…И это все притом, что «Гамбринус» (по Куприну) жестко не укладывается в рамки жанра мюзикла, это скорее яркий и азартный музыкально-драматический сплав скетчей с долгой и сложной историей возникновения отдельных номеров и реприз; когда-то он шел четыре часа, потом часть песен была сокращена, когда-то там наливали настоящее пиво (речь-то о подвальном кабаке!), потом стали засовывать в кружки коричневую бумагу... «Гамбринус», если позволите, это такая «Принцесса Турандот» от студийцев Розовского (студийцев в прежнем, правильном понимании азартного импровизационного театра); вот и здесь, в Тэгу, он пусть на йоту, но видоизменился — актеры заговорили по-корейски! Но обо всем по порядку.
В Тэгу московский театр «У Никитских ворот» приезжает третий раз начиная с 2009 года. И вот на немаленькой такой площадке Suseong Artpia дают третий звонок перед здешней премьерой «Гамбринуса» (на родине он идет 30 лет). Народу — вал, любовь к мюзиклам (во всех его формах) тут самая страстная (по статистике, практически каждый первый корейский ребенок учится игре на каком-то музыкальном инструменте), посетим же дневную репетицию, чтоб эту специфику понять. Вот корейцы выставляют два экрана под титры (иначе как донести суть?). Розовский улыбается: «Мы в первые приезды не могли привыкнуть к запоздалой реакции корейцев на перевод. Реплику скажем, вроде смешную, а народ молчит. Мы в недоумении. Потом уедем дальше, в серьезное место, одна секунда, две, три — они только начинают смеяться: дошло…».
Теперь уж к этому готовы, да и музыкальных номеров много — на них реакция мгновенная. Главную роль — кабацкого скрипача-виртуоза Сашки (или, как местные переводят, Сашуки) — исполняет маститый Сергей Эрденко (основатель знаменитого коллектива «Лойко»); накануне он не взял зонтик, а к вечеру зарядил дождь.
— И вот представьте, — говорит, — останавливается перед нами машина, человек выходит и подает зонт. «Далеко ли вам?» — интересуется. «Да вот отель где-то здесь, мы немного заблудились». И он сажает нас в свое авто и безо всяких денег довозит... Поразительно!
Репетицию на пару с Розовским ведет главный балетмейстер Антон Николаев:
— Колени должны сгибаться, господа актеры! Где позировка? Где динамичная поза? Играйте в полную силу!
Чем потрясает Корея: все декорации (пусть и не очень сложные) делали прямо здесь по эскизам, из России привезли лишь пару маленьких бочек. Это же портовый кабак, в Москве бочонки декоративные, а корейцы старались угодить вовсю — привезли из порта самые настоящие, практически раритет... Но они с половину человеческого роста, это же другая пластика в танце. Через два дня, увы, все артисты ходили в синяках — запрыгивание на такую высоту не прошло без последствий.
— Портовые воры, грузчики, матросы, водолазы — все они были пропитаны запахом моря и рыбы, — пошла вступительная декламация.
Розовский (шепчет):
— Я очень люблю тихое начало, когда «ничто не предвещало».
Но вот в кабак вваливаются первые посетители... Владимир Медвецкий, замдиректора по техническим вопросам, кричит со сцены на пульт звукорежиссера:
— Эти колонки не должны здесь стоять! Надо передвинуть...
— Да мне все равно, — неосторожно отвечают с пульта.
— Чтоб я этого слова «мне все равно» больше от тебя никогда не слышал, — сразу пресекает Медвецкий.
В эту же секунду к Розовскому спешит одна из главных актрис «за советом»:
— Марк Григорьевич, кассу оставить или убрать? Ведь никто не понимает здесь, в Корее, в XXI веке, что такое кассовый аппарат!..
— Твой вопрос мне не понятен, — отвечает мэтр, — всю жизнь играем с кассой, значит, и сейчас будем так играть! Мало ли кому что не понятно! И что теперь?
Жена Розовского, Татьяна Ревзина, она же директор театра, она же музыкальное сопровождение на фортепиано во время всего спектакля, следит, как выкатывают новенький черный кабинетный рояль Samick.
— Корейцы — щедрая душа, они спросили, не надо ли нам поставить на сцену длинный концертный «Стейнвей»! Ага, это в портовом-то кабаке!
— Татьяна Иосифовна, — обращается к жене Розовский, — а колокол над тобою будет висеть?
— Не на что пока вешать!
...Монтаж декораций и одновременно репетиция продолжаются, звук клеится непросто, ударные входят в диссонанс с ф-но, а что делать — в «Гамбринусе» никаких плюсовок-минусовок, все живьем. Худрук просит опустить пониже третью линейку софитов, оставив их чуть ли не над головами артистов.
— Понимаешь, — говорит мне, — в Москве-то понятно, что это подвал, такая подвальная чернуха, погромы, а здесь сцена огромная, все слишком празднично — надо приблизить к реальности. Я сторонник того, чтобы все происходило чуть ближе к зрителю, поэтому (кричит из зала помощникам) подвиньте к нам импровизированную сцену, где Сашка-виртуоз играть будет! Кстати, где он?..
Сергей Эрденко тут же появляется из ниши кирпичного задника — мало кто знает, что он всякий раз импровизирует на своих соло (правда в рамках заданной темы), играя в каждом «Гамбринусе» новые мелодии по зову души, по своему настрою...
— А ведь когда-то я этот спектакль выпускал, параллельно с ним шло мое становление как музыканта, — рассказывает он мне, — через три года покинул театр, решив заниматься только музыкой, своей скрипкой; затем — десять лет странствий, и вот я снова вернулся к учителю, Марку Розовскому, чтобы сейчас выйти на корейской сцене...
— Вы и в самом деле импровизируете?
— Понимаете, это образ. Мой герой Сашка, подобно Моцарту, рождал музыку ровно в ту секунду, когда брал инструмент, — тем же занимаюсь и я, совершенно не зная заранее, как что сложится. Думаешь, бывало, что играл плохо, спектакль провалился, а ко мне подходят потом: Сережа, такого мы никогда не слышали, это потрясение...
— А все-таки кто главный герой — кабацкий гений Сашка или его скрипка?
— Ой, они неотделимы. Сашка рожден для скрипки, нету скрипки — нет и его. В финале ему ломают руки-ноги, но он все равно играет; сломать-то можно все, но душу убить невозможно. И эта роль помогла мне в жизни понять самого себя: Сашка — это Паганини Одессы, а ведь в одесском котле начала двадцатого века как раз зарождались все предпосылки и для джаза, да все оттуда вышло... И Сашка был там главным поваром, готовя каждый раз такие блюда, после которых его носили на руках, эта музыка — прямой путь к любому сердцу.
...На одной из бочек вижу оставленную кем-то из артистов пачку сигарет.
— Сейчас мы в «Гамбринусе» не курим, — объясняет Розовский, — а раньше — это же пивная, должна быть правда жизни! — курили сигареты, пока перед премьерой в Нью-Йорке не пришел полицейский огромного роста и не приказал все убрать, вплоть до отмены спектакля. И разговаривать было бессмысленно.
***
Кстати, вспомнилась известная байка, как Розовскому предложили поставить «Гамбринуса» непосредственно в Одессе много лет назад. И пригласил его на тот момент ведущий артист (впоследствии худрук) Михаил Водяной. У Розовского обратный самолет в шесть вечера, а ему с ходу говорят делать читку прямо в фойе, причем собирается комиссия человек пятьдесят. И вот Марк Григорьевич читает весь спектакль, сам пропевает все песенки, которые написал за десять дней... Заканчивает. Встает глава парторганизации: ну что, друзья, все это гениально, это счастье выпало нам, с неба упало, надо ставить! И восемь подобных отзывов подряд, сплошной панегирик. Завершает тогдашний директор: да, надо ставить, и немедленно, скоро подпишем договор. Розовского отправляют на такси в аэропорт, с крыльца театра ему машет театральное руководство. И — на этом все. Больше ему никто никогда из Одессы не позвонил. Спустя много лет Розовский едет на гастроли в США, случайно встречает там эмигранта — бывшего завлита одесского театра:
— Слушай, «Гамбринус» всем же понравился, почему мне так и не позвонили?
— А ты, Марк, не понял? Все эти люди, хваля пьесу, издевались над ведущим артистом Водяным, который, понятное дело, хотел у тебя сыграть главную роль Сашки-скрипача...
— Ну так что же? — еще не понимает Розовский.
— А то, что Водяной не умеет играть на скрипке, он не мог стать Сашкой, все это понимали, но решили его этой читкой подколоть...
***
...Актеры быстро проходят сложные ансамблевые сцены, тут весь цвет театра: заслуженные Александр Карпов, Юрий Голубцов, Маргарита Рассказова, Денис Юченков, Максим Заусалин. Ну и как без талантливой молодежи, которую Розовский по традиции кидает в самое пекло страстей, приговаривая: «Все, кто прошел через «Гамбринус», становятся первоклассными артистами театра, это необходимая ансамблевая школа!» Взять любого, вот хотя бы Яну Прыжанкову — да это, по словам Розовского, гений степа, под нее поставлены виртуозные танцевальные номера и под нее же мастер готовит свой следующий спектакль по рассказу Шукшина «Чередниченко и цирк». Или Сандра Элиава, Анна Серебрянская, Анна Цепеман — набор индивидуальностей.
— Видите? Видите? — шепчет Розовский. — Это моя любимая сцена, тихие шаги, в которых вся трагедия еврейского народа: волна смывает всех, «лишь песенка осталась вам», на бочке одна скрипка в луче, а Сашки-то уж нет... Поймут ли хоть что-то из этого корейцы?
Корейцы поняли — и вручили Розовскому с Эрденко по золотому призу под шквал аплодисментов; мало того, с зажигательного одесского номера «Дюк» из «Гамбринуса» началась местная телетрансляция церемонии закрытия фестиваля. Эстетика Розовского, несмотря на, казалось бы, языковой барьер, здесь всем очень близка и понятна. Мало того, в конце корейских премьер, что называется, «на бисы» мэтр сам выходил на сцену, исполняя одесскую песню под плач скрипки Эрденко.
— Теперь я понимаю, — говорит Розовский, — что роднит «Гамбринус» Куприна с фильмом «Кабаре» Боба Фосса: использован один и тот же драматургический ход, когда подается судьба отдельного человека на фоне невероятных исторических потрясений, только у Фосса — это приход фашистов к власти, а у Куприна — революция 1905 года, еврейские погромы, Русско-японская война... И эта стойкость духа нас всех роднит, и она так понятна представителю любой национальности, любой культуры... И я рад, что музыкальный фестиваль в Тэгу объединяет столько стран и континентов.
Тэгу.