Почему я утверждаю, что эта передача в ТВ-эфире была первой? Потому что много лет до нее прямых информационных программ в живом эфире на ЦТ просто не существовало.
В июле 1986 года, после длительной зарубежной командировки, я пришел к руководителю Центрального телевидения СССР Кравченко за назначением на работу. Леонид Петрович сказал, что принял решение направить меня комментатором в Московскую редакцию, где мы когда-то работали вместе, добавив при этом, что перестройка пока не коснулась этого канала, что ему постоянно звонит первый секретарь горкома партии Ельцин и требует нового формата программы «Москва».
«Я тебя прошу помочь ее перестроить, — так закончил разговор Кравченко, — позже я усилю редакцию комментаторами с других каналов, в частности, из программы «Время».
Я нехотя согласился, прекрасно понимая, что переход журналистов на работу в штат с Первого канала на Третий вряд ли кого-либо вдохновит.
Через некоторое время я положил на стол одному из заместителей главного редактора концепцию новой программы. Учитывая, что часовая программа выходила по пятницам, я предлагал телезрителям как бы заново пережить произошедшее за неделю, осмыслить события уже более глубоко и объективно. А главное — все это должно было происходить в живом эфире.
В сентябре главным редактором в Московскую редакцию был назначен Михаил Огородников, с которым мы были знакомы еще со времен учебы на факультете журналистики МГУ. С него началась в первую очередь кадровая перестройка Московского канала.
Огородников вызвал меня к себе: «Вот что, это твоя идея, и тебе ее осуществлять. Пиши сценарий и приступай. Сроки предельно сжаты. Единственное пожелание — чтобы первую передачу ты вел вместе с комментатором программы «Время» Александром Тихомировым».
В те годы выйти с часовой передачей в прямой эфир было крайне сложно. Примерно с конца 60-х годов, как только появилась видеомагнитофонная запись, все программы телевидения предварительно отсматривались, редактировались, согласовывались, «литовались», т.е. проходили цензуру Главлита, и только затем выходили в эфир. Любой «шаг влево», даже невольный, строго пресекался. Например, в конце 60-х, когда заканчивалась эпоха «шестидесятников», поэт Евгений Евтушенко прочитал в тогда еще живом эфире не согласованное с редактором стихотворение «Качка». Редактора уволили. В начале 80-х за прочтение в эфире страницы ошибочного текста диктором Игорем Кирилловым уволили главного редактора и главного выпускающего. Лишались премий и получали выговоры допускающие ошибки в словах дикторы, отстранялись от работы комментаторы… Журналисты стали бояться живого слова.
Приступая к созданию новой передачи в прямом эфире, я испытывал ощущение, как будто собираюсь впервые шагнуть в ледяную прорубь. Мы с режиссером скомпоновали различные сюжеты, затрагивающие острые проблемы, разместили передвижные телевизионные станции (ПТС) на улицах Москвы, обеспечили к ним открытый доступ жителей города. Мы призывали их комментировать наши материалы, давать свои отзывы и пожелания. Программу мы выстраивали блоками, сознательно нарушив традиционную верстку. То есть важное, идеологическое могло у нас оказаться после культурного сюжета.
В 7-й студии передачу вел Тихомиров, временами передавая мне микрофон прямо на режиссерский пульт в 8-ю студию, где я комментировал приходящие в те минуты новости с телетайпа ТАСС и отвечал на вопросы телезрителей. Конечно, были и нестыковки, сбои в работе техники. Но все это добавляло остроты восприятию. Когда мы после программы вместе с Сашей Тихомировым поднялись в кабинет главного редактора, там царило праздничное настроение, лилось шампанское. Было ощущение, что мы словно прорвали шлюз огромной плотины, которой стало за 20 лет малоподвижное тело ЦТ, особенно его находящееся под неусыпной цензурой информационное поле.
Меня часто спрашивали, как появилось название передачи. Как редактор на редакционной летучке я объявил конкурс на ее название. В списке было много предложений. Но окончательное название родилось случайно. В день эфира я ехал на машине в «Останкино». По радио звучали слова песни Утесова: «Доброй ночи, москвичи, доброй ночи…» А почему бы не пожелать еще и доброго вечера? Я предложил режиссеру передачи Вике Трубниковой внести в уже готовую «шапку» телепередачи название: «Добрый вечер, Москва!» Это случилось в день эфира.
Я был автором и ведущим второй и некоторых последующих программ, сделал их около десяти, а затем перешел на работу обозревателем на Первый канал. Кстати, в одну из программ я пригласил быть редактором своего сокурсника Феликса Нюссера. Лучше бы я этого не делал. Бедного Феликса во время эфира увезли из редакции на «скорой». Упал в обморок пробовавший себя в качестве ведущего журналист Троепольский. Такова была цена первых живых эфиров…
В течение всего этого времени руководство ЦТ на еженедельных летучках заставляло представителей разных редакций буквально перенимать опыт Московской редакции. Следующие подобные передачи в прямом эфире появились только в следующем, 1987 году: «До и после полуночи», «Телеутро», «120 минут», «Взгляд»… Но первенство передач в живом эфире по праву принадлежит Москве и ее Московскому телеканалу.