Как находят друг друга любовники?
Почему, в каких обстоятельствах возникает единение мужчины и женщины? О, это в высшей степени непростой процесс! Путь друг к другу неисповедим, неожидан и долог.
Я собирался в лес за грибами. Разыскал корзину, запрятанную на антресоль. Я давно не пользовался ею, но помнил, как она была приобретена. Очень давно. Я был ребенок, поехал с мамой на юг. Отбывая с курорта, мы пошли на базар. Мама купила фрукты (в Москве таких было не раздобыть: спелые тяжелые груши, огромные яблоки, отборный виноград). Как довезти их в сохранности? Прямо на рынке была выбрана плетеная корзина, удобная и вместительная. Когда фрукты были съедены, не поднялась рука швырнуть корзину на помойку. Корзина ждала своего часа много лет. И дождалась.
Отправляясь в лес, я вдел в брюки ремень. Замечательный кожаный ремень, купленный за границей. О, это было целое приключение. Во время круиза корабль на одну ночь пришвартовался в Кипре. Я и приятель (в потемках и крепко выпив) отправились покупать ремень. Хорошо помню, как я его выбирал, примерял, сомневался и все же купил, хотя он был не очень нужен — но перевесило: мягкий, удобный, широкий.
Грибов в лесу оказалось изобилие. Корзина быстро наполнилась. Старая и рассохшаяся, она скрипела при каждом моем шаге. Этого ее внешне незаметного аварийного состояния я не учел. Она выглядела хоть куда. И вот при неосторожном моем движении затрещала, ручка оторвалась, грибы рассыпались.
Я был раздосадован и обескуражен: что делать? И тут пришло озарение.
Брючный ремень я продел меж прутьев корзины. Получилась не слишком удобная, но сносная ручка.
Шагая по тропинке домой, я думал: долгий путь прошли две не предназначенные друг для друга вещи, чтоб соединиться. Из каких отдаленных точек они начали движение навстречу друг другу! И удивительно совпали.
Аллегория нравилась все больше. Не хотелось размыкать эту гармоничную пару, разрушать связь: корзина и ремень. Но я предвидел: корзина мне больше не понадобится. А ремень еще пригодится.
Я выступал в роли разлучника. Злого Рока. Судьбы. В данном случае — жестокой.
Сердце
Ребенком он потерялся в толпе. Сжалось от страха сердце. Родители отыскали его, успокоили, приласкали, и страх рассеялся. Но воспоминание об ужасе осталось.
Услышал от врача диагноз, поставленный матери, и споткнулось сердце. По мере течения ее болезни ужас не исчез, он усиливался, а сердце в предчувствии неминуемого горя холодело.
Любимая, похохатывая, сказала, что уходит к его приятелю. Сердце сжало тисками.
Отец мужественно сообщил, что последует за матерью. А собственный сын объявил, что устал и не хочет жить. Сердце обмякло безвольной тряпочкой.
Друг за стаканом водки изрек: «Мы когда-нибудь будем вспоминать эти дни… Сидя в инвалидной коляске. Ведь мы любили, дружили, веселились, как это было здорово!» После этих слов на сердце потеплело, но одновременно на донышке гнавшего кровь внутреннего насоса образовался сгусток тяжести.
При виде жалких попрошаек — в груди сквозила боль. Такого прежде не случалось. И при виде малых детей возникали сердечные перебои. Врач качал головой: «Сколько оно, по-вашему, может трепыхаться? Спотыкаться? Сжиматься и разжиматься? И холодеть? И обмякать тряпочкой? Число сокращений и обмяканий строго ограничено».
Вагон
Первым покинул вагон отец. Он бочком протолкался к дверям, махнул на прощание рукой и вышел.
Затем засобиралась мама и тоже стала перемещаться к выходу.
Вокруг плотно, плечом к плечу, покачивались в такт скольжению по рельсам пассажиры. К некоторым он успел привыкнуть. Притерпеться. Все они мало-помалу рассредоточивались, исчезали, уступая место новым. Некоторые из вошедших выглядели симпатично, а то и привлекательно (это касалось прежде всего девушек). С одной из них он пофлиртовал, но она ему разонравилась, и он переключил внимание на другую.
Мужчины в основном проявляли неприязнь и агрессию. Самый приятный из этой злобной своры сказал:
— Удивительно, как мы с тобой совпали. Повезло, что встретились, — и с печальной улыбкой ретировался.
Стайка детей окружила его в освободившемся пространстве.
— Папа, папа! — кричали они.
Он гладил их по головам и растроганно улыбался.
Вагон пустел. Появлялись свежие симпатичные девушки, но на него не смотрели, кокетничали с ровесниками. Он ощущал, что непостижимым образом перестает иметь касательство к происходящему, выпадает из числа тех, кто сохраняет бойкость и бодрость, отстает от завсегдатаев вагонного общежития.
Кто-то уступил ему место. От похорохорился, потом сел и почувствовал облегчение: ноги во время стояния затекли, спина гудела.
Глядя в окно на мелькавшие пейзажи, думал: «Быстро улетают картинки. Все они разные и в то же время повторяются».
Возможно, он задремал.
Повзрослевшие дети (его или чужие) хлопали по плечу, хохотали, кричали в ухо:
— Не пора ли тебе? Дай другим посидеть. Развалина!
Неужели это относилось к нему?
Кажется, готовы были схватить за грудки, приподнять, подтолкнуть.
Он, кряхтя, поднялся. И стал пробираться сквозь густую толчею. Вспоминалось: точно так же проталкивался к выходу отец.
Он успел привыкнуть к этому вагону — лязгающему, поскрипывающему, потряхивающему и тоже состарившемуся.
Сделал прощальный взмах рукой — сам не зная кому. Кому-то, кто оставался.
Очередь за здоровьем
К зданию больницы тянулась длинная очередь. Здесь ввели новую форму обслуживания: всеобъемлющее обеспечение населения здоровьем. Люди пришли заручиться гарантиями будущей неподверженности хворям и сертификатами на долголетие. Из кабинета, где происходила выдача заверенной печатями документации, слышался то надсадный кашель, то громкое шмыганье носом.
Первым без очереди прошествовал внутрь помещения бизнесмен, окруженный охранниками, он подкатил к лечебнице на белом «Мерседесе». Вскоре богач вышел — все еще в сопровождении автоматчиков, правда, не таких бравых, как раньше, сам заметно побледневший и, ни слова не говоря, погрузился в свое шикарное авто. И отбыл.
Следом в кабинет направился известный спортсмен. Фирменный тренировочный костюм гладко облегал его стройную фигуру. Мускулистый физкультурник вышел удрученным, губы его дрожали.
Третьей впорхнула в оазис здоровья красотка кинозвезда. И выпорхнула помятой пташкой.
— Безобразие! — заголосил четвертый клиент после недолгого пребывания в кабинете. — Я еще должен идти к дантисту! Халтурщики!
Ожидавшие заволновались.
— Как? Разве не оптом? Не в единой увязке?
Дорожный рабочий в фосфоресцирующем жилете заявил:
— У меня ночная смена!
И шагнул внутрь.
Его выгрузили на носилках два санитара. Один из них кашлял. Другой сморкался в большой носовой платок. На вопросы лежавший на носилках ответить не смог, поскольку находился в прострации. Толпа загудела и ворвалась в распахнутые двери. В углу стоял анатомический пластмассовый скелет, и больше никого не было.
Догнали санитаров. Они ответили уклончиво:
— На сегодня прием завершен. Шуметь не следует. Это ничего не даст. Эксперимент находится в стадии доработки. Врачи на конференции — как раз по этому поводу.
— Но что, что именно вы совершенствуете? — заголосили выспрашивальщики.
— Нынешний типографский бланк не годится, — с подкупающей искренностью ответил кашляющий санитар. — Не предусмотрена графа «исключения, подтверждающие правила».
Старушке в платочке стало дурно. Она опустилась на каменный пол и принялась обмахиваться подолом:
— Какие еще исключения? — побелевшими губами бормотала она. — Мне осталось-то всего ничего. Я пришла за стопроцентной гарантией.
— Вы все на двести процентов здоровы, — успокоил и старушку, и тех, кто еще не упал в обморок, второй шмыгающий санитар. — За исключением тех хворей, которые не перечислены в бюллетене особо. Эти отдельные, не поддающиеся излечению досадные исключения, эти поправки и будут внесены в основной документ.
Вор в законе
Целыми днями он сидел за пластиковым столиком местной чебуречной. Перед ним стояли два пластиковых стаканчика. В одном была вода, в другом — чача. Изредка он переругивался с хозяином заведения — тот отказывался отпускать в долг.
Я наблюдал их перебранки. И сочувствовал тому и другому. Но мужчина с пластиковыми стаканчиками и в темных очках интересовал меня больше.
Однажды он заговорил со мной:
— Как дела, братан?
Я стал скупо рассказывать. Какие дела могут быть у отдыхающего?
— Загораю, купаюсь.
Он сказал:
— Не люблю большие города. Потому осел здесь.
Я мысленно сложил романтическую историю — о нем, о том, как он загремел в тюрягу, стал заметной фигурой в блатном мире и теперь в свое удовольствие коротает дни на курорте.
Однажды в чебуречную вошел школьник. Или, может быть, студент? Так или иначе, он был очевидно юн. О чем-то пошептался с «вором в законе», тот сделал озабоченное лицо, важно кивнул. Мальчик достал деньги. Авторитет поднялся и вразвалку пошел к стойке. Хозяин наполнил пластмассовую канистру пивом. Вор расплатился, взял канистру и вернул мальчику. Понятно было: за свою нехитрую работу он получил процент, взял мзду.
Хозяин был доволен, потому что часть долга была погашена. Мальчик был доволен, потому что ему, несовершеннолетнему, алкоголь не отпустили бы. Вор в законе был доволен заработком, но слегка смущен: все же не его это уровень, не уровень короля криминального мира шестерить перед подростком и сшибать мелочишку за малопристойное нарушение закона.
Больше всех был огорчен я. Моя фантазия оказалась слишком смелой, слишком красивой.