леонид Ошарин: Я бы добавил: никто не хочет ставить плохие спектакли. Но если все-таки не получилось, чтобы эта история достаточно серьезно не обрушила бюджет только потому, что эту работу не номинировали на «Маску».
Андрей Воробьев: Для того чтобы иметь право на эксперимент, нужно ввести кроме математической системы оценки эффективности еще и художественную. И сделать систему, подобную той, как в Америке выбирают президента, где есть еще и голоса выборщиков — они часто значат больше, чем голоса простых избирателей. То есть математика должна быть голосами простых избирателей, а голоса выборщиков должны дороже стоить. Но они должны быть как положительные, так и отрицательные.
Наталья Дрожникова: Должно быть два вида оценки: многовекторная оценка результатов деятельности и нормативный подход, то есть на что мы как учредители даем деньги. И мы спрашиваем, прежде всего имея в виду второе, но с учетом того, о чем здесь говорили все. Когда эти два направления соединяются, мы понимаем, остается ли у нас какой-то экономический люфт для распределения средств с учетом результатов работы. Мы очень хотим, чтобы вы нам помогли их правильно распределить.
Дмитрий Бертман: Главное, что из отрасли не уходят деньги в другую отрасль.
P.S. В начале декабря в «МК» мы проведем второй «круглый стол», чтобы продолжить обсуждение проблем в работе театров.