Ворота отъезжают, и открывается дивная картина: лес скульптур... прямо среди леса. А посреди двора сидит такая аккуратная черная кошечка и старательно намывает белой лапкой мордочку. Ну точно, киса эта, по народным приметам, гостей намывает: через две недели их здесь будет видимо-невидимо, официальных и неофициальных.
— Она вчера родила. Целых пять штук. Живет она здесь, — говорит президент академии, сейчас на академика мало похожий. Он как прораб на стройке — красный фартук поверх белой рубашки, белые бермуды, руки по локоть не то в грязи, не то в цементе. А вокруг — машины со сварочными аппаратами, те фонтанируют искрами, и без очков на них больно смотреть.
Рабочие, краны приезжают и уезжают, выгружая среди елей все новые фигуры. Что-то нереальное есть в том, как дворяне, президенты, вполне узнаваемые художники, артисты с мировыми именами или простолюдины частями или целиком болтаются в воздухе, но без намека на угрозу падения. Машинный кран клещами вцепляется в крюк, который вбит в голову каждой скульптуры.
— Это чтобы удобнее двигать, на нужное место ставить. Смотри, у всех тут такие крюки, — говорит бригадир, немолодой мужчина с сильно загорелым лицом.
Нет, в этом самом обычном крючке определенно есть своя философия: кто бы ты ни был — шут или король, великий или самый обыкновенный человек — перед крюком судьбы все равны.
Но сколько именно сейчас скульптур, никто точно ответить не может, включая самого автора. Да и спросить особо не у кого: Мастер с мозаикой разбирается, со сварщиками спорит:
— Автоген тут нужен, автоген, понимаешь?
Понимаю, что скульптуры придется посчитать. Обхожу участок — соток, наверное, в 40–50. Что ни метр — произведение искусства — камень, бронза, литье, выколотка на меди… Глаза разбегаются: рядом с великим Нуреевым (раскинув руки, летит куда-то — танец или побег из СССР в Париж?) рыбак с рыбой в руках на земном шарике съежился от одиночества. Пикассо лысый, в костюме, а напротив — группа грузинских музыкантов, трогательно-наивных, деревенский такой оркестрик, играющий обычно на свадьбах и похоронах. Их позолотой покрывает женщина, и про нее все тут, включая Зураба Церетели, с восхищением говорят: «Наташа — большая мастерица».
Но вот, пожалуй, самое впечатляющее — два огромных барса в прыжке буквально зависли над серебряным шаром, и непонятно, каким таким образом этот шар не падает. А рядом с четырехметровыми хищниками — Президент Российской Федерации в костюме дзюдоиста: поза — готовность №1 перед выходом на татами.
— Зураб Константинович, а что-то я Лужкова не вижу в компании ваших современников. Михалков, Табаков, Спиваков, Ахмадулина и другие достойные люди — здесь, в скульптурном виде и в барельефах. А вот Юрия Михайловича, того, что запечатлен в образе дворника, нет.
— Лужков, цари остались в галерее. У этого музея другая структура. Лужков что? Дружили, каждый день встречались, смотрел на него — образ поймал. Путин — тоже образ поймал, когда он еще не был президентом, с Анатолием Собчаком тогда работал. Я сидел как судья на соревнованиях по дзюдо, и мы обсуждали, как дети борются. А Путин стоял так (показывает позу дзюдоиста перед схваткой), я взял карандаш и сделал 12 набросков. И он видел, что я рисовал. Я сделал модель, показал ему, потом собрал скульптуру.
Короткий перерыв. Мастер присел на скамейку, и тут же рядом пристраивается молодая мамаша — черная кошечка. Лика, дочь Зураба Константиновича, тоже художница, говорит, что кошку зовут Шлындра и ее, только родившую, пасет мордатый полосатый кот, он, наверное, отцом котятам и будет. Помимо кошек на даче у Церетели живут еще три собаки — кавказец, алабай и королевский пудель.
— Хочу уточнить: это копии тех работ, которые уже стоят в галерее на Пречистенке и Большой Грузинской?
— Что ты, это все оригиналы, ручная работа. Вот смотри, скульптурная композиция героям моего любимого фильма «Мимино»: Буба Кикабидзе, Женя Леонов, Фрунзик Мкртчян. В Тбилиси уже стоит такой памятник, а здесь — тут тонкости понимать надо — в ручной работе, немного другие образы, по-другому пластика строится. В общем, создал композицию, вот и все — музей под открытым небом. Еще не открыл, а туристы уже ходят.
И без перехода: «Кушать будешь?». Вопрос формальный и риторический: грузинский дом отказа не допускает. Тем более дом Церетели.
После обеда со вкуснейшими хачапури, сыром, пузатыми помидорами Мастера зовут решать судьбу Чарли Чаплина: к какой группе примкнет великий Чарли из немого кино — ближе к дому, Пикассо или женам декабристов? Скульптурная группа в кринолинах образовала небольшую аллею.
В Переделкине это будет не парк застывших скульптур: они, как говорит Зураб Константинович, всегда в пути: отсюда будут уезжать на выставки, возвращаться в Переделкино, к ним будут добавляться новые «обитатели».
— В общем, живая жизнь, живой парк. У меня еще будут здесь свои дни для мастер-классов. По пятницам, знаешь, провожу мастер-классы для детей у себя в академии, а здесь — в субботу, воскресенье. Много местных детей, здесь же школа есть.