— Недавно я хотел купить в подарок «Карлсона», открыл и удивился: Карлсон больше не курит, хотя я точно помню, что раньше в тексте это было. Оказалось, что подобные поправки появились в последнее время во многих текстах. С чем это связано?
— Случай с «Карлсоном» скорее исключение из правила: переводную классическую литературу обычно не трогают. А вот в отечественных книгах последних десятилетий такие изменения уже давно стали нормой. Все это происходит ради детских возрастных цензов — 6+ или 12+. Вредные привычки, драки, ругань, даже объятия сейчас практически табу.
Самый распространенный пример, по крайней мере для жанра детского детектива, — окурок. Очень часто юные сыщики находят такую улику и по ней пытаются вычислить преступника. Они подходят к табачным ларькам, выясняют, кто покупал сигареты… Понятно, что большинство этих детективов были написаны в 90 е годы, и тогда в этом не было ничего ненормального, но сейчас при переиздании возникают сложности.
Ведь если на окурке строится сюжет, его нельзя заменить на фантик от конфеты. В других случаях при переиздании старых книг мы принимаем меры: меняем шампанское на выпускном на минералку и газировку.
— Это сюжеты 90 х. Но что делать, если у нас есть классический текст — «Бронзовая птица» или «Кортик», к примеру. Его тоже нужно будет исправлять?
— Как раз эти два текста уже можно считать классикой. Их пока не переиздавали, но если придется, то обойдемся без изменений. Это все-таки книги, которые известны многим. А вот из вещей, написанных недавно, сигареты и пиво сейчас будут безжалостно вырезаны.
— Но как тогда быть с окурком, на котором строится сюжет?
— Скорее всего, его сохранят, но при этом несколько раз постараемся вставить фразу о том, что курить вредно, «я не курю и не собираюсь». То есть добавим осуждение, которое по закону для текстов с аудиторией 12+ обязательно. Впрочем, еще хорошо, когда курение и алкоголь связаны с «плохими» персонажами — это часть их отрицательного образа. Гораздо хуже, когда…
— Шерлок Холмс?
— Да, как раз о том и речь. По примеру Холмса многие положительные персонажи, например, какой-нибудь папа главного героя, тоже курят трубку. И дети в книге раньше могли тоже поиграть с трубкой, походить, не куря ее. Теперь — все: в это и играть нельзя, об этом упоминать нельзя, и лучше бы папе даже не курить и не пить пива на даче.
— То есть ни намеком?
— Конечно. Не надо, просто не надо. Тем более уж всякие вещи типа наркотиков, которые вызывают у редактора откровенную панику. Ведь во многих детективах, написанных в 90 е, сюжет построен вокруг наркотиков, а эта тема табуирована еще больше, чем сигареты. Понятно, что иногда от нее совсем избавиться нельзя, но в таком случае мы убираем не то что намеки на какие-то подробности, но и сами названия наркотиков.
— Тут понятно, но как быть с очевидной классикой, где «запретное» вынесено даже в заголовок — например, «Городок в табакерке» Одоевского?
— Все зависит от фанатизма редактора. В целом, поскольку это классика-классика уже как два столетия, табакерку цензуре не подвергнут. А вот если сегодня кто-то из авторов пришлет подобный текст, тут уже все ясно: табакерки просто не будет. Какая табакерка, какие сигареты, какое пиво, какие наркотики? Только минералка! Всё!
Я однажды долго обсуждала с автором очень колоритную героиню, старую актрису. Она, несомненно, персонаж положительный и, тоже несомненно, курит, это часть ее образа. Автор никак не шел нам навстречу. Говорил, что не может отнять у старой женщины сигарету, что это последняя радость в ее жизни. В общем, тяжело нам было.
В конце концов вредную привычку мы бабушке оставили, но вычеркнули большую часть сцен, где она курила. Заодно заставили ее рассказывать внукам: «Вы ни в коем случае так не делайте. Я старая, мне уже все равно, но вы так не поступайте».
— С сигаретами все понятно. А алкоголь? Я прекрасно помню, как в 90 е годы у нас выходили английские детские детективы, где дети пили сидр.
— Мы заменим его на лимонад.
— Даже если это переводной текст?
— Да. Я даже опасаюсь, что замену на лимонад мы можем произвести без согласования с автором, если это не ключевая деталь. Или вовсе опустим: между одним и другим произволом грань тонка. Иначе книга не впишется в установленную законом возрастную аудиторию. Тут нужно еще иметь в виду, насколько текст хорошо знают.
— И возвращаясь к классике, хоть к тому же «Шерлоку Холмсу». Можно ли все-таки его теперь «официально» читать детям?
— В законе, когда речь идет о возрастной маркировке книг, сразу оговорено, что эти правила не распространяются на классику. Вопрос, что ею признавать. Считается, что классика — это все, что входит в школьную программу, дополнительное чтение в ее рамках, а также «президентские» сто книг.
Тут, конечно, история отдельная. Я их посмотрела и сильно удивилась. Одна из книг в этом списке, написанная во времена СССР, начинается с того, что маленького мальчика приводят в женскую баню, и он видит обнаженные женские тела. Об этом рассказывается в красках. В принципе ничего крамольного, но мы себе не можем позволить такое, это сразу 18+.
Так что на школьную классику правила не распространяются. В противном случае то же пресловутое «Преступление и наказание», где в подробностях описывается убийство старушки, это 18+ сразу.
— Кроме вредных привычек и насилия бывает еще и нецензурная лексика. В СМИ — понятно, есть запретные пять слов, которые все знают, а в книгах?
— То же самое. Мат — и книга сразу становится 18+, а продается в пленке.
— Но ведь есть же пограничные ситуации. Я помню перевод «Братьев Львиное Сердце» Астрид Линдгрен, где положительный герой говорил, что нужно быть отважным, а иначе станешь куском дерьма.
— А вот с бранью тоже есть ограничения. По закону любые ругательства — но не мат — сразу относят книгу к 16+. И мы оказываемся в странной ситуации: необходимо понять, что делать с абсолютно детскими текстами, где нет ни наркотиков, ни насилия, но одна девочка называет другую дурой. Считаем мы, что это не страшно, ставим 12+, или перестраховываемся и решаем не искать неприятностей — тогда 16+. Есть еще один вариант: просить автора — если, конечно, он жив и доступен, — чтобы одна героиня называла другую не «дурой», а «нехорошей глупой девочкой». Ну а дальше, понятно, начинается беседа с писателем о том, как говорят современные дети, отражает ли книга правду жизни и зачем она вообще тогда нужна.
В итоге мы не переиздаем некоторые вещи из-за нежелания авторов что-то менять. У нас есть закон, мы обязаны ему следовать.
Кстати, взрослая литература, за исключением эротической вроде «50 оттенков серого» и иже с ними, будет иметь возрастной ценз 16+, даже криминальные боевики.
На них нет пленки, можно сходить в магазин, посмотреть: горы трупов, расстрелы, но без кровавых подробностей. У современной английской писательницы Жаклин Уилсон есть очень известная книга «Разрисованная мама» - если бы сейчас ее захотели переиздать, то сразу возникла бы масса вопросов, потому что мама там алкоголичка и вообще ведет беспутный образ жизни. А книга движется к мировой классике.
Впрочем, тут уже вопрос о социальной миссии: неблагополучную сторону жизни мы не можем верно отразить, рассказать о том, что такое тоже бывает и как с этим жить. Точнее, не можем рассказать не рискуя. Потому что есть издательства, которые все равно не закрывают для себя социальные темы, пусть и ставят 16+.
— А как, по-вашему, покупатели в книжных на самом деле ориентируются на все эти 6+, 12+, 18+?
— У нас нет способа это понять. Если бы в одном магазине книги продавались с возрастной маркировкой, а в другом — без, то мы могли бы сравнить, но это введено повсеместно. Зачастую возрастной ценз оборачивается неожиданной стороной. Несмотря на то что он всего лишь указывает возраст, с которого книга рекомендована к чтению, и дети, и родители думают, что 6+ означает «для детей шести лет», хотя на самом деле — это от шести и хоть до 156.
И наоборот: если на книге стоит 16+, то в группах издательства, которые мы ведем «ВКонтакте», подростки совершенно серьезно задают вопросы «можно ли читать эту книгу, если мне пока только 15?».
У детей вообще сильно изменилось сознание: они очень отличаются от нас — тех, какими мы были в детстве. «ВКонтакте» всерьез спрашивают, есть ли у книги мораль: важно, чтобы все было разложено по полочкам.
— Дети ладно, но ведь пишут и воплощают законы в жизнь взрослые. Чем грозит издательству не тот возраст, указанный на книге?
— Сначала в прокуратуру должно от кого-то поступить возмущенное письмо. Потом, уже в суде, назначается независимый эксперт, который анализирует текст и выносит решение. Если признано, что мы нарушаем закон, — тогда штраф. Дальше — изъятие тиража, уничтожение, а магазинам, которые торговали этими книгами, могут запретить работу в течение 30 или 90 суток. Это очень серьезно.
— А как уничтожают — сжигают?
— Нет, просто режут... С жалобами бывали самые разные случаи. Так, однажды — еще до закона о возрастном цензе — была жалоба на мангу (японский комикс. — А.О.). Одна девочка, которая ее читала, покончила с собой, но прокуратура не нашла в книге призывов к суициду. Их там, естественно, и не было: манга вообще о другом — об этике и выборе при абсолютном могуществе. Тем не менее книгу мы перестали продавать.
Тогда же мне позвонили из книжного магазина в Новосибирске: «К нам пришли активисты «Уральского родительского комитета», нет ли какого-нибудь официального способа от них защититься?» Не то чтобы боялись, что магазин разгромят, но вот немножечко опасались.
К счастью, все обошлось: никаких законных оснований для такого визита не было. В принципе у граждан в правовом государстве вообще нет законных оснований бегать, хватать книги с полок и уничтожать их, потому что Средневековье все-таки прошло.
Однако нужно понимать, что активисты, жалующиеся на книги, уделяют внимание только крупным издательствам: с мелких нечего взять. Так, недавно мне подарили изданную в Якутии тысячным тиражом книгу о местном пантеоне. Никакой возрастной маркировки на ней нет, так что формально ее могут прочитать и дети, приняв за что-нибудь похожее на «Мифы Древней Греции» Куна. А внутри там инцест, насилие, наркотики — как, по-вашему, шаман попадает в другие миры? Самое смешное, что выпустило книгу православное издательство. Им никакие родительские комитеты не заинтересовались.
— Вернемся, раз так, к возможным нарушениям у крупных издательств. Где еще может быть для них опасность? Например, насилие. У Крапивина в романе «В ночь большого прилива» главный герой, подросток, убивает главного злодея: «Канцлер так и наделся на него — рапира вошла ему под ребра и выскочила между лопаток». Это теперь табу?
— Мы утыкаемся в прекрасную казуистическую фразу закона о подробном описании насилия. Понятно, что даже Колобок погибает, а в «Красной Шапочке» волку вспарывают живот. Во многих фэнтези-книгах, которые мы редактируем, приходится сокращать количество трупов, убирать реки крови, заменяя их интеллигентными лужицами. По закону мы можем описывать насилие, если оно эпизодично, осуждаемо и добро побеждает. То есть должна явно считываться мораль.
Хотя — берем «Молодую гвардию», где подробное описание пыток молодогвардейцев. В современной книге мы не можем такое сделать. Так, выходил роман, посвященный девушке-фанатке, и все околофутбольные драки, очень жесткие, как в жизни, были убраны: «произошла стычка» — и все, героиня уже помогает своему пострадавшему другу.
— Следующий «опасный момент» после насилия — наверное, неправильное поведение. Бродяжничество и прочий Гекльберри Финн. Как теперь обходятся с этим?
— С Марком Твеном или «Расмусом-бродягой» Астрид Линдгрен проблем не окажется: все-таки классика. А вот у книги современного автора, который пишет о бродяжничестве героя, причем не важно, с каких позиций, они возникнут, придется маркировать рейтингом 16+, хотя книга рассказывает о детях и адресована им. Для примера: «Ночевала тучка золотая» Приставкина сейчас не прошла бы. При переиздании от статуса 18+ — то есть недоступности, например, для школьных библиотек — ее спас только статус «классика». Потому что описание растерзанного тела, бродяжничества, истязаний детей — это вообще без вариантов. Хотя мы все равно поставили на книгу 16+.
— Тогда, видимо, последнее и самое интересное из запретного — любовная линия. Понятно, что секс нельзя ни в каком виде. Но где проходит тонкая граница между тем, что в описании отношений еще разрешено и уже запрещено?
— В общем, поцеловать можно, но без подробностей. «Они поцеловались» — этого достаточно. Если начинаются подробности: как именно, как долго, что кто почувствовал, — это сразу сдвигает границу к 16+.
И обниматься я бы не рекомендовала.
Например, в книге категории 12+ автор по настоянию издательства убирал девочек в мокрых майках. Он описывал, как героинь окатило с головой и им пришлось так идти по улице. Никаких намеков ни на что в сцене не было, но, щадя воображение «Уральского родительского комитета», необходимо было перестраховаться.
Был и другой пример, уже хрестоматийный: в книге 12+ идет девочка примерно 12 лет. Блузка ей немножко мала в груди, пуговицы чуть расходятся. Все, этого описания было достаточно, чтобы нам звонили люди — правда, из магазинов — и возмущались, какое же это при таких сценах 12+.
— Все удивительнее и удивительнее. Но, по вашему мнению, почему сейчас, в последние, наверное, лет пять, возникли все эти требования, причем как в законе, так и в обществе?
— О, это любимая тема. Есть теория: в 90 х годах у нас произошли сексуальная и одновременно информационная революции. Мы стали говорить о вещах, которые долгое время были табуированы. И этого всего сразу стало очень много. В какой-то момент общество наелось свободой, и началась реакция, результат которой мы и наблюдаем.
Если бы движение к свободе было постепенным, в течение сотни лет, как в Европе, то такой ситуации бы не возникло. А у нас она в итоге была воспринята привнесенной, чуждой, причем так считают не столько жители городов-миллионников, сколько те, кто живет в остальной России. Для них это изначально было лишним и шокирующим. Мысль о том, что ребенок может получить любую информацию, в том числе и из книги, пугает. Поэтому за нынешними ограничениями стоит общественный страх. Если бы они не основывались на поддержке общества, их бы не было.
Вместо того чтобы пытаться учить детей ориентироваться в информации и принимать решения, выбран самый простой способ: просто закрыть их в уютной коробочке, из которой они в 18 лет выберутся и очень, видимо, удивятся: мир, оказывается, не такой, как им казалось, в нем есть много вещей, о которых с ними никто не поговорил и о которых никто не предупредил.
— Как вам кажется, все эти ограничения еще будут усиливаться или, наоборот, гайки ослабят?
— Возможны два варианта, которые зависят от того, что будет со страной в целом. Если мы продолжим двигаться в сторону ужесточения центральной власти, то нас, конечно же, ждет и цензура. Если же движение пойдет в обратную сторону, то ограничений может стать меньше. Уже сейчас многие говорят, что возрастной ценз с делением на 6+, 12+ и так далее — избыточен. Достаточно оставить 18+, то есть то, что для детей не предназначено, — и все, а родители сами могут принимать решение, что читать их детям. Но пока шансы 50 на 50.
При этом часть детей — а читает книги сейчас, будем честны, меньшинство, — все равно игнорирует все эти ограничения и спокойно идет на «взрослые полки» с фэнтези и романтической литературой. Ведь детских книг, которые могли бы ответить на важные вопросы, возможно, просто нет, потому что из-за ограничений мы не можем их сделать.